4
Виктору Николаевичу Веденкину особенно нравилось работать с малышами. В училище он преподавал и в первой роте, где в этом году была введена программа восьмого класса. Там он тоже увлекался своим предметом и щедро тратил силы. Но настоящую радость, дающую ощущение полноты жизни и счастья, - подлинного, непередаваемого никакими словами счастья, - он получал от работы с маленькими.
До Отечественной войны Веденкин читал лекции в учительском институте. Ему приходилось работать и в техникуме, и в школе взрослых, но всегда его тянуло именно к "мелюзге", как ласково называл он ребят младшего возраста.
Трудно сказать, что привлекало его в этой возне с маленькими. Может быть, их доверчивость, детская жадность ко всему новому, ощутимая податливость души, готовой принять ту форму, которую придает ей мастер. Может быть, привлекала необходимость предельно оттачивать каждую деталь своего рассказа, отбирать самые необходимые и точные слова и образы. Не раз представлялась Веденкииу возможность поступить в аспирантуру, но он обходил ее. И когда жена, Татьяна Михайловна, подтрунивая, говорила: "Видно, так ты и умрешь школьным учителем!" - Виктор Николаевич убежденно отвечал:
- Видишь ли, Танюша, каждый человек должен использовать свои способности наилучшим образом и, если это можно, по велению сердца. Нет для меня слаще труда, чем просвещение "мелюзги"! Аспирант стремится стать кандидатом, кандидат - доктором. В человеке непреодолимо желание совершенствоваться, удовлетворять интеллект. Ну, а коли я все это нахожу в работе с "мелюзгой"?
Веденкин мог часами обдумывать урок, восстанавливать в памяти факты и события, бережно отбирать нужное. Важно было сначала продумать, о чем следует и о чем не следует рассказывать. И потом уже - как преподнести материал? Ему хотелось так рассказать о Святославе, чтобы ребята вдруг увидели перед собой суровое лицо воина с синими глазами, такими же, как у его матери - княгини Ольги, с густыми бровями, сросшимися на переносице; увидели дымные походные костры в степи, услышали призыв Святослава "Не посрамим земли русской!", клич "Потягнем!", храп коней, скрежет скрестившихся мечей, свист аркана и вкрадчивый шелест стрелы. Чтобы ребята увидели, как молодой Святослав с разрубленной ключицей отбивается один от сотни печенегов и падает окровавленный на осеннюю пожелтевшую траву и свирепый печенежский царь Куря, злорадно усмехаясь, склоняется над ним, приказывает сделать из его черепа чашу.
А вот мужественный Дмитрий… Латы от ударов вражеских копий вдавлены у него на груди, кровь запеклась на вьющейся бороде, но рука не устает разить татар, и Куликово поле завалено их телами… Вот вольнолюбивый Разин мчится степным вихрем, пригнув к гриве коня красивое, в едва заметных оспинках лицо, и кичливое боярство трепещет перед справедливым Степаном… Или другое: сжигая знамена, скачет в санях Наполеон из страшной для захватчиков России. Он оброс щетиной, заиндевел, сгорбился…
Виктор Николаевич старался рассказывать так, чтобы из этих первых представлений об исторических судьбах России вырастало прочное и светлое чувство сыновней любви к родине.
5
На следующий день Виктор Николаевич вызвал в ротную учительскую Илюшу Кошелева. Мальчик робко постучал в дверь и, получив разрешение войти, смущенно остановился на пороге, едва слышно поздоровался. Ему хотелось сказать что-то, но он стеснялся.
- Ты, Илюша, не раздумал пойти ко мне в гости? - спросил Веденкин.
- Нет… да… раздумал, - запинаясь, чуть слышно ответил Кошелев.
- Почему же это вдруг? - удивился майор.
- Мне очень хочется к вам… - решился, наконец, сказать Илюша, - но перед ребятами… Я иду, а они остаются.
- Ну, это пусть тебя не смущает, - успокоил его Веденкин. - В следующий раз я других приглашу. Шагом марш одеваться! - И он ласково подтолкнул Кошелева к двери.
У Илюши словно тяжесть с плеч свалилась. Должно быть, он и сам искал, чем оправдать свой уход от товарищей.
Он молниеносно повернулся кругом и, крикнув "Я сейчас!", помчался к старшине.
Виктору Николаевичу не хотелось приглашать к себе нескольких ребят. Он рассчитывал, что один на один скорее расположит Илюшу к откровенности, а именно этого желал добиться учитель. В последние дни мальчик был задумчив, сосредоточенно серьезен, часто вздыхал и, видно, с трудом отрывался от каких-то своих мыслей.
Веденкин знал, что Кошелев потерял за время войны родителей. Отец его, председатель колхоза, ушел в партизаны и погиб во время перестрелки, а мать на глазах у мальчика была запорота хуторским "атаманом", поставленным немцами. У Илюши осталась только тетка, сестра матери.
Появился одетый Кошелев.
- Я готов!
Они вышли во двор училища. Солнце, скрытое пеленой тумана, походило на розовый матовый шар. За конюшнями, по льду катка, стремительно скользили конькобежцы в серых и синих свитерах, с клюшками в руках: шел хоккейный матч между сборной училища и сборной городских школ.
