- Я сейчас, знаешь, кого вспомнил? - продолжал Журавлев. - Ивана Степановича Исакова. Истекая кровью, боясь, что умрет, он написал Сталину и попросил назвать своим именем какой-нибудь корабль. Вот как слился он с морем!.. Я тогда был рядом с Исаковым. Рассказать, как это было?
...Под Туапсе шли ожесточенные бои. 4 октября 1942 года И. С. Исаков выехал с командующим Закавказским фронтом генералом армии И. В. Тюленевым в район Хадыженской. Неподалеку от Туапсе их автомашины атаковали "мессершмитты". Осколком бомбы Исакова ранило в левую ногу. В тяжелом состоянии его отправили в Сочи. Ногу пришлось ампутировать. Однако опасность для жизни не миновала. Из госпиталя Иван Степанович послал телеграмму Сталину и наркому Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецову. В тот же день Сталин позвонил Кузнецову:
- Вы получили телеграмму Исакова?
Нарком Военно-Морского Флота доложил, что получил и что к раненому командирован главный хирург флота И. И. Дженелидзе. Сталин распорядился немедленно написать Исакову ответ, при этом он объяснил, каково должно быть его содержание. Кузнецов так и сделал. Текст заготовленной телеграммы он прочел Сталину по телефону:
"Сочи, адмиралу Исакову. Не теряйте мужества, крепитесь. По мнению врачей, Вы можете выздороветь. Ваша жена вылетела к Вам. В случае трагического исхода лучший эсминец Черноморского флота будет назван "Адмирал Исаков". Желаем здоровья".
- От чьего имени посылаете телеграмму?
- От вашего, товарищ Сталин.
- Нет, - сказал он, - пошлем за двумя подписями: Сталин, Кузнецов.
Ивана Степановича удалось спасти...
- Адмирал всю жизнь посвятил морю, и ему не хотелось уходить из жизни, не оставив о себе память, - вновь заговорил Журавлев. - И дело тут вовсе не в личной славе - обычно, когда человек умирает, он думает не о себе, себя ему не жаль, потому что все умирают, только один живет дольше, а другой меньше; ему жаль оставлять то дело, ради которого он жил и боролся и за которое отдал всего себя без остатка. Но человек остается жить в продолжении этого дела.
- Когда вижу на борту ракетоносца имя Ивана Степановича Исакова, - после паузы сказал адмирал, - мне кажется, будто стоит он рядом и я слышу его голос...
- Тут психология, как говорится, - поддакнул Серебряков. - С кем в бою страдал, того не забудешь до конца жизни... - С грустью в голосе он добавил, что как бы ему ни пришлось тяжко на службе, никогда не оставит моря - оно научило его житейской мудрости.
Адмирал прошелся по кабинету, размышляя о чем-то своем. Неожиданно спросил:
- Как там Скляров?
- В дозор готовится...
- Я не о том, случай с минами пошел ему на пользу?
- Да, конечно. - Серебряков посмотрел адмиралу в глаза. - Вы его тогда здорово пожурили, мне даже жаль стало.
- Жалость расхолаживает людей, - сухо заметил Журавлев. - Хоть и сердит был я на Склярова, а он нравится мне. Есть в нем морская жилка. А?..
- Есть...
Адмирал прошелся по кабинету, поглядел в окно, сказал, что прогноз на июнь месяц обещает тихую, солнечную погоду; штормы не ожидаются.
- Слышите?
- А мне больше штормы по душе, Юрий Капитонович, - и Серебряков улыбнулся.
- Да?
- Штормы командиров учат маневру.
- Может быть, - задумчиво молвил адмирал. Он подошел к столу, сел и, глядя на Серебрякова, сказал: - Час назад мне главком звонил. Серьезное задание он поручил штабу флота. К вечеру с моря вернется комфлота, мы с ним все обговорим, а уж потом с вами потолкуем. Ждите моего звонка. Кстати, Склярову пока выход в море не планируйте.
- Что, комфлота наказал за срыв минной постановки?
- Нет. Другое тут... Потом...
Было уже за полночь, а Серебряков все не спал. Ночь была ветреной. С утра море, как дитя, нежилось на солнце, а сейчас было черным, как деготь.
Мысли потянулись в Ленинград, к дочери: как она там? Жена волнуется, а ей это вредно. Надя и так вдоволь хлебнула горя. И в землянке жила, и в горах, и под пулями была. Иринку родила в бомбоубежище...
Потом он подумал о Петре Грачеве.
"Парень хороший. Характером весь в отца, - размышлял Василий Максимович. - Скорее бы уже сыграли свадьбу. А то еще приглянется ему какая-нибудь северянка..."
На стене то и дело вспыхивали отблески маяка, расположенного на скале. Скрипнула кровать, и он увидел, как жена открыла глаза, потом поднялась на локте.
- Васек, ты что не спишь? - спросила она и тронула за плечо. - Ты знаешь, вчера Грачев приходил. Для храбрости, видно, немного выпил. Просил меня с Ирой переговорить...
- Вот как! - воскликнул Василий Максимович.
