- Фу, ты! - возмутился Пузиков. - Да револьвер. Револьвер системы "наган". Понял?
- Нет у меня никакого револьвера.
- Нету? А куда ж ты его дел?
- Не было никогда. С чего вы взяли?
- Не было? Это верно говоришь? Не врешь? А из чего ж ты грозил застрелить председателя волисполкома, помнишь? Пьяный, на гулянке, в спасов день. Помнишь? Почему ты его вовремя не сдал?
Степан Рябинин чувствовал, как весь дрожит, и напрягал силы, чтобы овладеть собой.
- Нет у меня револьвера! Сказано - нету!
- Да ты не волнуйся. - От тенористого резкого голоса Пузиков вдруг перешел на спокойный ласковый басок. - Чего зубами-то щелкаешь? Ну, нету и нету. Верю вполне, и пойдемте все вперед.
Анисим Федотыч ядовито ухмыльнулся.
Степан Рябинин то шагал как мертвый, то весь вспыхивал и в мыслях радостно молился:
"Слава богу, пронесло".
До деревни с версту. Анисим Федотыч был с брюшком, фукал, отдувался: очень емко шли; прорезиненный дождевик его со свистом шоркал о голенища.
В деревню вошли с дальнего конца. Пузиков бегом к избе, вскочил на завалинку - и головой в открытое окно:
- Эй, тетя! А Фома Чесноков дома?
- Нету, батюшка. В поле навоз возит.
- А брат его Петр?
"Вот леший! Неужто всех поименно знает?" - подумал совхоз.
- Петруха в кузне. А ты кто сам-то, кормилец, будешь?
- Сахарином торгую. Ну, до свиданья. Увидимся.
Кузнец Петр Чесноков ковал какую-то железину.
- Бросай-ка, Петр Константиныч. Идем скорей с нами. Понятым будешь.
- Каким это понятым? - И Петр грохнул молотом в красное железо. - А кто ты такой, позволь спросить?
Лысая голова его была потна, и все лицо в саже, только белки блестят, как в темных оврагах - весенний снег.
Вдоль деревни шли гурьбой: еще пристали председатель сельсовета и двое милицейских.
Иван Пузиков подвигался медленно: остановится, посмотрит на избу, дальше.
- А в этой, кажись, Миша Кутькин живет? - спросил Пузиков. - Мой знакомый… Надо навестить.
Кутькин, мужичок не старый, возле сарайчика косу на бабке бил. Бороденка у него белая, под усами хитрая улыбка ходит. Взглянешь на усы, на губы - жулик; взглянешь в глаза - нет, хороший человек: взор ясный и открытый.
- Здравствуй, Миша, - ласково сказал Пузиков. - Нешто не признал? А помнишь, вместе на свадьбе-то у Митрохиных гуляли? Я - Ванька Пузиков, из Дедовки.
- А-а-а, так-так-так… Чего-то не припомню, - сказал Кутькин, подымаясь, и стал растерянно грызть свою бороденку.
- Ну, как живешь, Миша? А это у тебя что? - И угроза заглянул в сарайчик. - Мельницу, никак, ладишь! Очень хорошо! А железо-то не купил еще? Ну, ладно. Вот что, Миша! А можно мне в избу к тебе, бумажонку написать?
Сухопарая тетка Афимья низко поклонилась навстречу вошедшим и суетливо стала прибирать посуду: чашки, ложки разговаривали в трясущихся ее руках. Пузиков вильнул на ее руки глазом.
Все сели, кроме хозяина избы, кузнеца и Степана.
- Ну-ка, милицейский, пиши акт, а я буду говорить тебе. - Пузиков задымил-запыхал трубкой и достал из портфеля письменные принадлежности. - Пиши.
Милицейский, курносый парень, сбросил пиджак и приготовился писать. Лицо Пузикова было спокойно, простодушно: двадцать лет. Он диктовал вяло, уставшим голосом, словно желая отделаться от этой ненужной проволочки и поскорей уйти. Потом голос его внезапно зазвенел:
- Написал? Пиши. "Постановили: Михаила Кутькина, укравшего в совхозе "Красная звезда" принадлежности молотилки, немедленно арестовать". - Глаза его зорко бегали от лица к лицу, - ему сразу стало пятьдесят.
Мишку Кутькина, хозяина избы, точно кто бревном по голове..
- Да ты, товарищ, обалдел!.. Какой я вор?! Что ты?!
- Миша, да ты не ерепенься, - мягко сказал Иван Пузиков и пыхнул густым дымом. - Раз я делаю, значит - делаю правильно Ведь я знаю, где у тебя вещи… В подполье, под домом. Верно?
Кузнец Чесноков крякнул, моргнул тетке Афимье, та схватила ведро и быстро вон. Мишка Кутькин сгреб себя за опояску, но руки его тряслись, - видно было, как плещутся рукава розовой рубахи.
- Шутишь, товарищ, - слезливо сказал он. - Обижаешь ты меня.
- Ничего, Миша, не обижаю. Писарь, пиши! "Во время составления акта кузнец Петр Чесноков подмигнул Афимье Кутькиной, а та поспешно вышла, чтоб перепрятать краденое".
- Вот те на! - уронил кузнец, как в воду клещи.
Мишка Кутькин ерзал взглядом от бельмастых кузнецовых глаз да к двери, и слышно было, как зубы его стучат. Анисим Федотыч удивленно вздыхал.
- Алехин! Где Алехин? - И голова Пузикова завертелась во все стороны. - Тьфу, сто чертей! Опять с девками канителится… Степа, будь друг, покличь моего помощника.
