- Кстати, - вновь заговорил командующий, - о критическом положении в Ленинграде и возможности уничтожения Балтийского Флота знал Уинстон Черчилль, он даже предлагал возместить частично ущерб в случае уничтожения советских боевых кораблей. Но Сталин ответил ему, что если придется это сделать, то ущерб должен быть возмещен после войны за счет Германии. Но, к счастью, Балтийский флот остался жить.
- Черчилль многое что предлагал, но когда надо было делать, он всячески тормозил, - заметил адмирал Рудин. - Тому пример открытие второго фронта.
Потом разговор вновь коснулся предстоящих испытаний нового оружия. Командующий просил комбрига Серебрякова лично во все вникать.
- Ну, а вы, Павел Сергеевич, - командующий посмотрел на Склярова, - первая скрипка в этом важном деле. С вас особый спрос.
- Учту ваше замечание, товарищ командующий, - сказал Скляров.
До конца обеда он больше и слова не обронил.
...Скляров посмотрел в сторону моря. Туман рассеялся, и вода отливала вороненой сталью. У скалы, где высился маяк, качалось на волнах рыболовецкое судно. За ним тянулось другое, а чуть дальше - третье. Рыбаки шли на промысел, значит, будет погода.
11
Но погода наутро совсем испортилась. Грязно-серые облака заволокли все небо, сыпал мелкий дождь.
Гончар, закончив настройку контуров передатчика, начал паять провода. Тут пришел мичман Крылов:
- К вам гости...
- Кто? - Матрос загасил папиросу.
- Кажется, подводник. Там он, на юте.
У сходни, поеживаясь, стоял коренастый худощавый мичман с чемоданом в руке. Костя узнал Семена Каштанова, своего земляка. Каштанов-старший с отцом Гончара воевал под Курском. Семен плавает на подводной лодке старшиной команды радиометристов. Весной Костя был в соседней бухте и заходил к нему на лодку.
- Здоров, земляк! - улыбнулся Каштанов. - Дома я гостил. Вот только с поезда...
- Да ну? Эх, не знал я, сынку гостинец мог передать. - Гончар пожал Семену руку. - Ну, как отдыхалось? Рассказывай.
Костя пригласил земляка в кубрик, но он отказался, сославшись на то, что скоро уходит катер. Погода портится, могут рейд закрыть, и тогда ему не добраться в бухту.
Они отошли под навес. Костя узнал, что у Каштанова родилась дочь, жена приболела, потому вернулся из отпуска один.
- Глаша со мной на Севере с первого года службы. Теперь вот сам до осени поживу...
Костя слушал земляка внимательно, и все ему хотелось спросить, заходил ли Каштанов к его матери. Ждал, когда мичман сам скажет об этом. Но тот все молчал. Наконец сказал:
- Виделся с твоими...
- Как там они? - оживился Гончар.
Каштанов разжал губы:
- Мать болеет. Сделали ей операцию... Она все еще в больнице.
Костя помрачнел.
- Не волнуйся, - успокоил его Каштанов. - Аппендикс вырезали. Теперь она поправилась. Я не хотел тебе все это говорить, и отец наказывал молчать.
- Спасибо, Семен, спасибо. - Голос Гончара дрогнул. - Я не знал, что она болеет. Она мне писала другое...
- Малыш твой загорел, вытянулся, - продолжал Каштанов. - И весь в тебя, даже родинка под правым глазом, как у тебя. Издали увидел меня и с криком "папка приехал!" бросился навстречу. А потом понял, что обознался, замер на месте...
- А где он живет, ведь мать-то в больнице? - спросил Костя.
- У нас. Сестренке-то моей семь лет, вот они и бегают на речку.
"У чужих людей живет, - вздохнул Костя. - Нет уж... Я больше терпеть это не стану. Или семья, или траулер. Так и скажу ей..."
Каштанов достал из чемодана сверток:
- Это тебе, Костя. От матери. Ты же любишь сало?.. Ну, а как тут вы? Надя что, на "Горбуше"?
Костя замялся:
- Скоро уйдет на берег. Куда ей рыбачить? Семья...
- И верно, чего ей там? - подхватил Каштанов. - Уж если родила, то воспитывай. Я так мыслю... Да, а Глаша обещает мне сына... Страсть, как люблю детишек! Ну, будь...
Они распрощались, и земляк ушел. А Гончар так и остался стоять. Небо плотно затянуто тучами. Хмурое и тоскливое. Капли дождя гулко стучат по палубе, а матросу казалось, что они западают в душу, холодят ее.
Он думал о матери, остро ощущая, как в груди появилась какая-то тяжесть; ему вспомнилось ее последнее письмо; она сообщала, что жива, здорова, ходит с внуком на речку, загорел он, сил набрался.
"У меня, сынок, все думы про тебя да твою Надю. Как отслужишь свое, возвращайся в родное село. Все тут наше - и земля, и колхоз; корни тут наши, сынок, так что свою думку остаться на корабле - забудь. Вот умру я, похоронишь меня, а тогда поезжай хоть за три моря..."