Она поняла, что ему надо рассказать все. Она так и сделала. Не скрыла и того, что посоветовала Ире пока воздержаться от свадьбы, а то если выйдет замуж, пойдут дети, куда уж там до учебы. Недавно Ира прислала ей письмо, в котором просила совета.
"Мама, Петя требует ответа, пойду ли за него замуж. Как мне быть, что ответить ему? Я, мама, уже взрослая, ты не думай, что я девчонка. Нет, мама, я уже взрослая. Я думаю, что пора мне замуж? Кажется, я ему не безразлична..."
- Петя очень любит Иру, но рано ей замуж, - сказала Надя.
Наступило тягостное молчание. Серебряков поглядел на жену, легко поднялся с кровати.
- Не нравится мне все это, Надюша. Зачем было Грачева отговаривать? Ведь он любит Иру, правда? Пусть сама решает.
- Она моя дочь, и я, как мать, обязана дать ей совет, - возразила жена.
Он промолчал.
Утром, когда жена еще спала, Серебряков, не завтракая, ушел на корабли. Капитан 2 ранга Скляров встретил его рапортом. За ночь ничего существенного не случилось, правда, "Бодрому" отменен выход в море.
- Чье распоряжение?
- Командующего. В пять утра мне позвонили. Я не стал беспокоить вас.
- Странно, - заметил комбриг. - Ну, что, пойдемте?..
Штаб флота находился неподалеку от берега. Они решили идти вдоль отмели до причала, где швартовались катера и буксиры, а потом подняться по узкой тропе. Красное солнце взглянуло из-за гряды скал, его лучи дробились на камнях. Вдоль берега тянулся редкий белый туман. В небе текли бело-дымчатые облака.
- Видать, к шторму красное солнце, - обронил Скляров.
Комбриг ценил Склярова. Когда Серебряков командовал "Бодрым", а Скляров был у него старшим помощником, Василий Максимович терпеливо учил своего преемника, учил строго, требовательно. Уже тогда он приметил, что старпом не был равнодушен к своей профессии, и Серебряков верил, что со временем из старшего помощника выйдет хороший командир.
После того как Скляров принял у него корабль, строгости к людям и к себе в нем прибавилось.
У моряка под ногами всегда зыбкая палуба, в море его подстерегают опасности, стоит лишь чуть ослабить внимание - мигом будешь наказан. Это комбриг давно испытал на себе.
"Море всегда мстит, его не узнаешь до конца, хотя всю жизнь будешь плавать", - нередко говорил комбриг.
Серебряков вдруг почувствовал, как тоскует по кораблю. С "Бодрым" у него многое связано. И хотя ушел на повышение, тоска по кораблю не оставила его.
- Василий Максимович, - вновь заговорил Скляров, когда они уже подходили к штабу, - попросите адмирала направить "Бодрый" на учения. Можете на меня положиться, ни одна подводная лодка не уйдет... А то иным командирам завидую...
Серебряков замедлил шаг. Его черные глаза кольнули Склярова, и тому стало не по себе. Комбриг не упрекал его, он сказал, что зависть бывает разная - черная и белая. Первая - плохой союзник, от нее добра не жди. А вот вторая - очень добрая, она подтягивает, зовет вперед, заставляет расти, совершенствоваться, видеть свои недостатки.
- Мне хочется, чтобы вы быстрее, глубже осваивались со своей должностью, лучше прежнего организовали бы учебный процесс на корабле, а вас потянуло на какое-то нездоровое соперничество. От командира многое зависит. Он всему голова. Ежели командира на лихие, поверхностные дела тянет, на показуху, его подчиненные тоже к внешним эффектам потянутся. Для чужих глаз, для инспекции все делают, а в голове ничего не остается, знаний никаких. Положиться на таких нельзя...
В словах комбрига Скляров улавливал не укор, а совет. Таких людей не сломят никакие невзгоды, никакое горе. Это словно дерево: сруби с него все ветки, а корень даст новые ростки, и со временем ветки закурчавятся зеленой листвой. В Серебрякове сидел этот самый корень...
- Я не собираюсь держать тебя на задворках, - вновь заговорил капитан 1 ранга. - По сути твоя командирская наука еще только начинается. Ты любишь то, что делаешь, и это меня радует. Только не ворчи на море, оно тоже плетет нашу судьбу.
Они поднялись на гору. Серебряков остановился, тяжело перевел дыхание. Вынул из кармана платок, вытер вспотевший лоб.
- Одышка...
"Постарел ты, Василий Максимович, - сочувственно подумал Скляров. - Все подвластно времени, лишь море вечно..."
Склярову грустно стало от этих неожиданно нахлынувших мыслей. Лицо у Серебрякова с сетками морщин у глаз, брови серые, будто соль осела на них. И волосы на голове седые. Но ходит он бодро, и это вызывает у офицеров добрую улыбку.
- Павел Сергеевич, а как сын? - неожиданно спросил комбриг.
- Растет. Крикливый, правда. И все по ночам. Зина вконец умаялась...
- Береги его, - серьезно сказал Серебряков.
"Наверное, своего вспомнил", - подумал Скляров.