Степан Рябинин повернулся и на цыпочках вышел вон.
- Да! Вот что, товарищ Петр Чесноков. Скажи ты мне откровенно, как священнику, - кому ты делал собачку к револьверу?
Кузнец поднял брови, отчего лоб собрался в густые складки, и глупо замигал.
- Никому не делал… Совсем даже не упомню.
- Ах, Чесноков, Чесноков, ах, Петр Константиныч, - застыдил, замотал головой с боку на бок Пузиков, заприщелкивая укорно языком. - А я-то на тебя надеялся, что все покажешь: борода у тебя большая, человек ты лысый, прямо основательный человек, а вдруг- запор. Ая-яй… А я еще за тебя перед городскими властями заступался. Те, ослы, на тебя воротили, что ты с братом ограбил мельника. Ая-яй!
Кузнец попятился, взмахнул локтями.
- Спаси бог, что ты, что ты!..
- Да ты не запирайся.
- Никакого я мельника не воровал.
- Да я не про мельника. Разве в мельнике вопрос факта? Я про револьвер. Степан Рябинин откровенно сознался мне, что револьвер ему ты чинил, ты!
Кузнец засопел, потом прыгающим голосом ответил:
- Извините, запамятовал. Действительно, Степка правильно показал - его был револьвер… Точь-в-точь… Ну, как он просил не говорить…
- Пиши! - резко крикнул Пузиков. - "По показанию Петра Чеснокова, он чинил револьвер, принадлежащий Степану Рябинину, который системы "наган"…".
Тут скрипнула дверь, и с воем ввалилась баба, за ней Степан и Алехин с мешком.
Баба упала в ноги Пузикову и захлюпала:
- Ой, отец родной… Ой, не загуби…
- Стой, тетка Афимья, не мешай, - ласково сказал Пузиков и еще ласковей, к Степану: - Степан, голубчик, не в службу, а в дружбу, будь добр, притащи нам револьвер скорей. Вот ты отпирался давеча, а кузнец, спасибо ему, показал, что твой… И, ради бога, не бойся, Степа. Ничего не будет, до самой смерти… Ну, пожалуйста.
Степан заметался весь, блеснула в ухе серьга, ожег кузнеца взглядом и, пошатываясь, вышел вон.
- Вставай, Афимьюшка, вставай, родная…
- Ой, батюшка ты мой… Сударик милый цейский…
- Эка беда какая, что хотела перепрятать, - участливо говорил Пузиков. - До кого хошь довелись. Всякий дурак бы так сделал… Даже я. Под овин, что ли?
- Под овин, сударик ты мой, под овин…
Он, не переставая, пыхал трубкой, тугой кисет пустел, и комната тонула в дыму, как в синем тумане. Не торопясь, вытряхнул все на стол из принесенного Алехиным мешка.
- Э-эх, добра-то что. Все ли, нет ли? Папаша, а?
- Чего-с? - у Анисима Федотыча рябило в глазах, и кончики ушей горели, в голове чехарда, он ничего не мог понять, только шептал: "Вот так дьявол!"
- Да, - раздумчиво говорил между тем Пузиков. - Тут не хватает двух веществ: перекидной ручки - это той самой, ты над ней пыхтел, Чесноков, в кузнице, когда мы пришли… А кроме того, двух медных болтов и шайб с гайками. Они тоже у тебя, товарищ Чесноков… Ну, пойдемте.
- Ей-богу, нет! Рази меня гром! Отсохни борода! Да чтобы утробу мою червь сосал!.. Знать не знаю!
Пузиков очень внимательно перебирал вещи в двух сундуках кузнеца. Кузнец трясся так, что дрожала вся изба.
- Эка у тебя добра-то сколько, - покойно говорил Пузиков. - А? Вот буржуй… Ну, это, между прочим, ничего. Похвально. Нищий завсегда нищим будет. Грош ему и цена. А ты, видать, человек хозяйственный.
Жирная баба стояла у скамейки, как огромное изваяние; она обхватила ручищами жирную грудь и охала басом.
- Чего ты охаешь? Грыжа, что ли, у тебя? - сказал Пузиков.
- Да как же мне не охать-то… Ох!..
- "Ох, ох…" Экая ты трупёрда, деревенщина… А еще такая полная мадам. Стыдись! "Ох, ох…" Вот тебе и "ох"… Вот видишь, какая рукавица-то? Знатная рукавичка. При царе три целковых стоила. Кожа-то - прямо бархат… а ты - "ох…".
- Никаких болтов у меня, товарищ, господин сыщик, нету. Сами изволили усмотреть… - словно по камням, впереверт, вперекувыр сказал своим голосом кузнец.
- Что? - фукнул Пузиков из трубки в самый нос ему. - И болтов нету, и рукавички другой нету. Болты - черт с ними, не в болтах факт, болтов у тебя и быть не может никаких. А вот рукавичку мне подай.
- Потерявши рукавичка. Выпивши, из города вез… По… потерявши.
- Ты потерял, а я нашел… Сколько даешь?
- Шу… шутить изволите.
- А это что? Она? - И Пузиков вынул из портфеля другую рукавицу. - А нашел я ее у мельника в избе.
Баба охнула и шлепнулась задом на скамейку.
- И знаешь, товарищ Чесноков, когда? На другой день, как вы его ограбили. А ежели не веришь, дак в обеих рукавицах в середке Мельникова мета есть. Тебе и невдомек. Ну-ка, понятые, рассмотрите.
Кузнец упал на колени.
- Наш грех, наш грех… Не губи, ради Христа.
Бодро вошел Степан, взглянул - и руки у него сразу опустились.