Я посмотрел на отца. У старого князя после очередной, насильно влитой в горло, чарки вина покатились слезы; он закрыл глаза. И мне почудилось, что все это просто кошмарный сон: так не может быть наяву. Но я не мог проснуться… Неужели для этого звал на родину молочный мой брат Мирза?!
- Хамадар! - крикнул я. - Если у тебя осталась хоть капля совести, чести…
- А ты сомневаешься?
- Хочу сразиться с тобой! Только с тобой! На чем хочешь - саблях, кинжалах, пистолетах… Выбирай сам оружие. Прими вызов!
- Выпей, князь, повеселись с нами… - сказал Хамадар, будто не слыша.
- Сын мой, не надо… - умоляла мать. - Они же не понимают. И какая женщина родила таких зверей!
- Прими вызов, Хамадар! - это звучало уже как мольба, как просьба, униженно.
- К твоему сведенью, князь, - усмехнулся Хамадар, - я не могу швыряться своей головой, она слишком дорого оценена местными властями. Но если тебе так не терпится подраться, то у меня есть один борец, - может, слышал - Сапар из Хабдашки?!
Я почувствовал в этом человеке гибкость и коварство хищника.
Передо мной предстал грозный бритоголовый, желтоглазый великан с волосатыми руками; на его плечах трепел замасленный бешмет; волчьи зубы были оскалены в усмешке… Да, я слышал о таком борце: на празднике в день моего рождения он должен был помериться силой с Али-Пачахом. Признаться, я снова ощутил себя ребенком. А борец медленно двинулся ко мне, дожевывая кусок мяса.
- Ну, что скажешь, молодой князь? Принимаю любые условия, бери любое оружие, - насмехался Хамадар. - А он выйдет безоружным. Идет? Овчину выделывай с равным себе, как любил говорить покойный певец Халил.
- Хамадар, ты - трус! Нам тесно вдвоем на одном канате!
- Что, Хамадар, пощекотать ему немного под мышками? - хрипло спросил Сапар. - Или печенку помять? Как прикажешь?
- Выведи во двор и потешься, сколько захочется.
- Оставьте его! Оставьте! - Мать загородила меня. - Все отняли, все ваше, так отпустите нас с миром!
- Так редко нам удавалось, княгиня, сидеть в таком обществе! Ха-ха-ха…
Кто знает, чем все кончилось бы, но тут раздался топот множества коней, выстрелы, крики, шумно распахнулась дверь и в погреб влетел один из тех, что связали меня во дворе, и прокричал:
- Таймаз приехал. Таймаз!
И все пировавшие в погребе насторожились и протрезвели. Только хмельной Хамадар старался казаться независимым.
- Что мне Таймаз?! Я здесь хозяин! Цыц, сидеть на месте!..
Но его уже не слушали. Все вскочили, готовые разбежаться.
В дверях появился молодой атлет, сабля, украшенная кубачинскими мастерами, и маузер в деревянной кобуре висели на поясе. Да, это был Таймаз, но теперь он выглядел старше своих лет. На чисто выбритом лице - черные, как перья стрижа, усы; суровые складки между бровей; злой огонек в глазах…
- Ах, вот вы где, щенки, вскормленные ишачьим молоком! Что здесь происходит?
Никогда б не подумал, что это голос Таймаза - такой грубый, хриплый…
- Эй, Хамадар, тебя спрашиваю!
- Вот. Веселимся тут с почтенным семейством… - уже заискивающе вымолвил Хамадар.
- Ну-ка, подойди! Ближе, ближе! Вот так. Посмотри мне в глаза! Что, совесть мучает?
- Да, есть немного…
- Виноватым себя чувствуешь? Отвечай!
- Да, виноват, Таймаз.
- Мой приказ получил?
- Да.
- А почему не явился с отрядом к полустанку, где ждали тебя?
- Да вот твой тесть оказался таким гостеприимным…
Хамадар не договорил.
- Подлец! - И Таймаз с размаху ударил плетью по раскрасневшейся морде Хамадара; кровь брызнула из щеки. - Вон отсюда! Все вон! Там за свободу Дагестана кровь льется, а они отсиживаются в винных погребах…
Все выбежали из подвала.
Мы остались одни: моя растерянная, рано поседевшая бедная мама, которая, казалось, даже стала меньше ростом; отец, то ли потерявший сознание, то ли опьяневший от насильно влитого вина, безучастный, как бы отсутствующий, и я, будто оглушенный происшедшим.
Таймаз еще раз оглядел просторный погреб, заставленный винными бочками, и, словно только теперь увидев меня, холодно спросил:
- А ты откуда взялся?
- Приехал поглядеть, как твои бандиты издеваются над стариками.
- Не смей называть их бандитами!
- А ты поверишь, если назову святыми?! Может быть, скажешь, что не имеешь к ним отношения? Или извинишься за все передо мной?
- Нет, не скажу и не извинюсь. Но распущенности не потерплю, и Хамадар еще получит по заслугам! - Ловким движением Таймаз разрезал веревку, которой был опутан отец; затем перерезал кинжалом и путы на моих руках.
- За жизнь вашу не ручаюсь, - сказал он, - а потому советую уехать отсюда раз и навсегда.
