- Оно-то так… - тяжело вздохнув, сказал Афоня, присаживаясь рядом на скамейку. - Я сестре тоже втолковывал, да и перед капитаном ихним ходатайствовал. От вашего имени. Так они говорят; нам, дескать, все раненые одинаковы, что солдат, что генерал. Всех спасать надобно.
Вахромеев промолчал, с грустью подумал, что, может, они и правы, медики… Ведь недаром же в народе говорят: перед смертью все равны. А врачи это по-своему переиначивают: и перед жизнью тоже. Наверно, правильно…
Отмахиваясь от наплывающего махорочного дыма, Афоня тихо рассмеялся, сказал, будто в оправдание:
- Они тут меня обрабатывали… Ну сестра-сержантиха и капитан тоже. Я им, значит, помогал раненых принимать из фургонов. А потом бинты там снимали, раны промывали некоторым. Так товарищ капитан меня похвалил: ты, говорит, солдатик, к медицине способный. Крови не боишься, и руки у тебя опять же ласковые. Ну, значит, заботливые… И еще знаете что сказал?
- Ну-ну.
- Валяй, говорит, ефрейтор, на доктора учиться. Не пожалеешь. Смешной мужик! А вот вы, Николай Фомич, как считаете: получится из меня доктор?
У Вахромеева сразу на сердце как-то потеплело: вспомнилась Афонина ординарская стряпня, фирменная картофельная жаренка, даже тайные постирушки - что ни говори, а прилежен был к чистоте, аккуратности Прокопьев-младший. Его дотошная заботливость иной раз прямо докучала Вахромееву: ни дать ни взять, бабья опека до зубовного скрежета! Конечно, получится из Прокопьева хороший врач, а почему бы и нет?
Но ответить Вахромеев не успел: справа, на ярко освещенной веранде, распахнулась дверь и на крыльцо вышел приземистый человек в белом халате - стриженый ежик серебрился на его массивной голове.
- Профессор! - испуганно шепнул Прокопьев, - Видать, операция закончилась, товарищ подполковник…
Вахромеев и сам догадался, вскочил, сделал несколько шагов и, как только хирург достал из пачки папиросу, вышел к крыльцу, с готовностью щелкнул зажигалкой:
- Пожалуйста, огоньку, товарищ полковник.
Тот прикурил, усмехаясь одобрительно прогудел:
- Боевые друзья на карауле… Не беспокойтесь, будет жить ваш старший лейтенант! Повезло ему: сердце оказалось не задето. Да и парень жилистый, надо признать. А вы кто ему приходитесь, если не секрет?
- Командир стрелкового полка подполковник Вахромеев! - представился Николай Фомич, - Старший лейтенант Бурнашов мой подчиненный. Старый боевой товарищ. Земляк.
- Ага, значит, вы тоже сибиряк? Ну и ругался заковыристо этот ваш Бурнашов! Именно по-сибирски, упоминая язвы и кадыки, елки и палки, дуги и вожжи. Прямо умора! Я сразу вспомнил, как в прошлом году оперировал во Львове одну летчицу-сибирячку. Та тоже под наркозом выдала весь блеск сибирского фольклора!
- Летчицу? - тихо и хрипло переспросил Вахромеев, делая шаг по ступеньке. - Какую… летчицу?
- Ну говорю вам - сибирячку. Тоже отчаянная была девица. Представляете: с орденами Славы! Фамилию не помню, и к тому же она к нам в госпиталь попала без всяких документов. И в бессознательном состоянии, только по погонам видно, что старшина.
Хирург вдруг умолк и, затянувшись, озадаченно нахмурился. - А собственно… почему вы на меня так смотрите, голубчик? Что-нибудь случилось?
У Вахромеева дрожали губы, он торопливо пытался расстегнуть карман гимнастерки, но пальцы не слушались, соскальзывали с пуговицы. Наконец извлек оттуда потрепанную фотокарточку, протянул полковнику. Тот не понял:
- Что это? Зачем?
- Посмотрите, товарищ полковник… Пожалуйста…
Хирург повернул фотографию к оконному свету и сразу уверенно сказал:
- Да, это она! Она самая. Ну конечно, старшина Просекова - теперь я вспомнил и фамилию! А собственно, голубчик, как попала эта карточка… - Полковник вгляделся в Вахромеева и, вдруг рассмеявшись, хлопнул его по плечу: - Стоп! Так вы, наверно, тот самый пехотный комбат, ее муж, которого она потеряла?!
- Так точно! - Вахромеев тоже улыбнулся - растерянно и чуть виновато. Пряча в карман фотографию, признался: - А ведь я чего только не думал!.. Уже решил, что она, наверно, не выжила после того ранения…
- Не расстраивайтесь и не корите себя, голубчик, мужики все эгоисты. А вот она, наоборот, твердо верит, чтобы живы! Видите, какая разница! Кстати, я ее встречал совсем недавно случайно на Львовском аэродроме. Она уже лейтенант и воюет на 4-м Украинском фронте. Собиралась брать Прагу. А вы ведь тоже сейчас туда направляетесь? Вот там ее и ищите.
…Ровно в двадцать три часа поступило сообщение: время истекло, немцы не ответили на требование о безоговорочной капитуляции. Приказ: вперед, на Прагу, на помощь восставшим пражанам.
