- У меня в норме, - сказал Савушкин. Назвал потери, упомянул про подбитую, брошенную по дороге пушку, похвалил. своих ребят, приданных "парников-напарников" - тоже (хватко мужики молотили фрицев, задористо - чего там говорить!). - Одно слово, дом взяли, проветрили, сидим туго, как грузди в кадушке. Не выковырнешь.
- Ну-ну, - кашлянула трубка. - "Ерема хвалился, да в берлогу провалился". Слыхал? И вообще, гляди не прокисни в своей кадушке. Готовься к новой прогулке, понял? Задачу я тебе поставлю позднее.
Савушкин, конечно, смекнул, что предстоит новый бросок. Стало быть, наступление наращивается. И правильно, если начали, надо и кончать, надо полностью брать этот самый "фестунг Тарнополь". Вот только как брать без танков? Вчера ни одного ни в батальоне, ни в полку не имелось, а как же сегодня? Ведь за танком или самоходкой на улицах воевать-то куда веселее, чем по-пехотному: вперед грудью, "бронированной" солдатским ватником. Немцы вон соображают, что к чему: танки погнали.
- А "коробочки" будут?
- Не обещаю. А вот борща горяченького а тебе сейчас подброшу, это точно. Встречайте ребят минут через десять.
- И на том спасибо, - кисло усмехнулся Савушкин.
Вместе с телефонистом старшина спустился с чердака, прошелся по этажам, расставляя солдат по окнам с учетом обзора секторов стрельбы - на случай возможной атаки немцев. Велел пособирать по комнатам вороха канцелярской бумаги да выбросить ее к чертовой матери в окна, не то начнется бой - вся вспыхнет, пламенем-пожаром пойдет.
Первый этаж Савушкин сам для себя определил главным в смысле обороны. Ну и при наступлении тоже здесь предстоит накапливаться, отсюда и бросок начинать - не прыгать же со вторых этажей! Петеэровцы со своими "оглоблями" заняли два окна по правой стороне- с видом на боковую улицу, а сержант Бойко, парень богатырского сложения, установил сорокапятку в окне слева (сумели-таки ребята протащить пушку через разломанные двери!).
Большинство солдат, что находились в комнате, спали приткнувшись к стенам: артиллеристы - прямо подле пушечных станин, петеэровцы - у своих ружей, а минеры, те дрыхли, подложив под головы коробки противотанковых мин ("Во дают! - изумился Савушкин. - Надо будет приказать им, чтоб выбросили отсюда свои "погремушки", хотя бы в подвал, что ли. А то, не дай бог, сдетонируют от случайной гранаты или мины - весь дом разнесет…").
Сержант Бойко вытягивал из вещмешка сухой паек, аккуратно раскладывал на подоконнике сало, рыбные консервы, помятую буханку хлеба. Подкинул на ладони ядреную головку чеснока, похвалился:
- Ось дывиться, старшина, якый добрый часник! Мов басурманська дуля. Це мэни вчора одна бабуся позычила, подарувала. Сидайтэ рядом, куштуйтэ.
- Успеется, - отмахнулся Савушкин. - Ты вот что, репа пареная, давай-ка эвакуируйся от окошка. А не то схватишь от немцев настоящую "басурманскую дулю". Вон на дворе-то совсем светло стало.
- Цэ вирно! - согласился артиллерист, сноровисто смел с подоконника съестные припасы прямо на пол, на плащ-палатку, и тут же захрустел, заработал мощными челюстями.
- Ты бы чеснок для борща приберег, - посоветовал старшина. - Сейчас должны нам сюда бачок с борщом доставить, в счет завтрака и обеда. Так что повремени.
- А ничого! - усмехнулся сержант. - Хай нэсуть. Я и борща зьим, и перловку, колы буде, и цей шмалец, и сгущенку. Було б шо исты!
Позвонили из батальона: к ним вышли двое из хозвзвода. Пусть встречает Савушкин, если понадобится, пусть прикроет огнем - мало ли что бывает…
Он разбудил двух автоматчиков, послал их через двор - навстречу, а сам с сержантом Бойко пристроился у крайнего окна: оба стали так, чтобы хорошо просматривалась улица.
Вскоре появились посыльные с борщом - держали за ручки большой алюминиевый бидон, в какие на фермах обычно сливают надоенное молоко. Шли, прижимаясь к стенам домов, почему-то по противоположной стороне улицы и теперь оказались прямо напротив окна. "Вот балбесы! - ругнул их Савушкин. - Надо было раньше, еще вначале, перейти улицу, там безопаснее. А здесь же открывается впереди площадь, а за ней - уже фрицы. Не дай бог, увидят - сразу шуганут из миномета!" Он помахал из окна солдатам: дескать, вернитесь чуток назад, там переходите.
Не заметили… Огляделись и рысью кинулись через улицу. И тут - Савушкин матюкнулся, в сердцах бросил шапку оземь! - гулко застучала длинная пулеметная очередь; один из солдат выпрямился, замертво рухнул, другой, припадая к булыжнику, торопливо пополз назад. А пулемет все бил и бил по бидону, остервенело решетил его, пока на земле не осталась огромная черная лужа, затушеванная легким паром.
