Гончар решил, что ему надо серьезно поговорить с женой, и он с нетерпением ждал, когда наконец "Горбуша" вернется с промысла. Траулер вошел в бухту на рассвете, бросил якорь у своего причала. Прежде Гончар радовался встрече с женой, торопился домой или к ней на судно, а в последнее время, когда Надя заявила, что не уйдет с "Горбуши", он стал безразличен к ней. Особенно неприязнь к жене вспыхнула в нем с новой силой после встречи с мичманом Каштановым, своим земляком. Узнав о том, что мать после операции лежит в больнице, а сын живет у Каштановых, ему до слез стало обидно.
"Костик, милый, ты не сердись, я еще посоветуюсь с капитаном, как мне быть, может, и правду перейти работать на берег, устроиться на узел связи", - говорила ему Надя. А через месяц, в канун Дня Советской Армии и Военно-Морского Флота, Надя, как только увидела его в дверях, обняла, расцеловала и как бы вскользь шепнула: "Серов обещал устроить меня на узел связи, там тоже хорошо платят..."
"Везде этот Серов, - возмутился в душе Гончар, надевая перед зеркалом бушлат. - Это он сманил Надю на траулер, а у нас же ребенок. Ерунда получается, есть семья и нет семьи..." Федор Иванович Серов... Не раз Надя называла эту фамилию и даже как-то сказала ему, что Серовы приглашали их в гости. Она говорила, что Серов - лучший капитан на траловом флоте, а "Горбуша" - передовое судно на Мурмане. Серов, когда еще был штурманом на сейнере, приезжал с семьей в родное село, там Надя и познакомилась с Верой, его дочерью. Они привязались друг к другу, и Вера уговорила отца взять Надю с собой, устроить ее на траулер, что Серов и сделал. "Я никогда этого не забуду", - говорила Надя.
Однажды пришла она с судна расстроенной.
- Что у тебя? - спросил Костя.
- У Серова беда. Нас шторм настиг в море, и мы потеряли новый капроновый трал. Капитана могут наказать...
Он выслушал ее не перебивая, а потом сказал:
- Беда, конечно, потерять капроновый трал, и я тебя понимаю. Но меня волнует другое - как жить будем дальше, а? Сынок наш у моей матери, ты на судне, я - на корабле. Но я не в счет - я служу и уйти никак не могу. Ну, разве это жизнь?
Слушая его, Надя стояла у окна и смотрела на море: дом, где Наде капитан Серов выхлопотал комнату, стоял на горе, и море как на ладони; она, когда "Горбуша" стояла в гавани, готовясь к очередному рейсу, часто глядела на густо-синюю воду; то вспоминала своего отца, не вернувшегося с фронта, то мать, которая умерла у нее на глазах. До замужества капитан Серов и как ее земляк, и как человек, умудренный жизнью, был ей самым близким, и она привязалась к нему как к родному отцу. А потом она познакомилась с Костей...
- Я, Костя, сейчас с траулера не уйду, - сухо и, как ему показалось, с обидой в голосе сказала Надя. - У нас ведь ничего нет. А надо нам одеться, кое-что собрать... Ты уж потерпи еще год, а там видно будет.
- А сын? - спросил Костя, едва сдерживая себя, чтобы не выругаться.
- Пока он у бабушки...
- Пока, - усмехнулся Костя. - А потом?
- Костя, ты не ругайся, - тихо сказала она. - Я ведь не для себя стараюсь...
"С траулера не уйду..." - стучало сейчас в голове Гончара. Нет, надо еще раз поговорить с Надей. Хорошо, что Грачев обещал зайти с ним на траулер.
После ужина Гончар поднялся на палубу.
- Товарищ старший лейтенант, я готов! - доложил он Грачеву.
- Пойти с вами не могу, - сказал Петр. - Заступаю дежурным по кораблю.
По тому, как у Гончара насупились брови, а лицо посерело, Грачев понял, что матросу стало не по себе. Он предложил подождать до завтра, но Костя не согласился:
- Нет, не могу ждать. Мне надо домой. Я вернусь на корабль без опозданий. Как всегда, без опозданий...
"Я все ей скажу, - дорогой размышлял Костя. - Я не стану упрекать ее. Я просто скажу, что так жить мне надоело. Сын - где-то у матери, она - на судне, а я - сам по себе... И есть семья, и нет семьи..."
Вот и дом.
Однако Нади не было. Где же она? Видно, на судне. Костя и дров наколол (жена собиралась стирать), и чаю согрел, а жены все нет. Тогда решил сходить на "Горбушу".
На темном небе высыпали звезды. Костя спустился к бухте. Море сонно плескалось у берега. Пахло солью и рыбой. У деревянных причалов стояли траулеры. Горласто кричали буксиры, помогая швартоваться океанским судам. А вот и "Горбуша". Судно будто дремало. На палубе прохаживался вахтенный. Увидев Гончара, он остановился у сходни.
- Капитан на судне? - спросил Костя.
Вахтенный, кряжистый рыбак с копной волос на голове и густыми бакенбардами, уставился на него:
- Ты кто?
- Что, разве не видишь? С боевого корабля...
- Ты, браток, голоса тут не повышай, понял? Я есть лицо официальное - служба! Тебе капитана, да? Сошел товарищ Серов на берег. В клубе сегодня ребятам награды вручают...
