* * *
И стало через три дня: не село Конево, а Коммуния.
Братаны Туляевы дело круто повернули.
Раньше впятером под одной крышей жили, а теперича не то:
- Мы, - говорят, - сицилисты-коммунисты.
И, чтоб укрепить полные повсеместные права, стали себе по новой собственной избе рубить.
Возле самой церкви, на площади, очень хорошие места облюбовали, два своих дома ставить начали да два в церковной ограде, а пятый дом к самому поповскому дому впритык приткнули.
Отец Павел сейчас протест:
- Это почему ж такое утеснение? Вам мало земли-то, что ли? Зачем же сюда, на чужую-то?
- Ни чужого, ни своего теперича нет, все общее, - наотмашь возразили ему братаны.
- Ежели собственность уничтожена, зачем же вы себе такие огромадные избы рубите?
- Ах ты, кутья кислая! В рассуждение вступать?.. А вот погоди, увидишь, что к чему!
И живой рукой созвали сход.
- Товарищи! Потому что мы коммунисты и вы все коммунисты-террористы, предлагаю: истребовать сюда попа и обложить его контрибуцией.
Пришел отец Павел, ни жив ни мертв.
- Три тыщи контрибуции, а ежели перечить - немедля к стенке - рраз! - пригрозил старшой Туляев и опять артикул винтовкой выкинул.
Поп задрожал-затрясся, побелел. Жаль денег, вот как жаль, по алтыну собирал, по гривне, - однако жизни жальче. Сказал им:
- Ну, что ж, миряне… Конечно, вы можете расстрелять меня без суда, без следствия… Берите, грабьте…
И вынес сполна три тыщи.
- Добро, - сказали братаны. - Это все в Коммунию пойдет.
Поехали с поповскими деньгами в город, накупили себе того, сего. А избы ихние как в сказке растут: старшой братан железом крышу кроет.
Дивятся крещеные, шепчутся.
Таким же манером всех богатеев обложили: кого на пятьсот рублей, кого на. тысячу. А тут и до середних добрались.
- Это все в Коммунию, - говорят братаны.
И у каждого по две пары лошадей образовалось, сани расписные, пролетки, бубенцы.
Крещеным завидно стало, ропот по селу пошел.
- Это чего ж они все себе да все себе… А нам-то?.. Вот так Коммуния!
- Дак что же делать-то?
- Надо бедный комитет избрать.
- Да ведь избрали… все комитетчики - братаны.
- Надо новый.
Пошли скопищем к братанам.
- Так и так, братаны. Желаем новый бедный комитет избрать… А вас, стало быть, долой.
Покрутили братаны усы, почесали бороды, а старшой как гаркнет по-военному:
- Ага! Против бедного комитета восставать, против революции? Кто зачинщик? Вавило? Вавило, ты? К стенке!
Вскинули винтовки - рраз! Упал Вавило.
Остальные разбежались, кто в подполье, кто в овин, потому у братанов ружья, а у прочих кулаки одни.
Наутро сход. Братаны объявили:
- Борьба с контрреволюцией будет беспощадна. В случае доноса - доносчика отправим за Вавилой. Твердая власть - она очень даже строгая. А теперича, товарищи, на общественные работы - марш!
И погнали все село свои новые усадьбы доделывать: тыном обносить, узорчатые ворота ставить.
Крещеные пыхтят на братановых работах, кто тын городит, кто крышу кроет, готовы братанам горло перегрызть, а не смеют: пуля в лоб.
А братаны сполитично:
- Вот, товарищи, кончим дело - спасибо вам большое скажем.
- Очень хорошо… Согласны… - сказали мужики и сглотнули слезы. У Андрона от кровной злости топор упал.
- Все Коммунии да Коммунии, а когда же нам-то? - спросил Андрон. - Мы ведь самая беднота и есть…
Вечером у Андрона братаны в Коммунию последнюю удойную корову отобрали - ведерницу.
Взвыл Андрон.
Да и все село взвыло, даже собаки хвосты поджали, вот какой трепет на всю Коммунию братаны навели. Все на учет забрали: хлеб, крупу, телят, до самых до жмыхов добрались. Мужики с голодухи пухнуть стали, а Туляевы жиреть: двух младших братьев оженили, свадьба с пивом, спиртом, пирогами, широкой гульбой была.
И если бы не Мишка Сбитень - пропадом пропала б вся Коммуния.
* * *
Был когда-то парень разудалый в селе Коневе, Мишка. Насолил он всем вот до этих мест, озорник был, хуже последнего бродяги. Вздрючили его крестьяне и по приговору выгнали из селения вон.
Десять лет пропадал Мишка Сбитень. А тут как раз ко времю и утрафил. К самому Новому году взял да в Коммунию и прикатил.
Чернявый такой, будто цыган, в ухе серьга, через всю грудь цепочка, часы со звоном, папаха, полушубок. А глаза - страшенные, на выкате, а усищи - во! А сам - чисто медведь, идет - землю давит, от кулаков смертью пахнет: грохнет - крышка!
- Вы что как мертвые ходите, словно дохлые мухи? А? Радоваться должны, ликовать: из рабов гражданами стали.
- Эх, Мишка, Мишка… - вздохнули мужики. - У кого радость, а у нас Коммуния.
- Ха-ха-ха! - захохотал Мишка Сбитень. - Отлично сказано… Чего же вздыхать-то?
