Даша между тем старательно хозяйничала, то скрываясь на кухне, то появляясь; она щеточкой с костяной ручкой смела со скатерти на совок крошки, принесла мороженое, разложила его на блюдца, полила вареньем. И было видно, что хлопочет она с удовольствием, любуясь собой: так споро и ловко управлялась она со своими обязанностями хозяйки.
В холле зазвонил звонок; пожав плечами: "Кто бы это мог быть?", Даша пошла отворять и вернулась с Артуром Корабельниковым.
- Ах ты черт! Жив курилка! - закричал тот, увидев Глеба.
Он не знал еще, что Голованов освобожден, и в первую минуту искренне и шумно порадовался. Но вскоре притих и даже надулся - Даша забыла, что они условились пойти сегодня в Лужники на футбол; играла сборная Союза со знаменитой заокеанской командой, и он предусмотрительно за несколько дней запасся двумя билетами. И уж совсем не вызывало в нем энтузиазма решение Даши: "Глеб тоже пойдет с нами". Можно было, конечно, заметить ей, что раздобыть еще один билет перед самым началом состязания - задача фантастически трудная. Но Артур промолчал и принялся за свою порцию мороженого - он слишком привык уже к тому, что Даша всегда твердо знала, что кому надо делать в каждую данную минуту.
Глеб тоже не выразил большого восторга перед этой новой открывшейся ему перспективой - ему рисовались на сегодняшний вечер другие возможности. Но и он не стал прекословить - он был слишком благодушно настроен, и, в конце концов, у него имелось еще время: можно было пойти на футбол, если Даша этого потребовала и успеть часов в девять к Люсе.
После мороженого Даша села к роялю; в ее семье и среди ее друзей она слыла музыкантшей, и издавна так повелось, что, когда приходили гости, ее обязательно усаживали за рояль. Но сейчас ее самое потянуло сыграть для Голованова - уж очень почему-то хотелось ей сегодня блистать, поражать и нравиться.
- Ты любишь Скрябина, Глеб? - спросила она, - Говорят, что он устарел, но это чепуха, по-моему.
- Скрябина? А я его что-то слабо представляю, - признался он.
- Ты не знаешь Скрябина? - У Даши округлились глаза.
- Ей-богу, имею смутное представление! - проговорил безмятежно Глеб.
Играла Даша и вправду, должно быть, недурно, легко одолевая сложные пассажи, но Глеб давно решил про себя, что в музыке он плохо разбирается. И, честно сказать, не очень об этом горевал... Самая обыкновенная - простенький вальс с заигранной, хрипящей пластинки, под который в летнюю ночь танцуют где-нибудь во дворе, около крохотных городских палисадников, две-три бессонные пары, или походный марш, выдуваемый из медных труб в голове солдатской колонны, - единственно, пожалуй, пробуждала в нем душевный отзвук. И когда Даша кончила играть и ее руки, как бы обессилев, упали вдоль тела, Голованов не почувствовал сожаления.
Она повернулась на вертящемся стулике и ожидающе-доверчиво посмотрела на Глеба; косо поставленная крышка рояля вздымалась позади нее, как черный парус над ладьей, готовой плыть дальше. Голованов, заспешив, сказал:
- Здорово! Мощно у тебя получается...
- Нет, правда, тебе понравилось? Я давно не играла эту вещь... - Даше хотелось услышать что-то еще, более определенное.
- Евтерпа не сыграла бы лучше, - сказал Глеб. - Муза музыки и лирической поэзии. То есть наша общая муза. - Он не нашел, как уж лучше отблагодарить Дашу за все, что она сделала для него.
Корабельников отвернулся и стал смотреть в окно - сам он не умел так пышно высказываться.
И Даша, удовлетворенная, поднялась из-за рояля.
- Я пойду, мальчики, переоденусь, - объявила она. - Всего пять минут.
Когда она вышла, Артур повернулся к Голованову и грубовато спросил:
- Ну как?.. Хлебнул? Понравилось?
- Да, спасибо тебе, - сказал Глеб. - Я знаешь, даже не ожидал, что вы все...
- Ладно, брось, - сказал Артур. - Вопрос не в этом. Что ты думаешь дальше делать?
- Ничего не думаю. То же, что и раньше, наверно...
- То есть ничего не делать! - перебил Артур. - Силен, ничего не возразишь...
Глеб миролюбиво промолчал и потянулся за книжкой, лежавшей на рояле, - это оказался томик Шекспира.
- Если хочешь знать мое мнение, - вновь заговорил Артур, - тебе лучше уехать - не навсегда, конечно...
- Да, может быть, ты прав, не знаю... Я еще не думал... Не знаю, - чистосердечно ответил Глеб; он не сомневался в искреннем расположении Корабельникова. - Надо будет подумать.
Открыв книгу, он стал ее листать...
Даша и в самом деле скоро возвратилась, и на ней был теперь чудесный белый крупной вязки свитер и синяя в складочку юбка, оставлявшая открытыми круглые с ямочками колени. Корабельников, увидев ее, встал, точно его подняло со стула, его розовое лицо доброго молодца сделалось испуганным. И Даша невольно смутилась - было уже просто неловко производить столь сильное впечатление.
