Жидкий смотрел на дверь и улыбался понимающими глазами.
- Не будем спорить, товарищ Чумалов. Дело - в идее и в организации масс. Правильно.
Он крепко пожал руку Глебу.
- Выдрессируй, кстати, и Жука, товарищ Чумалов, а то он похож на голодную крысу.
Глеб взял под руку Жука и пошел с ним к двери.
- Товарищ родной!.. Глеб!.. Да мы с тобой, друг, горы ходить заставим… все бурки зарядим… факт!..
А Жидкий дружески крикнул:
- Товарищ Чумалов, не мешает тебе крепко поговорить с Бадьиным, предисполкомом.
В дверях Лухава сжал локоть Глебу.
- Я о вас слышал от Даши. Ваш план мы обсудим совместно и сделаем его основной задачей нашей работы. Надо действовать не словами, а фактами. Будущее - в мозгах, настоящим оно становится в мускулах.
Они пристально посмотрели друг на друга и разошлись.
Даша… Лухава… Почему бы и Лухаве не быть третьим лицом в его драме? Возможно это? Нет, это слишком уж глупо…
3. Женщина в кудрях
Глеб подошел к Меховой и нечаянно опрокинул стул, который стоял на дороге. Сдерживая смех, она с удовольствием оглядела его фигуру.
- Умерьте свой натиск, товарищ Чумалов. Мы работаем и мирной обстановке.
- Виноват! Должно быть, не привык еще к вашим масштабам…
- Придется привыкать. Здесь вас скоро засадят за стол, и вы будете, как все, тянуть лямку администратора. Быстро забудете запах пороха и романтику боевых подвигов. Обмякнете и поблекнете дорогой товарищ. Вы назначены, кажется, секретарем заводской ячейки? Посмотрим, как вы справитесь с вашей ордой. Женщины там пропахли свиньями, козами и навозом. В каждом доме - лавочка и склад краденых вещей. Пройдет еще полгода - и завод будет разгромлен вдребезги. А какой завод!..
- А я сейчас вот ораторствовал насчет бремсбергов, жидкого топлива, электричества. Чудаки, они говорили только о доставке дров механической силой, а не сознавали, что ведь это и есть первый шаг к пуску завода. Сооружение бремсберга и оживлений машин - это одно и то же.
- Все вы болтаете одни и те же слова. На словах вы все богатыри, а на деле метите, как бы сесть поудобнее и превратиться в совбуров. Будни здесь очень скучны, товарищ Чумалов. В армии лучше. Просилась - не отпускают. Только вот жена ваша не чувствует этих будней и в каждой мелочи находит великое дело.
Даша стояла у стены и усмехалась. А в движениях ее было нетерпение.
- Теперь этот герой баклуши бьет, товарищ Мехова. Рад случаю - поточить лясы. Гони ты его отсюда в три шеи. Нечего его баловать.
- Вот видите? Деловая и строгая женщина.
- Это верно. Вы спросите-ка ее, как она обращается с мужем. Просто нет никакого терпежу… Не знаю, с какого боку к ней и подойти…
Мехова засмеялась и встряхнула кудрями.
- Не исполняет супружеских обязанностей? Какая жалость! Испортила бабу революция.
Даша тоже засмеялась, но в этом смехе он не слышал прежнего милого смеха невесты.
Женщины вытолкали Жука кулаками и наперебой кричали ему в коридор:
- Прошла ваша власть, бритые козлы! Сбрили вам бороды, и стали вы похожи на баб.
Мехова опять пристально осмотрела фигуру Глеба, и ему показалось, что она жадно обнюхивала его.
- Вы еще пока не пропитались нашим климатом, товарищ Чумалов: вы весь от армии и войны. Так и кажется, что вы завтра же укатите в свой боевой полк. Расскажите мне о ваших подвигах. Когда это вы получили орден Красного Знамени? Если бы знали, как я люблю армию! Ведь одно время я тоже дралась в окопах… под Манычем…
Она улыбалась, и улыбка эта была про себя. В глазах, ее переливались капельки затаенной радости.
- Хорошо!.. Незабываемые дни!.. как московские октябрьские дни… на всю жизнь… Вот где был героизм!
- Все это так, товарищ Мехова… Но тут, на рабочих позициях, тоже надо бить героизмом. Тут - трудно, разруха, кавардак, свалка, голод… Напрягись, не щадя сил! Сдвинулась гора набекрень - поставь ее на место. Невозможно? А вот это и есть… героизм и есть то, что кажется невозможным…
- Да, да!.. Я хочу с вами поговорить, товарищ Чумалов. Именно: героизм - это согласованный дружный напор… и тогда невозможного нет…
Она опять засмеялась, и ярче засверкали искорки в бровях и глазах.
- Да, вы правы. Бороться, побеждать… В этом все… Заходите ко мне, товарищ Чумалов. Я живу в Доме Советов.
Даша усмехалась и пытливо посматривала и на Мехову и на Глеба. Потом подошла к нему, повернула его за плечи и толкнула к двери:
- Ну-ка, пошел, пошел отсюда, вояка! Тебе здесь нечего делать… Марш! У нас и без тебя - масса неотложных дел.