Срок ставился жесткий: к утру выйти на западную окраину столицы Чехословакии и овладеть центральным аэропортом Рузине.
18
О сопротивлении или побеге нечего было и думать: впереди шел штурмбанфюрер, а сзади спускались по ступеням, дыша Крюгелю в затылок, два дюжих эсэсовца. Правда, оружия пока не отобрали, но это ничего не решало - они следили за каждым его движением и не позволили бы даже расстегнуть кобуру.
Как ни странно, Крюгель жалел сейчас об одном: придется бросить автомобиль, для которого партизаны с таким трудом достали горючее - залили полный бак, под пробку! Кому же он теперь достанется?..
А может быть, "БМВ" заберет местный партизанский агент? Ведь Фридрих Ворх предупредил Крюгеля, что за ним в Бад-Аусзее будет для страховки наблюдать некий таинственный партизан. Хотя никакого постороннего наблюдения за собой оберст до сих пор не замечал, как не заметил и роковой эсэсовской слежки.
Штурмбанфюрер подвел Крюгеля к черному "опелю" и усадил на заднее сиденье так, что солдаты плотно стиснули его с обеих сторон. В нагретой солнцем машине было душно, а когда "опель" тронулся с места, Крюгель и вовсе стал ловить ртом воздух: в эсэсовском офицере, сидящем на правом переднем сиденье, он узнал… Макса Ларенца, бывшего фельдкоменданта "Хайделагера"! Сначала, со спины, ему показались знакомыми оттопыренные хрящеватые уши, он медленно перевел взгляд на кабинное зеркало я - обмер…
- Да-да, герр оберет! Вы не ошиблись; это я, Ларенц, ваш старый фронтовой товарищ. Неожиданная встреча, не правда ли? - Не оборачиваясь, штандартенфюрер радушно ухмылялся в зеркало.
Крюгель отвернулся, поглядывая на бегущую мимо городскую окраину. Везут, очевидно, в резиденцию СД, на "виллу Кэрри", - это шесть километров в сторону Альтаусзее. Конечно, на допрос…
Да, кажется, случилось то, о чем его предупреждали в Москве, предлагая сменить фамилию и изменить внешность. Его снова - в который раз! - подвело собственное упрямство!..
Неужели они собираются ворошить старое, связанное с прошлогодним покушением на Гитлера, предъявлять ему документы тайной офицерской оппозиции сейчас, когда рейх уже агонизирует, а до падения Берлина остаются считанные часы? Подготовленная легенда и официальная столичная командировка не спасут - они разоблачат его через пять минут, позвонив по телефону генералу Фабиунке…
Крюгель просто не знал, как вести себя на предстоящем допросе; ведь подобный вариант не учитывался, полностью исключался во время подготовки в Москве. Встреча с Ларенцем считалась случайностью, шансом с миллионной долей вероятности.
Тем не менее эта встреча произошла…
На одном из перекрестков штурмбанфюрер неожиданно и лихо повернул автомобиль вправо. Еще несколько десятков метров по булыжнику - и "опель" остановился у решетчатых ворот. Это была окраина Бад-Аусзее и вовсе не "вилла Кэрри". Значит, подумал Крюгель, они решили провести предварительную неофициальную беседу. А уж допрос потом, когда он окончательно расколется.
Втроем они поднялись на второй этаж добротного типично тирольского дома и расположились на просторной застекленной веранде, где уютно пахло геранью, а стены были испятнаны радужными солнечными бликами. Крюгель собрался сесть у стены, но ему указали на кресло посредине комнаты - в самом потоке слепящих солнечных лучей. "Они хотят хорошо высветить меня, - подумал Крюгель, - Ну и, кроме того, держать на дистанции".
- Вы, кажется, были солнцепоклонником, герр Крюгель! - усмехнулся штандартенфюрер. - Помните, год назад вы так любили погреться на солнышке? Это было полезно для вашей сломанной ключицы. Я вяжу, она благополучно срослась?
- То был не перелом, а ранение… - буркнул Крюгель.
"Чего они тянут, не начинают? Может быть, ждут кого-то?" Сидящий справа Ларенц находился явно в игривом расположении духа, щурился, причмокивал, пристально разглядывая оберста. Всем своим видом он напоминал удачливого егеря, прихлопнувшего наконец пройдоху-браконьера. Что касается штурмбанфюрера, тот, кажется, вообще не собирался вступать в разговор: в противоположном углу, у столика, он заваривал кофе, нетерпеливо дергая щекой и поглядывая на черную коробку телефона.
"А ведь они ждут телефонного звонка!" - догадался Крюгель.
Наконец телефон зазвонил. Штурмбанфюрер поднял трубку, выслушал и коротко сказал: "Гут!"
Затем разлил кофе в крохотные чашечки, одну из которых подал Крюгелю:
- Я должен задать вам два вопроса, герр оберст. Постарайтесь ответить на них вразумительно. Мне сейчас сообщили, что пропуск на вашей машине, которую вы оставили у казино, фальшивый - комендатура гестапо его не выдавала, Вопрос первый: где вы взяли этот пропуск? И второй: как могло вам выдать предписание в Берлине инженерно-саперное управление, которое уже больше месяца эвакуировано и находится здесь, в Берхтесгадене?
- К машине я не имею никакого отношения! - резко ответил Крюгель. - Что касается…