- Пока еще рано говорить. При травмах такого характера пораженные участки сильно вспухают и могут блокировать нервы. Обычно мы выжидаем семьдесят два часа и только потом делаем прогноз о степени поврежденности позвоночника.
- Когда я смогу ее увидеть?
- Вам придется подождать. Как только врачи закончат свои процедуры, я провожу вас в палату. Я искренне вам сочувствую, мистер Кристофферсон.
Я откинулся на спинку стула. Карен и ее муж сели напротив меня. Оба молчали.
Ожидание было изматывающим. Каждая прошедшая минута уносила с собой надежду. Я вслушивался в обрывки чужих разговоров, касавшихся травм других людей, словно все это имело самое непосредственное отношение к Маккейл.
Так миновало около двух часов. Наконец социальный работник повела меня через двойные двери отделения экстренной помощи. Когда я увидел жену, первой мыслью было: "Это какая-то ошибка". Маккейл была сильной и полной жизни. Женщина, лежавшая на больничной койке, выглядела слабой, хрупкой и сломленной.
Моя Маккейл очень изменилась. Она лежала с закрытыми глазами, чудесные волосы разметались по больничной подушке. Возле кровати стояло несколько мониторов. К правой руке тянулась трубка капельницы. Я с удивлением увидел, что лицо Маккейл вымазано в грязи. Наверное, упала ничком и запачкала лицо, а у больничного персонала даже не нашлось времени смыть эти черные разводы.
У меня подкосились ноги. Собственное тело вдруг стало неимоверно тяжелым. Я наклонился к ней, и мои глаза наполнились слезами.
- Микки…
От звука моего голоса веки Маккейл дрогнули, глаза открылись. Она взглянула на меня.
- Я здесь, - сказал я, стискивая ей руку.
В ее глазах тоже мелькнули слезы.
- Я так виновата, - прошептала она.
Я отгонял свои слезы. Перед ней я должен быть сильным.
- За что ты себя винишь?
- Я все испортила.
- Нет, малышка. Ты поправишься. Обязательно поправишься. У тебя все будет замечательно.
Маккейл посмотрела на меня и закрыла глаза.
- Нет, не будет.
Первые сутки прошли словно кошмарный сон. Капельница исправно вводила Маккейл морфий, и потому почти все время моя жена пребывала в сонно-бессознательном состоянии. Я сидел рядом. Один раз она проснулась и спросила, не сон ли это. Как мне хотелось ответить ей: "Конечно, сон". Около восьми вечера я вышел из палаты, чтобы сделать несколько звонков.
Первым, кому я позвонил, был отец Маккейл. Услышав печальную новость, он заплакал и пообещал прилететь первым же рейсом. Затем я позвонил своему отцу. Тот был верен себе. Он молча выслушал мои слова и сказал:
- Я тебе очень сочувствую, сын. Что-нибудь от меня нужно?
- Чудо.
- Увы, чудеса делать не умею. Мне прилетать?
- Не надо.
- Хорошо.
И больше никаких слов. Отец все понимал, и я все понимал. Я привык к таким отношениям с отцом.
Я вернулся в палату, и вскоре позвонил Кайл.
- Как Маккейл? - спросил он.
- Подожди немного, - попросил я и вышел в коридор. - Скверно, что у нее сломан позвоночник. Но насколько скверно, мы пока не знаем.
- Но она не парализована?
До чего противно мне было слышать это слово!
- Мы пока не знаем. Сейчас она не в состоянии двигать ногами.
- Боже, - простонал он. - Но ведь надежда всегда есть, правда? Каждый день происходят чудеса.
- На это мы и надеемся.
Мы долго молчали, потом он сказал:
- Я звоню тебе сообщить, что рекламную кампанию по "Мосту" Уэйтен поручил нам.
Я не сразу сообразил, о чем речь, а когда понял - изумился своей реакции. Эта рекламная кампания несколько недель занимала мои мысли, а теперь вообще утратила для меня всякое значение. В иное время мы бы отпраздновали свою победу обедом в дорогом ресторане. Пили бы шампанское и строили радужные планы на будущее… Тот мир показался мне чем-то далеким. На слова Кайла я отреагировал отрешенным:
- А-а.
Надо же, как быстро я выпал из мира!
Снова возникла пауза. Наконец Кайл произнес:
- Ни о чем не беспокойся. Я все держу под контролем.
- Спасибо.
- Даже не заикайся о благодарности. Маккейл получила цветы, которые я ей посылал?
- Да. Спасибо.
- Передай Маккейл мои наилучшие пожелания. И ни о чем не волнуйся. Я прикрываю твою спину.
ГЛАВА 6
"Ничто не сравнится по мучительности с ожиданием приговора. Разве что выслушивание этого приговора".