- Да вот у нас в бедном комитете братаны Туляевы сидят. У них винтовки, а у нас - ничем-чего.
- Ха-ха-ха! - опять захохотал Мишка.
А крестьяне ему все и обсказали до тонкости.
Долго Мишка хохотал, даже за живот хватался, а потом зубами скрипнул, да с сердцем так:
- Ведите-ка меня на сход.
Вот собралось собранье. Братаны стали речь держать, а сами на Мишку все косятся.
- Ты, товарищ, кто таков? Ты коммунист?
А Мишка в ответ:
- Ха-ха-ха!.. Не признаете? А я вас знаю. Я - волгарь. На Волге-матке десять лет работал, кули таскал, до самого Каспия доходил; вольным духом набирался, на Стенькином кургане чай пил. Мне черт не брат!.. Вот кто я таков… Ну, валяйте дальше…
Братаны так его и не узнали. Старшой шепнул середнему:
- Не иначе - большевик… Может, комиссар какой, с проверкой… Надобно по всей программе.
Да и начал жарить:
- Контрреволюция, контрибуция, буржуи… Да здравствует вся власть Советов!..
- Стой, товарищ! - оборвал его Мишка Сбитень. - Я слышал, вы больше двадцати тысяч контрибуции собрали. Где деньги?
- Деньги? А у тебя, товарищ, мандат есть?
- Есть, - как в бочку, гукнул Мишка. Бросил цигарку, встал, размахнулся да как даст старшому по зубам. - Вот мой мандат!
Все мужики в страхе повскакали, наутек бросились, к дверям.
- Стойте, дурни! Куда вы?! - гаркнул Мишка да к братанам: - Мазурики вы, а не коммунисты. Буржуи вы, хамы! Ежели с кого контрибуцию брать, так это с вас… Ах, винтовки? Я те такую винтовку завинчу… Я те покажу стенку. Ребята, вяжи их, подлецов!!
Мужики валом навалились на братанов:
- Попили нашей кровушки, аспиды!.. Рраз!
- Стой, не смей, - крикнул Мишка. - Ну их к чертям!.. Погодь маленько, дай слово сказать.
- Говори, говори… Желаем…
- Товарищи! - крикнул Мишка и тряхнул серьгой. - Коммуна - святое дело. Коммуна - что твой улей, коммунист - пчела. Всяк честно трудится, зато всяк сладкий кусок ест. От этого самого не жизнь, а мед. А кто ваши Туляевы? Пауки, вот кто. А вы - мухи. В паутину - хлоп, тут вам и карачун. Вы здесь хозяева, а не они. К черту их! Кто не за народ, тот против народа, против правды. К чертям Туляевых!
- Так, так… К лешему под хвост!
- Избы ихние отобрать! Имущество? Имущество конфисковать!.. Начнем, товарищи, по-новому, по правде-истине… Чтоб всем была свобода, чтоб можно было дышать по всем статьям… А то ежели я тебе глотку зажму да ноздри законопачу, чем дышать будешь?..
- Именно, что… Тогда не вздышишь!..
- Эй, пятеро беднейших, выходи! - скомандовал Мишка. - Берите себе Туляевы избы. А вы, голубчики, к чертям отсюда, марш, катись колбаской! Таких коммунистов нам не надо.
"НА ТРАВКУ"
Яков Мохов, наголодавшись в Питере, выхлопотал в фабричном комитете двухнедельный отпуск и укатил в Краснозвонск "на травку".
- Это ты правильно, - сказал ему товарищ. - Краснозвонский уезд завсегда был сытый. Народ справно там живет. Вот и мне картошки пришлешь.
Ехать было очень голодно: на станциях - хоть шаром покати, пустыня.
Но лишь сошел в Краснозвонске с поезда, какой-то шершавый дядя с кнутом вырвал у него восьмушку махорки, сунул в руку полкаравая хлеба фунта в два, а тетка за маленькую катушку ниток дала десяток вареных яиц.
Яков Мохов весь расцвел.
- Господи… Вот так чудеса! - сел на лавочку да все без запинки и скушал.
- Полный резонт… - сказал он самому себе и в веселом настроении пошел на рынок: день воскресный, как раз базар.
Зычно бухали колокола к поздней обедне - церквей в городе много; зеленели сады, ласточки с веселым гамом резали воздух; к базару тянулись подводы; лошади откормленные, гладкие, народ приветливый и сытый.
А вот за мостом, у собора, и базар. Тороватый прасол продает целое стадо домашних уток, вот две большущих бочки масла, творогу, возы яиц. Хотя цены высокие, но у возов хвосты - всяк пить-есть хочет.
Местные жители на чем свет ругают приезжих питерцев, которые ходят гурьбой по базару, у каждого за плечами мешок, в руках сумка со всякой всячиной: чулки, брюки, чашки, часы, сукно, ситец.
- И чего их пускают сюда? Гляди, как набивают цены-то. Приступу нет.
- Захочешь есть, так… Поди-ка побывай в Питере-то, нюхни-ка!.. Нужда гонит.
- У вас заработки. А у нас что?
- Заработки… Велики наши заработки.
Яков Мохов наблюдал все это издали, прислушивался, присматривался, наконец и сам принял участие.
Он подошел к рыжебородому, маленькому, похожему на колдуна, старичонке:
- А почем картошка?