- Вечером может быть прохладно, - попыталась оправдаться она. - Ты что читаешь, Глеб? А... Это я "Гамлета" смотрела в кино и потом взяла перечитать. Я всегда так делаю... Ты смотрел "Гамлета", Глеб? Поправилось тебе?
Он оживился и отложил книгу.
- Мне? Нет, совсем не понравилось. - Он помотал головой. - Какой же это Гамлет?! Это такой изнеженный меланхолик, а не Гамлет.
- Ну что ты! - сказала Даша.
- Постановка довольно богатая, - сказал Артур и с надеждой взглянул на нее.
- Да, наверно, но безвкусная, очень уж все там красиво... Да нет, ребята! И совсем это не средние века, не замок Эльсинор, похожий на тюрьму.
- Тебе, конечно, виднее, - сказал Корабельников.
И Глеб засмеялся - ему было слишком хорошо сейчас, чтобы он мог заподозрить Артура в неприязни к себе.
- Эльсинор был страшнее нашего отделения милиции - этот мрачный замок с привидениями. А в кино получилась опера... опера днем, - ответил он, радуясь своему меткому слову.
- И Смоктуновский тебе не понравился? - спросила Даша.
- Нет. Ты понимаешь: Гамлет - это воин. И он не так уж нерешителен - он ищет доказательств, он ведет следствие, но он непримирим. И он разит направо и налево. Полония он протыкает, как мешок с трухой. Он вовсе не колеблется, когда представился удобный случай... Да нет, товарищи! Гамлет смел, силен, беспощаден... ну и так далее... А Смоктуновский - он такой элегантный, и он так красиво умирает! - И Глеб опять засмеялся.
- Пора уже идти, - сказал Корабельников. - И вообще, нет ли у вас темочки поновее?
- Да, идем. - Глеб тоже поднялся. - А насчет того, чтобы поновее... Как тебе сказать? Прошло уже четыреста лет или около того, а Шекспира все смотрят... Сменился уже десяток или сколько там поколений, а его все смотрят. И знаешь, в чем тут секрет?
В ясных глазах Артура отразилось бессилие: он жаждал возразить Голованову, опровергнуть его, но не знал, как к нему подступиться. "Чего он улыбается? - спрашивал себя Корабельников. - И улыбка у него лошадиная, все зубы наружу".
- Шекспир - это что-то вроде зеркала, - ответил за него Глеб. - Это невероятно! И Гамлетов столько, сколько поколений смотрелось в Шекспира, как в зеркало.
Он вновь взял книгу, точно желал, в свою очередь, посмотреться в волшебное зеркало, и раскрыл ее.
- Быть или не быть? - тысячи людей спрашивали себя. - И Глеб осклабился еще шире, открыв свои и вправду крупные зубы; для него самого этого вопроса теперь уже не существовало. - И каждый тоже выбирал, как Гамлет, что ему в жизни лучше: быть или не быть? И сегодня, сейчас, кто-нибудь, наверно, выбирает: не быть.
Дашу вдруг, как открытие, поразила мысль: Глеб Голованов, ее бывший соученик, сам был похож на Гамлета - такой худой и бледный в своем черном потрепанном свитере. И тоже гонимый и окруженный интригами, и одинокий, как датский принц.
- Знаете, почему трагедии Шекспира не стареют? - закричал, увлекшись, Глеб. - Потому что в жизни не кончаются трагедии.
- Да, да, ты прав, - подтвердила тихо Даша.
Корабельников не в состоянии был дальше это слушать.
- Может быть, мы все-таки пойдем, - сказал он. - Нам надо достать еще один билет... Дело гиблое, конечно.
- Если это трудно, я могу и не пойти, - с готовностью отозвался Глеб. - Я не такой уж болельщик.
- Ты пойдешь с нами, - твердо сказала Даша. - Или мы все не пойдем.
Голованов и Корабельников - оба промолчали.
- Ну что ж... "Век расшатался, и скверней всего, что я рожден вновь укрепить его", - проговорил Глеб.
- Ты любишь Гамлета, - сказала Даша. - Я понимаю, почему ты его любишь.
- Люблю? Нет... Это самая безнадежная, самая что ни на есть трагическая трагедия, полный мрак...
Глеб был совершенно искренен сейчас, у него решительно переменилось настроение после того, как его главная беда осталась как будто позади.
- Мне больше нравится "Отелло", если на то пошло.
- "Отелло"? Но это тоже трагедия, - сказала Даша.
- Оптимистическая трагедия, - сказал он.
- "Отелло" - оптимистическая! - Даша изумилась. - Когда ты ее читал?
У Корабельникова, в его голубых глазах, которые ничего не могли скрыть, загорелась надежда.
- Ты офонарел, - сказал он.
Голованов весело посмотрел на них обоих.
- Я читал "Отелло" давно, еще мальчишкой. Но я хорошо помню: я был рад за мавра. Вы не верите?.. Но это понятно, - сказал он, - я подумал, что было бы ужасно, если б Отелло умер, не узнав, что Дездемона невинна. Вот это было бы действительно трагично. Но в "Отелло" над всем торжествует верность - верность и любовь! А что торжествует в "Гамлете"? - всеобщая гибель. И только топает своими сапогами Фортинбрас, тщеславный офицерик. "Гамлет" - трагедия всеобщего крушения - и добра и зла.