К счастью, в школе начались занятия и девушка ушла с головой в работу. Ей просто надо было хорошенько забыть все и забыться самой. Не лучше чувствовал себя и Бекайдар. Он давно хотел поговорить с отцом, но после встречи на озере понял, что лучше этого сейчас не делать. Во-первых, он никогда не видел отца с той стороны, которая ему внезапно открылась на озере: на минуту ему тогда показалось даже, что отец невменяем, и, следовательно, говорить с ним бесполезно, что вообще кроме криков, угроз и истерики из разговора ничего не получится. Потом он подумал, что надо, чтоб прошло какое-то время и отец пришел в себя. Тогда он станет прежним Нурке Ажимовым, суровым, немногословным, замкнутым, но все-таки всегда справедливым и человечным. Во-вторых, и в самом споре Бекайдар чувствовал какую-то неясность. По-видимому, и отец был в чем-то прав, но и возражение Даурена в чем-то было справедливым. Медь действительно на южных участках пока не найдена, хотя на поиски ее затрачена уйма денег, но как обойти соображения о том, что явные следы присутствия меди обнаружены во многих местах Саята и что поисковая работа попросту не доведена до конца? Глубокие скважины - это совершенно новая форма работы для Саята, и, может быть, благодаря ей действительно удастся нащупать медь? А потом эти шлаки древнего человека, - ведь он сам держал их в руках! А поделки из меди? Ведь он их рассматривал, вертел в руках в институте археологии. Они тоже из южных участков Саята. В общем, где правда и кто прав, - понял Бекайдар, - разобраться нелегко, и ему тем более нелегко. А тут вдруг грянуло собрание это несчастное в Саяте. Отец предложил уволить Даурена! Тут уж не вставал вопрос кто прав, кто виноват. Виноват был его отец, и это признавали все. Нет, подумал Бекайдар, объясниться необходимо и сейчас же!
И на другой день он выехал в Саят. Он понимал: ему предстоит не только объяснение с отцом, но и сражение за Дамели.
И первый, кого встретил в Саяте Бекайдар, был Еламан. Завхоз сидел около двери кабинета отца и читал газету. "Так вот чья машина стоит у входа", - подумал Бекайдар. Увидев входящего Бекайдара, Еламан опустил газету и улыбнулся.
- Э, ясный сокол, Беке! Здравствуй, здравствуй, дорогой! - сказал он ласково. - Хотя первым здоровается тот, кто входит, в особенности, если он младший. Что это ты как будто не в духе, а?
И Бекайдар, которому всегда было не по себе, когда он встречался с Еламаном, хмуро пробормотал:
- Да так, нездоровится что-то.
- Что же это у тебя вдруг заболело? - с веселой насмешкой спросил Еламан.
"Вот скотина-то, - подумал Бекайдар, - еще издевается", - и ткнул себя куда-то между животом и грудью.
- Тут вот что-то болит.
- Понятно! Сердечко ноет! Зубная боль в сердце, как некогда прекрасно выразился великий Гейне. Ничего, это не смертельно! От этого еще никто не умер! Кстати и лекарство твое у тебя под боком, - и Еламан кивнул головой на дверь. "Не финти, не финти, - говорил этот нагловатый жест, - мне же все отлично известно".
Бекайдар ничего не ответил, он только повернулся лицом к окну.
- А время для посещения ты выбрал неудачно, - продолжал Еламан, - Нурке уже машину вызвал. Сейчас уезжает.
Бекайдар снова промолчал. В нем все так и кипело. Но взгляд Еламана сверлил ему затылок, и он спросил отворачиваясь от окна:
- А что, отец занят?
- Ничего, сейчас освободится, - успокоил его Еламан. - Слушай, да зачем тебе он нужен? Что вы сами не можете разобраться? Подойди к ней, она из школы возвращается поздно - возьми ее за ручку, поцелуй в сахарные губки и скажи: "Дамеш ты моя, Дамеш!.."
- Слушайте! - Неизвестно, что Бекайдар сказал бы или сделал, но в эту минуту дверь кабинета отворилась, и Ажимов, провожая посетителей, вышел из кабинета.
- О! Здорово, дорогой, - сказал он радостно, увидев сына, - входи, входи! Осунулся ты, похудел! Скулы стали, как у волка! - и он слегка обнял Бекайдара за плечи и подтолкнул в кабинет.
- Садись, дорогой, - сказал он, сам усаживаясь, - в ногах правды нет, так говорили старики.
Но Бекайдар продолжал стоять.
- Ты по делу, или так, по дороге? - спросил Ажимов, хмурясь и перебирая на столе какие-то бумаги. Он не хотел показывать, что заметил настроение сына и оно ему не понравилось. - Только быстренько, я очень тороплюсь.
- Раз торопишься - лучше не начинать, - сказал Бекайдар. - Это долгий разговор.
- Ах, как вы все любите долгие разговоры, - покачал головой Нурке. - А вот Дамели с тобой поговорила очень коротко. Ну, на долгий разговор у меня, уж извини, - Нурке потряс какими-то планами и кальками, - времени сейчас нет. Надо проехать по партиям и посмотреть, что они там натворили без меня. Так что придется нам...
