В ее голосе Савчук уловил скрытый упрек и понял: ее угнетает не сознание того, что дочь уехала, а нечто другое, более сокровенное и важное. Юля была сейчас не такой, как всегда, - опечаленная, грустная, и когда на ее губах появилась улыбка, она казалась неестественной.
- Не горюй, Юля, - тихо сказал Савчук. - Это должно было случиться.
Юля встала, медленно прошлась по комнате, потом остановилась у окна. Она собиралась сказать Савчуку что-то важное и не знала, с чего начать. Раньше Савчук плавал на кораблях, жил в одном с ней городе, и ей было тяжело, она всячески избегала с ним встреч. Но когда он уехал в Москву, Юля обрадовалась и считала себя счастливой. Однако со временем она поняла, что не сможет больше молчать. "Надо Жене сказать всю правду", - не раз думала она, и эта мысль с каждым разом крепла в ней.
- Ты сегодня какая-то странная, - сказал ей Савчук. Он тоже встал, заходил по комнате. - Я любил тебя, и если ты не стала моей женой...
Она прервала его, брови ее дрогнули:
- Не надо, прошу... Я не раскаиваюсь в замужестве. Юра очень добрый, и я ни на кого его не променяю. Но не это меня терзает, нет, не это... Я хочу сказать о Кате... - И тут она не сдержалась, заплакала.
Савчук никогда еще не видел ее в слезах, поэтому растерялся.
- Юленька, ну что ты? - Он заглянул ей в лицо. - Успокойся. Ну?
Юля платком отерла слезы.
- Я виновата перед тобой... - Голос у нее сорвался, но тут же снова окреп: - Катя... Она сама догадалась, что ты ее отец. Сама. Письма прочла... Обиделась на меня и уехала. - Она села. - На днях я ложусь в больницу. Все не решалась, да приступы участились. Не знаю, как пройдет операция, - добавила Юля, - мне ведь не двадцать лет, и все может быть. Теперь ты понял?
- Да, - грустно сказал Савчук. - Нет, ты очень суровая женщина...
- И это сказал ты, человек, которого я так уважаю? - Она дышала тяжело, словно ей не хватало воздуха. - С тех пор как родилась Катя, я только и думала о тебе. Днем и ночью - всегда ты стоял перед глазами. Юра видел, как я страдала, но он ничего не знал, да и не мог знать... Потом я родила ему сына...
- Я... Я очень любил тебя и даже сейчас... - Его голос на секунду прервался. - Но ты... ты не знаешь, как я страдал.
- Жека, сознайся, ведь ты ревновал меня?
- Возможно, и ревновал. - Савчук вновь заходил по комнате. - Да, ревновал. Но не к мужу, который погиб, как и мой командир лодки Грачев. Я ревновал к Журавлеву.
- Не надо о нем, - прервала она Савчука. Ее лицо побледнело, а глаза стали влажными. Она смотрела в окно.
Савчук глянул Юле в лицо:
- Нет, мы должны сказать ему всю правду. Он поймет.
- Ты этого не сделаешь, - вырвалось у Юли. Голос ее прозвучал глухо, словно донесся откуда-то из мрачной глубины.
- Он должен знать, кто отец Кати.
- Теперь это не имеет значения. - Юля поднесла к глазам платок.
Что-то вмиг надломилось в его душе, и туман застлал глаза. Он сидел окаменелый. И молчал. И она молчала. Мучительная, давящая тишина...
Уже стемнело, дождь перестал лить, и в окно заглянула глазастая луна. По стенам комнаты запрыгали тени.
...С тоскою в сердце вернулся Савчук на корабль. Ему хотелось побыть одному. Грачев, встретивший Савчука на палубе, заметил, что тот чем-то взволнован.
- Пойдемте чай пить? - предложил Петр.
Но Савчук отказался:
- Устал я... - и угрюмо зашагал по железной палубе.
16
После подъема военно-морского флага Леденев собрался идти в политотдел, но у трапа его задержал Скляров.
- Пойдем ко мне, - хмуро бросил он.
Замполит понял, что командир не в духе, но и слова не обронил, зашагал следом за ним. Леденев никогда не "горел порохом", он был спокойный, нередко улыбался, его серые глаза глядели насмешливо; иной раз Склярову казалось, что замполит смеется над ним. "Ты не ешь меня глазами, я не вкусный", - нередко говорил он.
"И чего это он с утра не в себе", - подумал сейчас Леденев, но по-прежнему молчал; даже когда на шкафуте командир отчитал боцмана за то, что плохо протерта верхняя палуба, он промолчал. Скляров в разговоре с мичманом явно повысил голос, чего Леденев никак не терпел.
А вот и командирская каюта. Скляров тяжело бухнулся в кресло и тут же сказал:
- У нас хотят забрать Котапова. - Он потянулся к сигаретам, лежавшим на столе, закурил. - Зачем, почему? Никаких объяснений. А главное - нас и не спросили. - От возбуждения у Склярова порозовели щеки. - Дудки, не отдам Котапова, и пусть комбриг не рассчитывает. До командующего дойду в случае чего.
- Так ведь Котапов сам бежит от тебя. - Леденев в упор глянул на командира.
- Сам? - удивился Скляров, и как провинившийся ученик часто заморгал ресницами.
