"Черт меня подери… какая гадость!.. В этом отвратительном кусочке - сейчас вся моя жизнь… Со всеми глупостями, радостями, удачами и обидами. Неужели все, из чего состояло мое существование на протяжении восьмидесяти лет, выглядит так ничтожно? Просто - никак. Какая гадость… и цвет у него омерзительный!.."
Кирилл Петрович высморкался в бумажную салфетку, виновато шмыгнул носом и даже попытался улыбнуться:
- Какая-то дрянь причудилась…
И вдруг сообразил, что он и понятия не имеет - что же ему такое приснилось? Спроси его Зойка: "Что тебе пригрезилось?" - а он и слова сказать не сможет…
Помнил только, что во сне его что-то очень испугало. И все.
…Когда еще в ноябре шестьдесят второго года на "Железке" менты замели с поличным нескольких мелких перекупщиков, особо серьезным "золотишникам" пришла в голову добротная идея. Не связываться с разной советской "нищей шушерой", волочащей колечки и сережки своих бабушек в скупку, чтобы оплатить задолжность за свет, газ и свои вонючие коммунальные норки.
"Железку", по возможности, миновать и доставать золото прямо в бутылках. В виде золотой краски. Непосредственно - с фарфоровых фабрик.
А уж потом-то кто-нибудь - типа Рафика-мотоциклиста - сообразит, как избавиться от химического раствора из сивушных масел, висмута и родия, чтобы получить, по выражению ныне подследственного гражданина В. Е. Лякина, - "чистое рыжье"…
По "данному эпизоду уголовного дела", - как по сей день выражаются все служивые милицейско-судебно-прокурорской системы, - специальный корреспондент одной из самых серьезных газет страны - Кирилл Теплов - потом, по окончании следствия, не без оживляющего сарказма, напишет…
6 сентября 1963 г. Из статьи журналиста К. Теплова "Железка".
"…снарядили "экспедиции" под Москву, на Украину, в Молдавию - чуть ли не на все фарфоровые заводы страны. Не был забыт и Ленинградский завод имени Ломоносова. Каждая "экспедиция" была укомплектована деньгами для "оплаты услуг", заранее сфарцованными заграничными тряпками для местных пижонов, имевших отношение к росписи фарфора. Все начиналось с водки. "Фартовые" ленинградские ребята угощали и расплачивались по счетам. Мало того, разбрасывали направо и налево заморские одежки. Кому пестренькие носочки, кому и рубашонку с шикарным клеймом… Специалисты по росписи фарфора благодарно икали и что-то подписывали и подписывали…
А наутро происходил короткий разговор:
"Водку пил? Пил. Шмотки брал? Брал… Тащи золото!"
И обалдевшему клиенту показывали подписанную им бумагу, на которой он обязуется поставлять препарат жидкого золота…"
Дальше автор статьи К. Теплов достаточно элегантно сочинил и изобразил десятки честных и мужественных советских людей, которые бросали в физиономии "соблазнителям" их заграничное барахло, отдавали последние, честно заработанные деньги за вчерашнюю водку и прямиком бежали в милицию! Однако…
Тут автор, не скрывая своего гражданского возмущения, писал, что "отдельные опустившиеся аморальные личности" все-таки выносили из стен заводов бутылки с золотым препаратом.
А дальше, по категорическому требованию редакции, автор статьи все ставил с ног на голову и в бессмертной манере соцреалистической и современной "заказухи", на голубом глазу уверял миллионы читателей, что таких вороватых людишек было "ничтожное количество". А честных и порядочных - не сосчитать!
На самом же деле "честных и порядочных", вернее, до смерти запуганных, было всего человечка два-три. А "ничтожное количество" вороватых - на каждом фарфоровом заводе исчислялось десятками.
Перерывая свой архив, Кирилл Петрович и по сей день, при встрече с собственными образцами этаких перевертышей, неожиданно начинает ощущать отвратительный вкус во рту. Его передергивает от отвращения к самому себе и от низости некоторых своих прошлых упражнений.
А ведь когда-то, на заре своей журналистской юности (и частично - зрелости…), он был почти убежден, что это и есть профессиональная норма, потому что именно "печатное слово - воспитатель и организатор масс!"…
Не находя в себе сил выбросить всю эту высохшую и пожелтевшую от старости макулатуру, подписанную его именем (ну, слаб человек, слаб!..), он зарывал эти заметки подальше, в самые старые потрепанные папки с еще советскими канцелярско-ботиночными шнурками. И утешал себя тем, что у него было достаточно много смелых очерков и хороших статей, иногда заставлявших полстраны говорить о том, что написал Кирилл Теплов.
Но уж если продолжать разговор начистоту, то Кирилл Петрович прятал вот такие свои давние заказные статейки не от себя, а от Зойки. От любимой, родной, ироничной, но иногда бескомпромиссной и беспощадной Зойки.
Он до сих пор пребывает в стыдливо-счастливом неведении, не зная, что Зоя все это уже давным-давно прочитала. И простила Кирилла Петровича.