- Может быть, тебе хочется посмотреть на матч? - спросил Веденкин у Илюши.
- Нет, нет! - Илюша ускорил шаг, боясь, что майор раздумает взять его к себе, и стараясь поскорее увести Веденкина в сторону от катка.
Они подходили к проходной, когда к ним подлетел на коньках Павлик Авилкин. Он раскраснелся от быстрого бега. Веснушки, словно золотая пыльца, покрывали его лицо.
- Товарищ майор, разрешите обратиться?
- Пожалуйста.
- Товарищ майор, мне бабушка деньги прислала, и я хочу с вами сфотографироваться, - скороговоркой произнес Павлик, и в быстрых глазах его пробежала хитринка.
- С удовольствием, - ответил Виктор Николаевич. - Но сначала исправь свою двойку по истории, тогда нам приятнее будет фотографироваться!
- Х-хорошо, - неуверенно согласился Авилкин и поспешно отъехал в сторону.
Веденкин и Кошелев вышли на улицу. Туман настолько сгустился, что купол собора, видневшегося в отдалении, исчез, и обезглавленные стены казались в тумане глыбой айсберга.
- С кем ты, Илюша, дружишь в отделении? - спросил Веденкин, когда они пересекали стадион.
- Со всеми… У нас ребята очень хорошие. Авилкина я только не люблю. - Кошелев снизу вверх посмотрел на учителя. - Не то что не люблю, а просто не хочу с ним дружить.
- Почему же такая немилость? - полюбопытствовал Виктор Николаевич.
Илюша подумал и сказал:
- У нас в отделении есть "летчики" и "танкисты". Это ребята, которые хотят после Суворовского идти кто в летное, кто в танковое училище. Мы альбомы составляем, портреты знаменитых летчиков собираем, жизнь их описываем, из газет вырезки делаем про Кожедуба, Талалихина, Гастелло. Записались в клуб юных авиамоделистов, - из Москвы задания вам присылают. А другие про танкистов все собирают: марки, открытки. И когда у нас игра, мы на две партии делимся. Канат, например, тянем. Один раз мы канат тянули… Авилкин "танкистом" был. А когда "летчики" стали брать верх, он к ним перебежал. Разве это дело? И всегда он такой.
- Да, это нехорошо, - согласился Виктор Николаевич. - Ну, вот и пришли! - он открыл дверь парадного.
В передней их встретила жена Веденкина, Татьяна Михайловна, молодая полная женщина с черным жгутом волос на затылке.
- Пришли? - приветливо воскликнули она. - Раздевайтесь, славное воинство!
Илюша от смущения позабыл поздороваться, потом сообразил, что дал маху, и громко сказал:
- Здравия желаю!
Татьяна Михайловна улыбнулась:
- Раздевайся, Илюша. Хорошо, что пришел!
Мальчик снял шинель, хотел, поднявшись на цыпочки, повесить ее на вешалку, но, как ни старался, не смог дотянуться.
Татьяна Михайловна помогла ему и, ласково кивнув головой, прошла в комнаты. Илюша повертел в руках шапку, положил ее на небольшой столик у окна, пригладил ладонью стриженую голову с темной макушкой и одернул мундир.
Высокий воротник заставлял его держать голову слегка откинутой назад. Парадная форма с позументами сковывала движения, придавала мальчику степенность, даже важность, которая была в полном противоречии с его живыми темными глазами.
- Пойдем в мою комнату. - Виктор Николаевич обнял Илюшу за плечи.
В светлой небольшой комнате, кроме письменного стола, кресла и узкой кровати, стояли полки с книгами и на стене висели два этюда, писанные самим Веденкиным. На одном была изображена девочка лет четырех, такая же белокурая, голубоглазая и бледная, как Веденкин, на другом - излучина реки, осенний закат, догорающий над ней.
- Это кто, товарищ майор? - Илюша остановился перед портретом девочки.
- Моя дочка, Надя. Знаешь что? Ты не называй меня здесь майором. Мы ведь не на службе. Меня зовут Виктор Николаевич.
- Виктор Николаевич, - тихо, словно вслушиваясь в необычайное для него обращение, повторил Илюша и поднял на учителя сияющие глаза.
- Да вот и сама натура! - воскликнул Веденкин, указывая на девочку, заглянувшую в дверь. - Иди, иди сюда!
В комнату вошла девочка с белым бантом на голове и, поглядывая на Илюшу, с сомнением спросила у отца:
- Он живой суворовец?
Илюша снисходительно рассмеялся, как смеются взрослые над вопросами детей.
- Вы кто? - с любопытством спросила девочка, подходя еще ближе к Илюше.
- Суворовец четвертого отделения пятой роты Суворовского военного училища Кошелев Илья! - щелкнув каблуками, с напускной важностью представился мальчик, но улыбка взрослой снисходительности не исчезла с его губ.
- А ну, стукнитесь еще, - попросила Надя, показывая на Илюшины ботинки и сама стараясь щелкнуть каблучками своих туфель.
Но Илюша больше не улыбался. Серьезно и пристально смотрел он на девочку.