Особняком возле нетопленой голландки сидели недавние воротилы села - Озыр-Митька, Квайтчуня-Эська и их сыновья с Яран-Яшкой. Они редко бывали на сходках, но сегодня пришли, прослышав, что "комсомольцы" обещают показать кровопийцев. А еще больше из желания узнать, верны ли слухи, будто власть дала задний ход и торговые люди опять вольны заводить дела.
И над всей этой гомонящей массой людей плавало сизое табачное облако.
- Ну, чего волынитесь? Собрали, так начинайте, а нечего коптить нас табаком! - требовательно выкрикнула Эгрунь, повернувшись прямо к Куш-Юру.
"Вот ведь окаянная! - Куш-Юр со зла прикусил губу чуть не до крови. - Нарочно так кричит, чтоб люди внимание обратили. Поди, и в самом деле время начинать?.. Но открой сейчас сходку, и пойдут сплетни: под Эгрунькину дудку пляшет, чего пожелает девка, то и исполняет…"
Куш-Юр сделал вид, будто не слышит. Но и другие потребовали того же. Только тогда он поднялся, оглядел зал.
- Ого! - весело удивился. - Народу-то полно. - И направился к сцене. Взойдя на подмостки, ахнул: - Дыму-то, мать честная! Как в курной избе. Давайте, миряне-зыряне, прекратим пока курево. Приоткройте-ка дверь!
- Это можно, - ответили из зала. - Начинай проповедь-то свою.
- Проповедей не читаем, - строго заметил Куш-Юр, - у нас о деле разговор.
- Один черт!.. - крикнул кто-то.
Прокатился смешок. Куш-Юр напрягся, вытянул шею, вглядываясь в зал, высматривая, кто зачинщик. Но при тусклом свете "трехлинейки" в сизом табачном дыму все лица туманились. Предчувствуя, что собрание будет неспокойным, он по привычке широко расставил ноги, заложил руки за спину и начал речь.
- Миряне-зыряне! Скоро наступит пятая годовщина нашей Советской власти. Это праздник из праздников. Враги наши, как вороны, каркали, будто трудовой люд не продержится у власти больше месяца. А мы пять лет уже стоим! А вороны те, которые посдыхали, которые в дальние чужбины подались. Туда им и дорога! Тут вот написано, - он обернулся к лозунгу, - "Мы наш, мы новый мир построим. Кто был ничем, тот станет всем!"
Сидевшие в зале негромко переговаривались, кое-кто продолжал курить, в общем, вели себя по-домашнему.
- Может, не все понятно вам по-русски? - прервал речь Куш-Юр.
Из зала с добродушной ленцой отозвались:
- Валяй, валяй!..
- Мы по-русски маленько понимаем, говорить маленько не могем…
- И я тоже по-зырянски малость понимаю, а говорить затрудняюсь, - как бы извинился Куш-Юр, и только собрался продолжать прерванную речь, из-за голландки выкрикнули:
- Можно спросить?
- Вопросы задавать будете, когда я кончу.
- Боюсь забуду, память не шибкая, - настаивали из-за голландки.
Куш-Юру послышался в этой настойчивости скрытый вызов. И он принял его:
- Ну спрашивай!
- Кровопийцев-то скоро покажете?
- Каких кровопийцев? - Куш-Юр не знал о затее комсомольцев. - Не про кровопийцев речь, а про власть трудящих…
Но тот же голос его прервал:
- А верно, что новая власть обратно купцу ход дает?
"Вон чего! Вон кто такие! Понятно", - подумал Куш-Юр.
По своему плану он собирался говорить об этом позднее. Но в зале зашумели: кто протестовал, кто недоумевал. Промолчи сейчас - поднимется сумятица. Шагнув вперед и расправив гимнастерку под ремнем, он бросил задиристо:
- А кабы и так?
Голос его потонул в шуме. Сидящие на задних скамьях не расслышали, вознегодовали, переспрашивали:
- Что сказал Куш-Юр? А-а? Тьфу! Ошалели! Что сказал Куш-Юр?
Куш-Юр поднял руку и, напрягая голос, крикнул:
- Враз будем говорить - не разберемся!
Он дождался тишины и, обернувшись к голландке, четко повторил свой ответ:
- А кабы и так! Что с того?
- А ничего… Хотел знать, правду ли люди бают…
В дерзком ответе Куш-Юру почудилась торжествующая насмешка, мол, выудил, что хотел и народ растревожил…
Гомон действительно поднялся небывалый. Куш-Юр выждал, пока схлынет первое возбуждение, и снова поднял руку, стараясь завладеть вниманием. Продолжать речь, как намечал, было нелепо, он на ходу перестроился. Небрежно махнул рукой в сторону Озыр-Митьки и сказал твердо:
- Зря тут некоторые нос задирают! Верно, кто пожелает, может торговлишку заводить. А мир-лавка все одно не закроется. Кооперация была и остается. Потому как не навсегда это… - он замялся, не желая называть - что именно, - а пока оправимся после войны и голода…
- Нам только б начать! - насмешливо продребезжал Озыр-Митька.
- Не обсчитайся! - не выдержал, полуобернулся к голландке Куш-Юр.
Угроза не подействовала на Озыр-Митьку, его словно прорвало:
- Не обойдетесь без нас! - Он не сдерживал больше себя. - Голод уму-разуму учит! Жрать все охочи! Хоть ваш Ленин!..
