- Ты обманул ее. Это же подло! - Грачев хотел сказать еще что-то, но тут открылась дверь, и в каюту вошел старпом Комаров. Он сердито посмотрел на Кесарева.
- Почему опаздываете на вахту? Делаю вам замечание...
- Я готов на вахту, я мигом... - Кесарев схватил на вешалке шинель. - Извините, Роберт Баянович...
"Кажется, Вера его совсем увлекла", - грустно вздохнул Грачев. Он заглянул в радиорубку, где матрос Гончар нес радиовахту, а потом спустился в свою каюту и устало прилег на диван. Задумался. Незадолго до учений капитан "Горбуши" Серов пригласил его к себе в гости. "У меня есть где-то фотокарточка, на которой я заснят вместе с твоим отцом, - говорил ветеран. - Если понравится, могу подарить ее тебе". Но когда Грачев пришел, то Серова дома не оказалось.
- Еще утром он ушел в порт, - сообщила ему дочь Вера. - Дежурный он. Даже не смог прийти домой за регланом, так я туда отнесла ему. Может, в обед заскочит.
Петр стоял на крыльце, не зная, то ли ему идти на корабль, то ли подождать капитана. Вера сама выручила его.
- Заходи, Петя, - сказала она. - Я не одна... Муж вернулся из рейса. Вчера вернулся. Познакомлю тебя с ним.
- Ну, если так, тогда зайду, - улыбнулся Петр.
Вера представила его мужу. Тот уже немного выпил, грубо сжал руку Грачева в своей мускулистой руке и, улыбаясь, сказал:
- Борис Алмазов, понял? Ну вот и хорошо. Только сам я без алмазов. Я не люблю алмазы. Моя слабость - деньги... Да ты, парень, садись, выпьем...
Петр сел рядом с хозяином. Алмазову было лет тридцать. Густая черная борода ярко оттеняла его белую шею. Лицо, широкое, румяное дышало силой. В серых, чуть раскосых глазах горели искорки.
- Вы моряк, да? - говорил он Грачеву. - А я рыбак. На Баренцевом море пролегла моя дорожка. Белая, вся в пенистых кружевах... Мало кто знает, почему я с пятнадцати лет на море. Вера тоже не знает, хотя и моя жена. Она не спрашивала, а я сам не говорил ей. Она любит только себя...
Вера сердито заметила:
- Борис, не дури!
Но тот, казалось, не слышал ее. Он стал жаловаться на свое трудное детство, сказал, что рано потерял отца. У матери их было четверо малышей. Вот и пришлось ему идти в рыбаки, потому что они хорошо зарабатывают.
- А вы давно служите на флоте? - спросил он Грачева.
- Пять лет...
- Тогда моря ты еще мало испил, кореш, салажонок еще ты, - буркнул Алмазов.
Вера сердито его одернула:
- Борис, да ты что? Петя из морской семьи. Его отец на Севере воевал. С моим отцом плавал на подводной лодке... - Она хотела еще что-то сказать, но муж прервал ее:
- А я что? Моря всем хватит... - Он посмотрел на Грачева. - Я, знаешь, тонул. И где? В Саргассовом море!.. Вам, коллега, не приходилось там бывать?
Вера, не мигая, глядела на Грачева. На ее лице играла кокетливая улыбка, и хотя она молчала, Петр догадывался, что ей интересно было его послушать.
- В тех местах не плавал.
- Рыбаки называют его "дамским морем", - продолжал Алмазов. - Вода там синяя до черноты, вот как глаза у моей Веруси. А над ним такое же синее небо. На море никогда не бывает штормов. Вот где житуха! Вода теплая и прозрачная, как родник. А знаете, кто открыл Саргассово море? Колумб! Во время первого своего плавания в Новый свет. Сколько там водорослей! Этот самый Колумб испугался, принял их за опасные рифы. Чудак, правда? И крабы там водятся. Погоди, как же их величают? - он стал ладонью тереть лоб.
- Краб портунус, - подсказал Петр.
- Вот, вот, портунус. Ночью я свалился за борт. По глупости... С боцманом поспорили, кто быстрее по шторм-трапу взберется. Так этот самый портунус ущипнул меня за ногу... Ну, что, выпьем еще? - Он потянулся к бутылке, но жена отвела его руку в сторону.
- Хватит, Борис. - Она тяжко вздохнула, посмотрела на Грачева. - Беда с ним... Капитан "Чайки" списал его на берег, так отец взял его на "Горбушу".
- У него же не сердце, у твоего капитана, а поплавок, - съехидничал Алмазов. - В ту ночь я отстоял свою вахту, а потом до рассвета рыбу солил. Что, железный я, да? Не железный, вот и выпил с устатку...
"Ох и хлебнет Вера с ним горя", - подумал Петр.
- Ты не очень-то глотку дери, - попрекнула Вера мужа. - Капитан добрый, другой бы уже давно погнал с судна.
Алмазов притих.
Вера принесла горячее. Петр вдруг почувствовал, что проголодался, и теперь ел с аппетитом.
- Вкусно? - спросила Вера.
- Очень. Как женюсь, приду к вам за рецептом.
Вера сказала, что она, наверное, умеет готовить не хуже других.
- Кто?
- Твоя Ира...
Наступила неловкая пауза. Вера заметила, как он покраснел, растерянно взялся за пуговицу на кителе и стал ее вертеть.