Но Гончар уже не слышал его. Видно, и Надя в клубе. Он с горечью взглянул на часы. Пора возвращаться на корабль. У штабелей, что высились на причале, его кто-то окликнул:
- У тебя есть закурить?
Это был Борис Алмазов, штурман с "Горбуши". Он присел на холодный валун. "Уже нализался", - подумал Костя.
- По рюмашке я тут с ребятами, - пробасил Алмазов, затягиваясь папиросой. - А ты куда?
- На корабль.
Штурман усмехнулся:
- Ну и чудак. Пойдем со мной выпьем? - Алмазов глотнул дым. - Уйду я, Костя, с "Горбуши". Ты знаешь капитана Серова? Ты не знаешь капитана Серова. Он вредный...
"Забегу домой на пяток минут, - подумал Костя. - Может, она пришла?.."
А штурман продолжал:
- Знаешь, что он мне сказал? Ты, говорит, Алмазов, как медуза... Мне сказал, своему зятю. А я ведь взял в жены его дочь, не посмотрел, что Вера дружила с Сергеем Кесаревым. Я женился на ней. Ты знаешь, скряга этот Федор Иванович Серов. Он даже свадьбу в ресторане не хотел делать. Все сделал я, Борис Алмазов. Ради Веры. Она - красивая, я люблю ее, очень люблю... А денег у меня хватит. Еще два-три года поплаваю - и на бережок. Куплю себе машину, домик где-нибудь у Черного моря, и будет мне Вера детишек рожать... А Серов - тяжелый мужик, хоть и взял меня на "Горбушу", а мужик он тяжелый. Ну, ладно, выпиваю. Так что? - Он встал с валуна. - Ну, беги...
У крыльца Гончар отдышался. В окне горел свет - Надя дома. Дверь в коридор была заперта, и он постучал.
- Кто? - услышал он голос жены.
- Это я...
Надя открыла. Обрадовалась, обняла его.
- А у нас гости, - тихо сказала она, целуя мужа.
- Это кто же?
- Мой капитан и помполит. Да ты что стоишь? Снимай бушлат.
- Серов? Он мне и нужен...
Надя повесила на вешалку бушлат. Уже по выражению лица мужа почувствовала, в каком он настроении.
- Что с тобой, может, ты нездоров? - встревоженно спросила она.
Он взглянул ей в лицо. В ее глазах застыла настороженность.
- Поговорить нам надо, Надюша...
Они вошли в комнату. У стола сидели Серов и помполит "Горбуши". Капитан поднялся и протянул ему руку.
- Знакомьтесь. Мой помполит... Вот пришел посмотреть ваше жилье. Надя подала заявление на улучшение жилплощади, надо нам все обговорить. Вас уже трое, комнатушка маленькая... - Серов задержал на нем свой взгляд. - А ты возмужал, Костя...
- Спасибо, но мне надо сказать вам, что я не хочу, чтобы Надя больше плавала. Я хочу, чтобы у меня была семья. Я хочу, чтобы сын жил с нами.
Серов опешил.
- Я тебя не понимаю, - начал было он, но Гончар вновь прервал его:
- Мать - в больнице, сын - у чужих людей, а Надя...
Надя подскочила к мужу:
- Что с ними, почему в больнице?
Гончар сжал пальцами спинку стула.
- Я, капитан, не живу, а мучаюсь...
- Зачем так горячиться? - спокойно сказал Серов. - Я помог Наде приехать сюда, устроил на работу. Помог, чтобы как-то вам стать на ноги, у вас семья ведь. Мы с вами моряки, и не к лицу нам так... А отдельную квартиру мы вам дадим...
- Да ты наконец толком скажешь, что с сыном? - взмолилась Надя.
Гончар провел ладонью по лицу. Оно горело, как в приступе лихорадки. Глухо сказал:
- Не торопись, все узнаешь!..
Капитан и помполит встали и собрались уходить.
- Надя, зайдите ко мне завтра с утра, - сказал Серов.
- Вместе все обсудим и решим, - добавил помполит. - Отдельная квартира из двух комнат вам очень нужна.
И они вышли.
Наступила какая-то гнетущая тишина, даже слышно было, как во дворе соседка рубила дрова; топор жалобно звенел, и этот звук западал в душу Кости, дурманил его. Он сидел молча, не двигаясь, не решаясь взглянуть на жену; он не видел ее, но чувствовал, что она рядом, видно, ждала, когда он заговорит. А Костя упрямо молчал, его угнетала тишина, и он не знал, с чего начать разговор. Наконец он поднял голову и взглянул на жену. Она сидела на диване неподвижно, как изваяние, дышала глубоко и не глядела в его сторону. Лицо - серое, безмятежное, как море после шторма. Ему вдруг стало жаль ее, хотелось подойти к ней, ласково обнять и сказать: "Надюша, зорька моя, и чего ты мне душу рвешь? Я же люблю тебя..." Но он раздумал. "Чего я полезу к ней с извинениями? Это она должна извиниться передо мной. Мне бы давно бежать на корабль, потому что я опаздываю, да не бегу, ибо на сердце пружина какая-то разладилась, стучит, трясется оно, а боль по всему телу. А ей что? Ей, видно, этого не понять. Сына родила, а дома его нет, сидишь по вечерам как краб в своей норе. А что, разве меня кто лишил семейного уюта да счастья? Вон жена командира тоже родила малыша, у нее тоже есть бабушка, но Скляров не позволил малыша увезти... Нет, сына я заберу..."