- Мой разговор важнее твоей поездки, - сказал Бекайдар, глядя отцу прямо в глаза.
- Это для тебя, дорогой, самое важное на свете, твоя неповторимая личность, - нравоучительно сказал Нурке, - а я руководитель экспедиции. Так что времени на то, чтоб разводить с тобой слякоть, у меня, - повторяю - сейчас совершенно нет.
- Слякоть? - гневно переспросил Бекайдар.
- Слякоть, слякоть, дорогой, - подтвердил Нурке. - И главное: я уже знаю, что к чему. Начинаешь ты с дочки, кончаешь ее отцом. Но имей в виду: семь раз отмерь, а восьмой отрежь. Обвинять собственного отца - дело нелегкое, скажу тебе по совести. Ладно! - Поговорим обо всем на днях, а теперь давай руку - и всего хорошего! Еду!
Бекайдар молча повернулся и вышел из кабинета. Нурке проводил его долгим взглядом.
- Да, камень! Камень! Ударишь - искры полетят и паленым запахнет! - сказал он любовно и вздохнул. - Беу ты мой, Беке, Бекентай, ребенок мой, ну откуда тебе при твоей глупости и необузданности понимать, как тебя любит твой нехороший отец?
Он вышел из кабинета и крикнул:
- Машину!
Через несколько минут его неутомимый газик уже мчался по широкой степи к отрядам.
...Но и сын чувствовал себя не лучше, чем отец. Из того, что разговор не состоялся, он сделал вывод, что отцу есть что скрывать, и поэтому вряд ли он когда-нибудь добьется прямого и честного ответа. "Отец, отец, - думал он не то вслух, не то про себя, - ты же любишь меня, ты руку готов за меня отдать на отсечение, так почему ж ты меня так мучаешь? Почему не хочешь поговорить со мной откровенно - ведь это так необходимо и для тебя и для меня. Неужели ты в самом деле сделал что-то такое, чего нельзя не только простить, но даже и высказать?.. Не верю, не хочу верить я в это!"
И он вспомнил, когда он был малышом в коротких штанишках, и отец всюду водил его с собой за руку - и в детский парк, и в детский театр, и в зверинец. Как он покупал ему заводные автомобили, смешных мишек, которые рычали, если их повалишь набок, оловянных солдатиков, а однажды в день рождения принес аквариум с золотыми рыбками и чудесными золотисто-зелеными водорослями. И никогда отец не говорил, что он занят, что ему не до него. До сих пор стоит у него в глазах такое: отец сидит в кабинете и пишет, а он играет рядом на диване; или отец рассматривает образцы пород, и он вертится тут же под ногами, или отец принимает гостей, а он тоже гость, тоже сидит в своем кресле, пьет чай и ест торт и смеется наравне со всеми. Словом, детство у Бекайдара было действительно счастливым и светлым. Он так никогда и не почувствовал, что ему не хватает матери. А сейчас какая-то темная хищная тень нависла и над ним и над его любовью и даже над всей жизнью его, и все это было так несовместимо с тем образом, отца, который он себе создал, что парню вдруг показалось; он по-настоящему сходит с ума. Может быть, и действительно он был близок к этому.
И надо же так случиться, что в этот день судьба послала ему еще испытание: около школы ему повстречалась Дамели. Она шла, погруженная во что-то свое. Он окликнул ее.
Она подняла голову, и он увидел, как ее лицо вдруг вспыхнуло от радости. Они бросились друг к другу и заговорили так, как будто между ними ничего не произошло. Руку от него Дамели так и не отобрала, и он благодарно взглянул на нее.
- Ты давно тут? - спросила она.
- Да нет, только что приехал.
Ее ладонь, лежавшая на его ладони, слегка дрожала, была холодной и влажной, и это ощущение покорности и робости все время волновали Бекайдара.
- Дамели, - сказал он, - слушай, я тебе верю, как самому себе. Я знаю, ты не солжешь. Ведь мы с тобой действительно оба как из одного куска выточены. Ответь же мне, что случилось на свадьбе? Почему ты ушла?
Она тихонько отобрала от него руку.
- Ну в чем дело, дорогая? Ты же меня любила! А посмотри - от меня одна тень осталась.
Она вдруг повернула к нему лицо, и он увидел, что она плачет.
- А ты на меня хорошенько посмотри! Что? Можно меня узнать? Эх, Беке, Беке. Ты как-то все забываешь, что я дочь Даурена.
- Ну и что же из этого? - воскликнул он.
- А вот то, - сказала она, - то самое, что наши отцы были друзьями.
- Ну, я знаю это. Так что же?
- Какой-то негодяй распустил слух, что мой отец добровольно сдался в плен.
- Ну и это я слышал! Но мой отец никогда этому не верил.
- Ах, что из этого! - горестно воскликнула девушка. - Что из этого, что он не верил. Вера-то без дел мертва!
- Про какие дела ты говоришь? Что мой отец должен был сделать и не сделал? Говори прямо, пожалуйста. - Голос Бекайдара звучал даже резковато.
Девушка вдруг остановилась.