Вот она какая мать - болела, а в письме - ни слова. Конечно, прожить можно и без моря, Костя и не собирался оставаться на корабле он просто спрашивал у матери совета, куда ему податься после службы. А она решила, что он остается. Нет, Костя вернется домой; мать там одна, старенькая уже, и он должен быть рядом. Еще на той неделе он сказал своей жене, чтобы уходила с траулера, есть работа и на берегу. Спорить с ним она не стала, только с улыбкой заметила: "Заработаю деньжат, пока ты на корабле, а потом уедем от моря".
Костя размышлял, что ему теперь делать? Надо бы забрать сына, а то матери нет покоя.
"Схожу-ка я к своему командиру", - решил он.
Костя постучал в дверь:
- Разрешите, товарищ старший лейтенант?..
Грачев только что вернулся с "Гордого", где флаг-связист проводил разбор учения, и теперь делал пометки в своей рабочей тетради. Отложив бумаги в сторону, он кивнул матросу.
- Что у вас?
Гончар неловко помялся:
- Просьба у меня к вам...
- Какая? Да вы садитесь...
И Гончар рассказал все, что услышал от своего земляка.
- Домой вам надо съездить, - сказал Грачев. - Проведать мать. Моя вот тоже живет в деревне, а сюда никак не хочет. Всю жизнь провела в селе. Оно ей - как море для нас. Ждет меня в отпуск, но поеду я, видно, еще не скоро. А вы, - он сделал паузу, - можете ехать сразу же после испытаний оружия.
- Мне бы сейчас сына забрать, день-два погостить и - на корабль, - сказал Гончар.
- А почему бы Наде не съездить? - спросил Грачев. - Я готов попросить капитана траулера. Серов мне не откажет.
Гончар не сразу ответил. Он размышлял. Он был однажды у капитана, и тот разочаровал его. "Я не стану возражать, если Надя уйдет с траулера. Но позвольте, ради чего уходить? Щи готовить вам да варить кашу? Сам ведь все время на корабле, а сын у бабушки".
В тот день Костя чуть не поссорился с женой.
Она на рассвете ушла на судно, когда он еще спал. На столе оставила записку:
"Костя, дорогой, я тебя люблю. Вернусь с промысла, и тогда поговорим. Целую. Твоя Белозубка".
- Он вредный, Серов. - Гончар взглянул на Грачева; у того вопросительно сдвинулись брови.
- Серов не такой, - возразил старший лейтенант. - Вы просто его не поняли.
Матрос промолчал.
- Ну вот что, - Грачев встал. - Я доложу командиру, и если он даст вам добро съездить домой, не стану возражать.
- Спасибо, товарищ старший лейтенант. - Глаза у матроса заискрились.
Он вышел, и в каюте стало тихо, даже слышно, как за бортом плескалась вода. Грачеву было не по себе, и все же он решил сходить к командиру.
А в это время Скляров беседовал с замполитом о том, как матросы действовали в море по уничтожению мины. Леденеву не понравилось то, что Скляров заранее, как он выразился, "настроил людей на мирный лад", сообщив им о том, что мина учебная и не представляет опасности...
- Зря, Павел Сергеевич, осторожничаете...
Слова Леденева словно хлыстом ударили Склярова; веселость с его худощавого лица мигом сошла, взгляд стал цепким и неприступным.
- А что, по-вашему, надо было оставить запал? - холодно спросил он, все еще недоумевая, к чему клонит замполит, может быть, ему стало жаль Кесарева, который весь промок в шлюпке, пока матросы подвешивали к "рогатой смерти" подрывной патрон? Или у Леденева заныла душа, когда он увидел кровь на руке у Черняка? Ну и что тут особенного, шар оброс острой ракушкой, надо матросу быть внимательным. Скляров, не глядя на своего собеседника, глухо добавил:
- Терять людей в мирное время никто не дал нам права. Это не мои слова - командующего.
- Не надо прятаться за слова командующего, - возразил Леденев. - Сказаны они были по другому случаю. А вы, Павел Сергеевич, просто боитесь уколоть себя... - Замполит не договорил, но Скляров и так все понял.
- Позвольте, откуда вы взяли, что я осторожничаю? Нет, Федор Васильевич, вы просто не поняли меня. Мина - оружие небезопасное, малейшая неосторожность - и конец. А кто должен предупредить людей, уберечь их от опасности? Я, командир.
- Предупреждать моряков как раз и не надо, - возразил Леденев. - Когда человек видит перед собой опасность, он действует собранно, внимательно, нервы у него напряжены до предела, он переносит психологическую нагрузку. А скажи ему, что вот эта мина учебная, - никакого проку от этого не будет. Принимать меры, исключающие всякие неожиданные сюрпризы, разумеется, надо. Но человек должен осознать опасность, тогда он будет готов к решительным действиям! Так что, Павел Сергеевич, ваша точка зрения нуждается в коренной поправке. Или вот, допустим, я, командир, дал в руки солдата оружие, с которым он не умеет обращаться. Боец сознает опасность - надо стрелять из него по настоящему врагу, в противном случае его самого убьют. Сознает это, а стрелять не умеет, не знает, как владеть этим новым оружием.
- Ну и что?