- Выходит, я виноват? Я, который вырастил и вытянул Котапова? - Скляров саркастически улыбнулся. - Не смешно! Тут, комиссар, что-то не так. Я, значит, обидел Власа. Бедная красна девица... А может, он меня обидел, да только я гордый, я другим жаловаться не стану. А ты, комиссар, тоже хорош... Разве забыл тот поход? Была ведь очень сложная дуэльная ситуация с подводной лодкой. Я до чертиков боялся, что мы не одолеем "противника", потому,, возможно, и был излишне строг. Не только к Котапову - ко всем. Ну кто мог подумать, что лодка покажет свой перископ? Знаешь что, давай-ка сходим к комбригу и все объясним. - Скляров встал.
Леденев остался на своем месте.
- Меня вызывает начальник политотдела. Если хочешь, пойдем к Серебрякову позже.
- Добро, - нехотя молвил Скляров.
Но случилось так, что Леденев один попал к комбригу. Когда он возвращался из политотдела, капитан 1 ранга Серебряков стоял на причале, он курил и смотрел в сторону острова, где в это время проходил ракетный крейсер.
- Красиво идет, не так ли? - спросил комбриг.
Леденев остановился, поддакнул:
- Там лихой командир. Я его еще по Балтике знал...
- Не лихой, а мужественный, - возразил Серебряков. - А мужество человека - это талант. Как это у Гете - добро потеряешь - немного потеряешь, честь потеряешь - много потеряешь, мужество потеряешь - все потеряешь, лучше бы тогда совсем не родиться. Вам смешно, да, мол, комбриг перешел на чтение стихов?
Леденев смутился. Серебрякова он уважал, как прекрасного морехода, знал о его боевых делах в годы войны и к его советам всегда прислушивался.
- Кстати, у меня к вам есть разговор, - сказал Серебряков. - Вы не торопитесь? Тогда пойдемте ко мне в каюту на "Беспощадный".
Корабль стоял на соседнем причале, и уже через несколько минут они были в каюте.
"Наверное, Кесарев у него был", - подумал Леденев, ожидая, что скажет ему комбриг.
Но капитан 1 ранга спросил о матросе Гончаре. Хмуро выслушав Леденева, он сказал:
- Признаться, я не сторонник скороспелых решений, но этот случай на вашей совести, Федор Васильевич. Как это вы проглядели?
- С себя вины не снимаю. Но узнал обо всем позже, когда Скляров уже объявил матросу арест.
- Надо было убедить его отменить свое решение. От исправления ошибки чести не теряют.
- А по-моему, плохо, когда командир отменяет свое решение, - неожиданно возразил Леденев. - Тут, если хотите, дело не принципа, а воли.
- Вы что же, побоялись испортить с командиром отношения?
- А зачем мне кидаться на него в атаку? Разве в десяти сутках ареста вся жизнь матроса заключена?
- Так, так, - многозначительно сказал Серебряков. - Скажите, а Кесарев уладил семейные дела?
- Никак нет, - вздохнул Леденев. - Но он многое понял.
- Вы уверены?
- Да. Я был у капитана Серова, просил, чтобы он серьезно поговорил со своей дочерью. Ведь это к ней Кесарев ходил... Серов, оказывается, ничего об этом не знал.
- А вы? - Серебряков холодно смотрел ему в лицо.
Леденева смутил его откровенно-насмешливый взгляд, и он отвел глаза в сторону.
- Я мог бы узнать раньше, но... - он развел руками и, слегка улыбаясь, добавил: - Чужая душа - потемки. Кесарев с виду тихоня, а в тихом болоте, как говорят, черти водятся...
- Вот, вот, черти, - усмехнулся Серебряков. - Я вот о чем подумал, вам, как мне кажется, не хватает весьма важного качества политработника.
- Какого? - насторожился Леденев.
- Видеть все в совокупности, во взаимозависимости.
Леденев усмехнулся:
- Значит, не хватает мне диалектики?
- Да, да, именно этого не хватает, - продолжал Серебряков. - Очень важно чувствовать тенденции как в поведении отдельного человека, так и целого коллектива. Вот скажите, почему Кесарев не пришел к вам за советом, а сразу сел писать рапорт?
- Распек его Скляров, вот он и стал писать, - Леденев взглянул на комбрига. - Командира тоже можно понять...
- Вы о чем?
- О том, товарищ комбриг, что иные начальники действуют через голову командира. Котапова, начальника радиотехнической службы "Бодрого", хотят перевести к Ромашову.
Серебряков пальцем ущипнул правую бровь, сердито сказал:
- Скляров уже паникует. Да, Котапов был у меня, просился на "Гордый", но я ему ответил: переведу лишь в том случае, если Скляров даст свое согласие. А если командир против, то и я против. Что, разве неясно?
- Понял вас, товарищ комбриг. Спасибо...
- Пусть после ужина Скляров зайдет ко мне, - Серебряков встал, давая понять, что разговор закончен. - Надо мне с ним поговорить. А вас вот о чем прошу. Сдерживайте вы Павла Сергеевича. Не в меру горяч он, порой на людей покрикивает, вот как был случай с Котаповым. Мыслящий, толковый командир, хороший тактик, умен - этого у него не отнимешь. Но многое в его характере вредит ему.