За сорок с лишним лет их совместной жизни она ему простила очень многое и многих…
6 сентября 1963 г. Из статьи журналиста К. Теплова "Железка":
"…но с некоторых пор перевозить бутылки с золотой краской стало тяжело и опасно. И тогда кому-то из "Дыр" средней руки в голову пришла прекрасная идея!
Каждому художнику по росписи фарфора выдается определенное количество колонковых, беличьих или барсучьих кисточек и специальных тряпочек для вытирания этих кистей. К концу смены пропитавшиеся золотой краской тряпки сдаются по счету и сжигаются. Пепел пакуют в специальные посылки, опечатывают и фельдсвязью отправляют в Москву. На фабрику вторичных драгоценных металлов. В этом пепле тридцать шесть процентов чистого золота (!), и называется он - "золотосодержащие отходы". Вот эти-то "отходы" и приковали внимание преступников! Те, кто раньше воровал "жидкое золото", стали выносить из стен фабрик вот такие, еще не отправленные в Москву, посылки. Весь "золотой пепел" поступал Витьке-Кролику - подсудимому В. Е. Лякину. Он - газосварщик, ему, как говорится, и горелка в руки…"
- "Кролик", бывало, за один день, Зоинька, из этого пепла граммов по семьсот золотишка выплавлял! У него был такой кювет из нержавейки… - морщась от непрерывной боли, покряхтывая, с трудом выговорил старый и разрисованный Рафик Алимханов. Рифкат Шаяхметович Коган…
Нескончаемая боль во всем теле сбивала дыхание. Между фразами неожиданно возникали долгие паузы. Вот и сейчас Рифкат отдышался, повернулся к Кириллу Петровичу:
- Помнишь, Кира? Этот кювет еще по вещдокам… ну, по вещественным доказательствам, тогда вместе с его сварочным аппаратом проходил. Тебе "следаки" наверняка показывали…
- Нет, не помню.
- Ну, корытце такое квадратное! С высокими бортами. В одном углу - слив. Носик вытянутый.
Чтобы расплавленное золото удобнее было в формы сливать.
- Столько лет… Как ты-то помнишь такие подробности?
- Так я же сам ему этот кювет делал!
Рафик откинулся на высоко поднятую подушку, зажмурился от боли:
- Ох, чччерт… сестру позвать, что ли? И Полина тоже… Гусь лапчатый! Обещала прийти, белье чистое принести, мать ее… А то перед персоналом прямо неудобно… Третий день не меняно. Ничего ж больше не нужно - принеси чистое - носки, трусики там, маечку, штаны пижамные… И иди, гуляй по фломарктам со своими Могилевскими жлобихами! А потом дуй в еврейскую гемайнду - общину, значит, за бесплатными бананами! Или чего там еще так, без денег можно нашустрить?.. Мацу? Давай сюда и мацу! Как говорит Полина: "Раз положено - пусть дают!" Кому "положено"?.. За что "положено"? Я эту мацу в упор не вижу, а ей - лишь бы на халяву! У нее это прямо как болезнь. Будто отравленная.
Зоя Александровна погладила Кирилла Петровича по щеке, встала и решительно подошла к кровати Алимханова. Облокотилась на заднюю спинку, где висела табличка: "Herr R. KOGAN".
- Рифкат Шаяхметович! Вы с Кириллом Петровичем… - Зоя неожиданно занервничала. - Ну, короче. Вы знакомы уже столько лет… Я могу говорить вам "ты"?
- Господи, Зоенька… Да ради бога! Как подарок… Петрович! Ты не против?
Теплов на мгновение даже забыл про себя, испуганного и несчастного. Сказал с презрением:
- Дурак ты старый!
Старый Рифкат счастливо рассмеялся.
- Так вот, Рафик, - продолжила Зоя Александровна. - Ты считай, что я теперь к вам обоим прихожу: и к тебе, и к Кириллу. Одинаково. Если что надо - не стесняйся. Я ж на машине… Сейчас смотаюсь в какую-нибудь ближайшую лавку, привезу тебе все чистое, новое. А ношеное домой заберу. И запихну в стиральную машину, вместе с Киркиным барахлом… Мне это - раз плюнуть.
- Да ты что, Зой!.. Ну ты даешь. Деньги-то возьми! В тумбочке…
- Обойдусь. - Зоя профессионально оглядела лежащего Рифката. - Размер - сорок шестой, рост - второй. Вернусь минут через сорок…
Она деловито перекинула свою сумку через плечо, по-свойски подмигнула двум старикам и вышла из палаты.
Как только она закрыла за собою дверь и оказалась в коридоре отделения онкологии, силы окончательно покинули ее.
Словно сами собой, с нее бесшумно осыпались стальные рыцарские латы, в которые она еще с утра, дома, заковывала себя перед тем, как спуститься в гараж, сесть за руль и поехать в больницу.
Неудержимо захотелось просто расплакаться.
Не сдерживая себя, не в носовой платочек, а с открытым, некрасивым и опухшим от слез лицом, отрешенным от всего земного, - вслух, навзрыд, со всхлипываниями, с нормальными, жалостливыми бабскими причитаниями, с матерной руганью и проклятиями…