Сходка притихла. Не было еще такого, чтоб на равных разговаривали сын кулака и председатель, не было! Выходит, и впрямь сила к Озыр-Митьке вертается!
Угадывая настроение сходки, Куш-Юр рубанул:
- Ленина не обсуждать! Он делает, как надо, как лучше сейчас для народу. И за то пострадал от руки контры! Вчера пароход разгружали - кто прислал? Ленин. - Он обернулся к портрету вождя, протянул к нему руку. - Можно сказать, что после раны еще не оправился, а про нас с вами не забыл, позаботился!
В зале одобрительно кивали головами. И Куш-Юр продолжал:
- Жрать, верно, все охочи, особливо ты! Трудящийся человек может и поголодать, он к разносолам не привычен. Ленин всей страной управляет, а паек получает один, как все! А тебе одного пая мало, лишний берешь. С кого? Со своего брата-зырянина, соседа и земляка! Так вот, я тебя предупреждаю: на каравай рот широко не разевай. Пушнину скупать вам не позволим. И рыбу. Наперед знайте все! Пушнину мир-лавке - всю!
- Врешь, нет такого закону! - вскипел Озыр-Митька.
"Осмелел до чего!" - пронеслось в голове Куш-Юра. Хотя и в самом деле такого закона он не знал, слышал только вскользь от инструктора, а ссылаться на этот рассказ было рискованно - он не стал пасовать:
- А вот и есть! Зря трепать не стану! Не рассчитывайте, будто власть такая уж безвластная. Скупку пушнины объявляем спекуляцией. А за спекуляцию знаете что? Кто попадется - не порадуется! Все слыхали? Не пеняйте, что не упредил. Ответит и кто скупит, и кто продаст!
- Грабь, грабь, тебе привычно!..
- Никакого грабления не будет. Мир-лавка купит, мир-лавка товар продаст…
Куш-Юр говорил твердо, без колебаний: перетянул сходку на свою сторону, верят ему. Но тут Квайтчуня-Эська хихикнул:
- Откуда возьмется товар-то? Крысы натаскают? А возьмется - Биасин-Гал на сур изведет.
По залу прокатился гул. Удар был метким. Куш-Юр на миг растерялся. Но вспомнил слышанную ранее историю обогащения Озыр-Макки. Тот в молодости служил приказчиком у прасола. Самостоятельное дело начал на капитал, который сколотил из того, что прилипало к рукам, а прилипало к бесцеремонному Озыр-Макке немало.
Куш-Юр рукавом смахнул со лба капельки пота и сказал спокойно:
- Нашел чем корить… Плохо Гал сделал, скрывать нечего. А кто поймал? Ты, что ли? Комсомольцы! Верные помощники новой власти! И спросим с Гала построже, чем с селянина или несознательной женщины. И накажем! Это уж можете не сомневаться! Когда бы Гала укрыть хотели, стали бы через все село тащить тот бочонок в сельсовет?.. Бывает, и партийный оступается. Бывает, и служащий новой власти неправильно делает. Но не Советская власть его тому учит. От прежней власти к нему привычка перешла. Гал бочонок браги наварил - весь его грех. А у купцов приказчики не бражкой разживались, сотни да тысячи тянули! Все знаете, как разбогател Озыр-Макка…
- Не имеешь права! - взъярился Озыр-Митька.
- Почему не имею права, если это правда? Я не кричал, что не имеете права Гала обличать! Правду-матку всякий имеет право резать. - Куш-Юр говорил уверенно, чувствуя, что снова взял верх. Ему было видно, мужики одобряли его слова - кто жестом, кто переглядками с соседом, кто кивком головы.
- Правда, правда! - донеслись до него голоса с задних рядов.
Приободренный тем, что опять повел за собой сходку, Куш-Юр заговорил проникновенно про тяжелое наследие, доставшееся новой власти: темноту, невежество, суеверие, болезни, голод. Старый мир сопротивляется, как страшный зверь при издыхании.
Волнение Куш-Юра передалось слушателям, его не перебивали.
- А зачем биа-пыжи зерно по Большой Оби к морю везут, когда у вас нехватка? - неожиданно выкрикнули опять из-за голландки. Озыр-Митька, видимо, пытался взять реванш. - Такого не бывало!
- И лучше жили! - подпел Квайтчуня-Эська.
Не отвечая на эти выкрики, Куш-Юр рассказал все, что знал про Карскую экспедицию. Потом оглядел зал и обратился к тому самому старику, с которым беседовал перед началом сходки:
- Вот, к примеру, ты, дед Епим! Что делаешь с рыбой?
- Как что? - не понял старик.
- Засаливаешь, обрабатываешь, а потом?
- Известно, часть себе на пропиток, а то продаю - на снасть, порох, табак…
- Вот и государство: часть зерна отложило на пропитание, а часть - иноземцам продает. Немного зерна продаст, рыбы северной, всю пушнину. Снасти купит, пороху, машин, табаку - ну, словом, всего, что надо народу, пока своего нет.
- С головой придумано, - прошамкал Епим.
- Товарищ Ленин придумал! - снова Куш-Юр с гордостью показал на портрет.
Из зала раздались голоса:
- Все киваешь да киваешь на стенку, а отсуль не разобрать карточку-то. Маловата шибко.
- Я отродясь не знаю, каков он, Ленин-то!
- Дозволь, председатель, взглянуть на карточку!