- Да, она моя - Ира, - наконец сказал Грачев. В его голосе Вера уловила обиду, но никак не могла понять, отчего он вдруг рассердился. И чтобы хоть как-то успокоить его, она весело сказала:
- Ира - милая девушка, она мне сразу понравилась, как только вы пришли к нам. Отец сказал, что она тебе хорошая пара. А я, Петр, тебя никак не пойму, - продолжала Вера. - Если любишь ее - женись. Зачем откладывать?
- Она учится, ей еще два года, - вздохнул он.
Вера тряхнула волосами.
- А ты подумай, подумай... Семья - это же добрый узелок на душе! Что, боишься детьми обзаводиться? Я и сама пока на это не решаюсь, да и Борис не хочет пока детей.
Петр встал и, поблагодарив за гостеприимство, сказал, что ему пора. Вера тоже поднялась из-за стола. Она позвала мужа, чтобы вместе проводить гостя, но тот махнул рукой, мол, проводи сама, у него что-то голова болит.
Они вышли во двор. Ветер, который с утра гулял над городом, утих, и на густо-синем небе высыпали звезды. Яркие и холодные, как вода в заливе. Они долго молчали, потом Вера спросила:
- Ну, как тебе Борис?
"Хвастунишка", - чуть было не вырвалось у Петра.
- Ты его лучше знаешь, - уклонился он от прямого ответа.
Вера промолчала. Они подошли к берегу. Море шумело, волны глухо плескались у камней, словно шептались о чем-то своем. А вот и причал. На нем тускло горел свет. Но Петр еще издали разглядел на палубе "Бодрого" чью-то фигуру. Так это же Кесарев! Увидев Веру, он сбежал по трапу.
- Ты?..
Он смущенно глядел на Петра, потом загасил папиросу и, нагнувшись к Грачеву, шепнул:
- Иди... Я ей пару слов скажу...
Петр взял Веру за руку.
- Отцу передай привет от меня. Скажи, что я приду к нему. Вот сходим в море, и я приду. Ладно?..
Кесарев пошел проводить Веру, а Петр направился к себе в каюту.
Теперь Грачев знал, что Кесарев давно встречается с ней. Но скрывал это от всех, даже от него, Грачева. И Вера тоже хороша.
- Роберт Баянович, где мы? - Это спросил Скляров, поднявшись на ходовой мостик.
- В ста милях от острова Скалистый, - Комаров зевнул, бросил взгляд на шкафут, где у торпедных аппаратов стоял Кесарев и о чем-то говорил со своими минерами, потом обернулся к Склярову. - Я сделал Кесареву замечание за опоздание на вахту.
- Небось ворчал? - спросил командир, разглядывая море в бинокль. - Нам никак нельзя расхолаживать людей... А ветер набирает силу, как бы не заштормило. Где там боцман, пусть проверит еще раз, все ли на палубе закреплено.
- Я уже сам проверил. Да, а море то кислое. Расплакалось почему-то.
"Бодрый" взял курс ближе к скалам. Солнце выглянуло из-за туч, и море засветилось причудливыми огоньками. Склярову, в бытность курсантом, довелось проходить практику на Тихом океане, там он не раз наблюдал свечение моря. Порой оно было таким ярким, что его отблески на небе создавали иллюзию огромного зарева. Бывший капитан ледокольного парохода "Седов", Герой Советского Союза К. С. Бадигин, во время плавания в центральной части Северного Ледовитого океана в январе 1940 года в своем дневнике записал:
"Южный ветер разводит в полынье волну. Волны лижут нашу льдину. Когда вода сбегает, на льду остается зеленоватое фосфорическое свечение. С большим волнением слежу я за ним. Как давно я не был в южных морях!.. Ведь так вот фосфоресцируют волны Индийского океана!.. Грозное и вместе с тем прекрасное, ни с чем не сравнимое зрелище".
Но Скляров, прочитав эти слова, сделал в записной книжке пометку:
"Это прекрасное зрелище ночью демаскирует корабль, и подводная лодка может легко всадить в него торпеду!"
Море всегда казалось Склярову сказочным, и хотя оно бывает коварным и свирепым, он не переставал восхищаться им. На берегу он тосковал по морю, хотелось дышать им, ощущать на себе его соленые брызги. Порой ему казалось, что волны несут не корабль, а его самого, несут, кружат в своем светло-зеленом хороводе.
- Море отливает серым цветом, красиво, а? - сказал Скляров, глядя на старпома.
- Меня оно не чарует, - отозвался Комаров. Он никогда не восхищался морем. Всякий раз в разговоре с молодыми матросами он подчеркивал, что море - злое, оно в любую минуту готово беспощадно расправиться с тобой, стоит лишь ослабить нервы. "Я мог бы быть приверженцем капитана Немо и даже членом экипажа "Наутилуса", - сказал как-то он Склярову, - но я не вышел бы из лодки на мрачной глубине, если мне не гарантируют безопасность. Трусость? Никак нет. Просто не в моей натуре бравировать. Иногда приходится слышать, что любовь к морю превыше всего и что она и только она помогает человеку переносить все невзгоды походно-боевой обстановки. Я позволю себе не согласиться с этим. Нет, любовь к морю, это еще не все, это не главное.
- Что же главное? - вопрошал Скляров.