Он обернулся и подхватил её на руки. Хохотали женщины, хохотала Мехова. И от Глебовой ласки на людях Даша вскрикнула и крепко обняла его обоими руками. И на мгновение Глеб почувствовал прежнее Дашино сердце и родной ее смех.
- Товарищ Чумалов, вы знаете, что такое ваша Даша? Она не рассказывала вам о своих приключениях? Тут было все, чего, может быть, и вы не пережили…
Даша дрогнула и вырвалась из рук Глеба.
- Я прошу тебя, товарищ Мехова, меня не касаться. Что было - то было. Хвастаться перед ним я не буду, а другим - даже тебе - языком трепать не позволю…
Мехова смутилась и покраснела.
- Вот как? А я и не знала, что это для нас тайна…
Почему она испугалась и закрыла рот Меховой? Почему все знают ее немужние годы, а ему она не говорила ни слова? В коридоре его догнала Мехова.
- Постойте, товарищ Чумалов. Вы не сказали, что же вы затеяли там, у Жидкого? Я сейчас же хочу быть в курсе дела. В этой дыре мы начинаем плесневеть и будничная работа делает каждого кротом. Революция не терпит этого. Если вы будете ворошить наши советские и партийные будни, то вам придется вооружиться хорошими зубами. Я - вместе с вами, товарищ Чумалов. Что бы вы ни делали, я - вместе с вами. Я чувствую, что вы можете раствориться в буднях: вы - из армии. И вот еще что: не тревожьте пока Дашу… Я сейчас поступила глупо. Она сама подойдет к вам - вы увидите. Скажите, что вы решили делать?
- Всё до пуска завода, если не поломаем костей.
- Ну идите, - мне больше ничего не нужно. Я - с вами, товарищ Чумалов.
Она улыбнулась с сожалением и радостью и пошла обратно.
А на улице Жук встретил его взмахом руки.
- Ну, каковы наши козыри? То-то!.. Я, брат, всех их на чистую воду выведу. Пойду по всем местам и закоулкам выгонять нечистый дух. Они меня шибко знают, я их каждый день обхожу, головотяпов, житья им не даю, ей-право… Теперь мы с тобой всю бюрократию наизнанку вывернем…
IV. РАБОЧИЙ КЛУБ "КОМИНТЕРН"
1. Ячейка РКП
Рабочий клуб "Коминтерн" занимал бывший директорский дом крепкой стройки из дикого камня трех цветов - желтого, голубого и зеленого. Двумя этажами он вырастал глыбой из ребра горы, заросшей ворохами держи-дерева и туи, и был строг и пуритански прост в архитектуре, как кирха, но богат и расточителен в ажурных верандах, в балконах, в надворных постройках (такой же крепкой и опрятной кладки), с цветниками и площадками для игр. А внутри - множество комнат, запутанных, сумеречных коридоров и лестниц с дубовыми обелисками, с фонарями мозаичной работы. И каждая комната - в штофных обоях, с художественными панно, с картинами лучших мастеров, с исполинскими зеркалами и тяжелой мебелью.
Перед фасадом, по спуску горы - фруктовый сад, изъеденный козами, с одичалыми дорожками, а вокруг - чугунная ограда на каменном цоколе. Справа, за гранью горы, - гигантские голубые трубы, слева тоже трубы, а высоко, во впадинах, - каменоломни и разрушенные бремсберги.
Когда-то здесь жил таинственный старик, которого рабочие видели только издали и никогда не слышали его голоса. И было удивительно, как он, этот старчески важный директор, мог жить без страха перед пустотой сразу в тридцати комнатах дворца, без кошмаров, без ужасов перед нищетой, грязью, вонью, животным существованием рабочих конур и общих казарм.
И вот война - революция - великая катастрофа… Спасаясь из-под обломков, он, директор, бежал, беспомощный и жалкий. Бежали с ним вместе и инженеры, и техники, и химики. Остался только один, старейший строитель завода, инженер Клейст, похоронивший себя в своем рабочем кабинете, в главном здании управления, за шоссе, внизу, против дворца, его последнего создания.
…В весенний день, когда горели облака, море и горы, а воздух колол глаза солнечными иглами, рабочие завода собрались в слесарном цехе. Среди толчеи, рева и табачного дыма слесарь Громада внес предложение:
- Замечательный дворец, где жил кровопийца-директор, обратить в рабочий клуб и дать ему имя "Коминтерн"…
Низ отвели под клуб и ячейки РКП и РКСМ, а верх - под библиотеку и отряд особого назначения.
И там, где раньше была строгая тишина, где рабочие не могли проходить по бетонным дорожкам мимо дворца (строжайше воспрещалось дирекцией), по вечерам, когда зеркальные стекла пылали пожарным пламенем заходящего солнца, клубные музыканты ревели в медные трубы и грохотали барабанами.
Из домов бежавших инженеров свезли все книги в библиотеку клуба и расставили в шкафы. Книги блестели позолотой, но были непонятны и чужды: на разноцветных корешках искрились готические надписи.
Рабочие продолжали жить в своих конурах и казармах. Дома инженеров стонали пустотами и пугали жутью своих анфилад.
Рабочие делали зажигалки в слесарном цехе, а вечерами искали коз по горам. Бабы ходили в станицы и села - мешочничали.
Ревели быками трубачи в верхнем этаже, и взрывно грохотал барабан.