- Не очень-то благородно с твоей стороны, зятек! - отозвалась мать. - А ведь я думала, что ты добрый человек… Тьфу на твою голову, изверг! Где моя дочь? Еще не убил?
- Успокойтесь, мать.
- Какая я тебе мать?! Где дочь, спрашиваю!
- Жива и здорова. И любит меня.
- Уж не она ли поручила расправиться с нами?!
- Успокойся, мама, - попросил я. - В самом деле, Таймаз: где моя сестра?
- Жива и здорова. Просила передать, что того же и вам желает… А тебе, Эльдар, должен сообщить: отныне нет княжеских поместий, они отданы тем, кто здесь работал…
- По какому праву?
- Наше право. Новое!
- Временное правительство предупреждало, что не допустит самовольного захвата частных владений. Забыл, что ли?
- Мы не признаем ничего временного. Наша власть - навечно!
- Что за власть?!
- Власть справедливости и равенства.
- А издеваться над стариками - это тоже справедливость? Спасибо! До гроба не забуду и, придет время, напомню! Может, еще повстречаемся…
- Твоя воля, Эльдар! Если одумаешься и поймешь нас, приму с радостью, как брата. Вот все, что могу сказать в утешение. А за сестру не беспокойся.
- В утешениях не нуждаюсь. Еще найду и свой путь в жизни.
- Другого пути не будет!
- Будет!
- Ну что ж… прощайте!
Таймаз вывел нас из подземелья. На широком дворе было тесно от вооруженных горцев. Отдельно толпились раскрасневшиеся, потные сподвижники Хамадара. Понурив голову, стоял возле них Хамадар; видно, чувствовал свою вину и боялся возмездия.
- Временно можете остаться во дворце, занять две комнаты, - сказал Таймаз.
И нас отвели на второй этаж в правое крыло дворца. Я уложил отца на тахту, мать захлопотала возле него, а я встал возле окна, с любопытством глядя во двор.
Размахивая руками, сжимая кулаки, Таймаз о чем-то возбужденно говорил вооруженной толпе со ступеней парадного крыльца. На виду у всех к Хамадару подошел все тот же борец Сапар из Хабдашки и разоружил. Сперва тот попробовал сопротивляться, но Сапар легонько его встряхнул, и Хамадар покорился. Еще что-то сказал Таймаз, и разом взметнулись вверх руки: видимо, эти люди согласились с его решением. Толпа расступилась, и два горца повели Хамадара к воротам.
Гляжу я на вас, почтенные мугринцы, и вижу, как понемногу тают первоначальное удивление и недоверие, рассеиваются сомнения. Убедились, что перед вами не чудак и старый болтун?
- Да, не в шутку ты завел этот разговор, старик! - вздохнул Хамзат и затянулся сигаретой. - Твое счастье, что мы уважаем седины…
- Что весьма любезно с вашей стороны, господа. То, что я расскажу, не прочтете ни в учебнике истории, ни в других книжках: все было со мной на самом деле. Какая бы ни была, это моя жизнь.
- Не знаю, что думают остальные, старик, но мне трудно преодолеть раздражение. Покойная мать рассказывала про отца совсем другое… - не сдержался Кара-Алибек.
- На то она и мать, почтенный Алибек, чтоб не говорить сыну дурного об отце. Очень прошу: не горячись! Знаю, моя клятва для вас пустой звук, но клянусь жизнью единственной дочери, - я не собираюсь лгать.
- Слушаем тебя, старик! Даже не знаю, как теперь тебя называть, - сказал Осман и похлопал по колену не в меру горячего Алибека: мол, не нарушай обычая отцов, не перебивай исповедь.
- Как называть, как величать - теперь уже неважно! - Больной закашлялся, глотнул соку из стакана и утер платком рот. - Лучше слушайте дальше…
4
То ли сбежать удалось осужденному, то ли смилостивились исполнители сурового приговора и тайком отпустили, но стали доходить слухи, что видели Хамадара не раз в Дербенте, в духанах и веселых домах Порт-Петровска и Темир-Хан-Шуры. Позднее стали рассказывать про него и ограбленные в Большом ореховом лесу. Спросите, почему я так интересовался этим человеком? Наверное, все-таки обида и оскорбления от Хамадара засели во мне, как занозы, гноились и требовали отмщения. Особенно злили издевательства над матерью и отцом.
После тех потрясений отец долго не мог поправиться, а когда окреп, решил поехать в Темир-Хан-Шуру искать управу на непокорных горцев. Тщетно я отговаривал отца, он надеялся на помощь кунака нашей семьи шамхала Тарковского, что входил в состав так называемого Горского правительства… А я тем временем решил проведать в Губдене мою нареченную Амину. Ничего не объясняя, мать старалась отговорить от поездки в Губден… Я знал, что отец поссорился с Али-Султаном, потому что Али-Султан примкнул к повстанцам и даже командовал у них отрядом. И все же, как истый горец, он не мог бы отказаться от своего слова. Правда, я не сумел вернуться через год, как обещал, но не по капризу или прихоти - из действующей армии не отлучаются по своему желанию!
Вот и поехал в Губден, предвкушая встречу с Аминой, которая, конечно, повзрослела, из полуподростка-полудевушки, наверное, сделалась женственной и милой девицей.