Из дневника Алана Кристофферсона
Не знаю, как назвать состояние, в каком я прожил эти три дня. Возможно, это был ад, как его показывают в сюрреалистических фильмах. Мое сердце металось между надеждой и отчаянием. Врачи повторяли слова социального работника: пока что они ни в чем не уверены. Степень поврежденности нервов можно определить только через семьдесят два часа. "За семьдесят два часа очень многое может измениться", - твердил я себе. Вероятно, когда опухоль спадет, Маккейл вновь начнет чувствовать нижнюю часть тела и двигать ногами.
Она должна выздороветь. Маккейл в постели, Маккейл, обреченная на неподвижность, - такое просто не укладывалось в голове.
Все остальное в моем мире перестало существовать. Я сидел у постели жены, а ночью спал на соседней койке. По крайней мере, пытался заснуть, поскольку каждые двадцать минут в палату заходила медсестра и проверяла показания электронных приборов, которыми была уставлена койка Маккейл. Мне хотелось, чтобы жена, проснувшись, видела меня рядом. В субботу, ближе к вечеру, прилетел ее отец, и я впервые за это время съездил домой принять душ и переодеться. Но уже через два часа вернулся в больницу.
Наступило утро понедельника. Домой я не поехал. Истекли семьдесят два часа с момента катастрофы, и, как сообщили врачи, они были намерены провести тестирование. Наконец-то мы узнаем, насколько поврежден организм Маккейл. Около десяти утра в больницу приехал Сэм. Мы все избегали говорить о тестировании. Маккейл говорила с отцом о его новом доме во Флориде. Потом спросила меня о работе. Я сообразил, что до сих пор не рассказал ей об успешных переговорах по "Мосту".
- Замечательная новость, - произнесла она.
Сэма эта новость обрадовала больше, чем нас.
- Великолепно! - взволнованно воскликнул он. - Отличная работа, мой мальчик.
Я изобразил на лице улыбку. Рекламная кампания потеряла для меня всякий интерес, и я говорил обо всем этом лишь потому, чтобы не касаться более драматичной темы.
Около половины двенадцатого в палате появилось трое врачей. В руках одного из них я увидел пластиковый чемоданчик, другой держал пюпитр с зажимом, какими пользуются врачи и медсестры, чтобы не писать на коленях. Третьей была врач, которую я видел в день катастрофы.
- Я - доктор Хардман, - представилась она. - А вы, надо полагать, муж Маккейл?
- Да, мэм.
- А вы - ее отец? - обратилась она к Сэму.
Тот кивнул.
- На время тестирования я вынуждена попросить вас обоих покинуть палату.
Я хотел спросить зачем, но промолчал. Я слишком верил врачам. Позже понял, что не столько верил им, сколько надеялся на излечение Маккейл. Сэм отошел. Один из врачей начал задергивать шторы, окружавшие койку Маккейл.
- А можно, мы все-таки не будем уходить из палаты и останемся здесь и послушаем? - спросил я.
К моему удивлению, доктор Хардман не стала возражать. Я наклонился и поцеловал Маккейл в лоб.
- Я люблю тебя.
- И я люблю тебя, - прошептала она.
Я покинул огороженное пространство и встал рядом с Сэмом.
- Как вы себя чувствуете? - спросила у жены доктор Хардман.
Маккейл что-то пробормотала.
- Простите, что тревожим вас. Нам нужно провести несколько тестов. Они очень простые и безболезненные.
Послышалось шуршание, затем раздались стоны Маккейл. Чувствовалось, ее переворачивали, чтобы осмотреть позвоночник.
Судя по звуку, один из врачей расстегнул "молнию" чемоданчика.
- Этим инструментом доктор Шиффман будет касаться различных частей вашего тела.
После процедуры я увидел этот так называемый инструмент, напоминающий средневековое орудие пыток: колесо с насаженными на ось иголками.
- Мы будем водить по разным участкам вашего тела и спрашивать, что вы чувствуете. Вы готовы?
- Да, - с покорностью жертвы произнесла Маккейл.
Прошло некоторое время.
- Маккейл, в этом месте вы что-нибудь чувствуете? - спросил кто-то из мужчин-врачей.
- Да.
У меня забилось сердце. Я хотел ободрить Сэма каким-нибудь жестом, но отец Маккейл глядел в пол.
- А теперь проверим чувствительность ниже пояса. Как в этом месте? Есть чувствительность?
- Нет, - ответила Маккейл и заплакала.
"Боже, сделай так, чтобы она хоть что-то почувствовала", - мысленно твердил я.
- А здесь?
- Нет, - всхлипывала Маккейл.
Сэм прикрыл глаза рукой.
- А здесь?
- Нет, ничего не чувствую! - закричала она. - Я ничего не чувствую!
Я распахнул занавеску, но доктор Хардман недовольно покачала головой. Я послушно отступил.
- Сейчас мы проведем тест на глубинное повреждение нервов. Иногда нервы повреждены лишь на поверхности, а под кожей сохраняют свою чувствительность. Я введу вам иглу в ногу, и вы мне скажете, ощущаете ли что-нибудь.
Я превратился в слух. Маккейл молчала.
Я рухнул на стул и обхватил голову руками. Нижняя часть тела Маккейл утратила чувствительность. Мою жену парализовало.