Старшина и сержант отшатнулись от окна, оторопело глядели друг на друга и оба ни черта не понимали: пулемет бил из дома Савушкина! Из этой проклятой кирпичной кадушки, на этажах которой они за ночь потеряли семь человек убитыми! И выходит, не дочистили до конца змеиное гнездо…
Пулемет бил из подвала - это было совершенно ясно. Как корил, нещадно материл себя Савушкин за то, что доверился ночью этим лопоухим щупакам-саперам: мы-де проверили, там котельная, там железная дверь намертво, там никого нет, Вот тебе и "никого нет"… Очевидно, самое-то жало "змеиного дома" - в подвале. Бетонные стены и перекрытия, бронированная дверь - чем не дот?
- Ось же поилы борща… 3 перцем, - грустно протянул Бойко. - А шо, старшина, мабуть, вытянем мою гарматку во двор да влупим пару снарядив по цей двери? Бронебойными.
- Много чести гадам! - сказал Савушкин. Он подошел к спавшим саперам, дернул за ногу старшего - тот никак не мог проснуться. Тогда сгреб обоих за воротники шинелей, поставил на ноги: - Ну-ка, очнитесь, архаровцы! Берите свои "пужалки" и - быстро к подвалу!
Через несколько минут сделали то, что надлежало сделать еще ночью: противотанковой миной вырвали железную подвальную дверь. Прежде чем спускаться вниз, подбросили туда еще пару лимонок Ф-1, а для гарантии - несколько автоматных очередей.
Первым в подвал ворвался сержант Бойко, за ним - Савушкин. На полу полутемного бункера (никакой котельной не было!) лежало несколько трупов, и все в офицерской форме без погон. В заношенной, грязной, но офицерской - это не вызывало сомнения.
- Оце дивно… - озадаченно протянул сержант.
Однако самое дивное было впереди: приглядевшись, привыкнув к полумраку, они справа у стены, у пулеметов МГ, нацеленных в бойницы, увидели еще два трупа, как-то нелепо повисших в воздухе. Они были прикованы… Да, были прикованы к пулеметам обыкновенными железными цепями, мелкоячеистыми, негромоздкими цепями, какие примерно вешают на шею дворовым псам. Цепями, которые все-таки непосильно разорвать человеческими руками.
- Тю, халепа! - сдавленно воскликнул гигант Бойко. - Заклепалы кайданами як тых собакив…
Савушкин сумрачно оглядывался: все увиденное до него никак не доходило… Многого он насмотрелся за горькие месяцы войны, но такого и предположить не мог. Своих приковать цепями, оставить на верную смерть… Кто они: уголовники, дезертиры? А ведь, паразиты, прикованные, но стреляли. Значит, даже обреченные на смерть, оставались злобными врагами.
Телефонист Ванюшка Зыков, и здесь не отставший со своей деревянной коробкой, осторожно подергал Савушкина за рукав ватника:
- Товарищ старшина! Там - живой… Тоже прикованный…
Слева в углу оказался закуток, незаметный с первого взгляда, полуотгороженный толстой бетонной стенкой. На тумбе, уронив голову на пулемет, сидел еще один немец, по-видимому, действительно живой - он тихо стонал. Бетонная стенка уберегла его от гранатных взрывов.
Старшина быстро подошел, толкнул пленного дулом автомата, осветил фонариком лицо (Савушкин уже понял, что именно из этого пулемета прогремела недавняя очередь, именно этот прикованный ариец хладнокровно расстрелял солдата-повара: на улицу выходила только эта пулеметная бойница!).
- Хенде хох, мать твою перетак!
Пулеметчик открыл глаза, криво усмехнулся, звякнув цепью: дескать, видишь, рука-то прикована. Савушкин плюнул с досады: спросить бы эту суку, за что он застрелил безоружного парня, да никак невозможно - весь свой немецкий лексикон старшина уже исчерпал.
- Бойко, а ну оторви его.
Нащупав цепь, сержант захлестнул ее в ладонях, натужился, гулко гакнул и, будто древесную чурку расколол, разорвал цепь, Потянул за обрывок, стаскивая пленного с тумбы.
- Веди во двор вшивого арийца! - приказал Савушкин.
На свету его как следует разглядели. Был он щуплым, скорее всего, отощавшим - офицерский френч свободно болтался на плечах. Он неплохо держался: не то чтобы вызывающе, но вполне спокойно, без страха, хотя наверняка отдавал себе отчет в том, что его ожидает.
- Их бин официр. Хир бефиндет зих официрен штрафбатайлон. Дорт! - пленный показал на подвальную дверь.
- Хрен с тобой, что ты офицер, - сказал Савушкин. - Плевать мне на ваш штрафной батальон. Ты мне лучше скажи, падло, зачем застрелил повара? Какая была надобность?
- Ферштее нихт! - немец упорно мотал головой.
Сбоку шагнул Ванюшка Зыков. Засмущался, дергая тонкой шеей, будто брезентовый ремень от телефонной коробки больно резал ему плечо.
- Разрешите, товарищ старшина… Я немецкий в школе учил когда-то. Ну немного знаю… Пятерка у меня была. Может, мне спросить его?
Савушкину не понравилась неуверенность молодого телефониста: краснеет, глазами хлопает, чуть ли не заикается.