- А вы, Женя, грубиян. Грубость, как и глупость, никогда не была положительным качеством. Человек должен быть гибок во всем, и в первую очередь во взаимоотношениях с себе подобными. Прямая - не всегда кратчайший путь к цели. Не я придумал, нет. Но умный человек придумал... Не хотите, значит? Тогда я сам. За то, чтобы вы стали настоящим мужчиной, Женя.
Он выпил, закусив савинскими груздями. Снова налил. И опять выпил.
- Можно откровенный вопрос, Женя?
Савин глядел на Дрыхлина и уже не видел его сильным, бывалым, каким он показался в тайге. Что-то фальшивое проскальзывало в его интонации. Не в словах, слова были дрыхлинские, а в самом тоне, которому недоставало категоричности, что ли? Ощутил это Савин и враз понял, что хозяин положения - он. Даже аппетит появился сызнова. Подвинул к себе тарелку и сказал, жуя:
- Давайте ваш вопрос.
- Зачем и кому надо было капать на меня в охотинспекцию?
- А вы сразу и взволновались?
- Нет, Женя. Но весьма любопытствую.
- Это я сделал.
- Бросьте! Вы физически не могли этого сделать, потому что находились вчера еще в тайге. А этот дурачок из новеньких наводил справки обо мне вчера. Так кому вы о том случае рассказали?
Савин не ответил. Сам спросил:
- Откуда вы узнали, что я здесь?
- Видел вашего Арояна, которого, к глубокому сожалению, никто не поддержал. Смешно, Женя: кто же пойдет против начальства? Люди только делают вид, что у них за пазухой Христос. А там - булыжник, Женя.
- Я тоже хочу задать вам один вопрос.
- Сколько угодно.
- И вы ответите на него?
- Непременно.
- Вы забрали шкурки из зимовья?
Дрыхлин не смутился, не отвел глаз, только по губам скользнула горькая усмешка.
- Ну что ж. Откровенность за откровенность. Я забрал.
- Вот вы и признались.
- Что из того? Ведь вы и раньше были уверены, что я их украл. - Он сделал ударение на последнем слове. - Только доказательств у вас не было. И сейчас нет. Мы ведем эту дружескую беседу один на один. И вы никому и ничего не сможете доказать.
- Но ведь это мерзость!
- Не надо, Женя. Те четыре шкурки для охотника - мелочь. А для меня - не мелочь. Надеюсь, вы не думаете, что я собираюсь ими спекулировать?.. Подарю друзьям. А может быть, и любовницам. Или вы считаете, что я окончательный старпер?
- Вас все равно поймают: они без государственного клейма.
- Женя, не будьте мальчиком. Посмотрите вокруг, каждая третья женщина здесь в собольей шапке.
- Где - каждая третья?
- Я не про бамовцев. Про местных. Да и про тех, кто приезжает сюда. Хоть одну шапку вы найдете магазинную? Нет, Женя. Но фабричное клеймо на подкладке увидите. Все до смешного просто. Покупается обыкновенная фетровая шляпа. Берут с нее подкладку с клеймом и ставят на дорогую шапку. Да и кто имеет право сдирать шапку с головы и учинять расспросы?.. Теперь ответьте на мой вопрос: кому все-таки рассказали про меня? Арояну?
- Зачем вам это знать?
- Мы же договорились: откровенность за откровенность.
- Значит, вас все-таки это обеспокоило, Дрыхлин? Значит, боитесь?
- Вы правы, Женя, боюсь. За репутацию. Слухи неприятны. А они уже обозначились. И неприятно, что на какое-то время придется воздержаться от дорогих подарков дорогим людям. Неприятно, что сегодня пришлось расстаться с одной из шкурок. Той самой, что вручила мне ваша охотница. Сдал ее по госцене и по собственной инициативе, объяснив, как она попала ко мне. Жаль было, конечно, Ольгу. Она не имела права дарить ее или обменивать на что-то. Но что оставалось делать? Думаю, что пожурят девушку и на этом кончится.
- Негодяй вы, Дрыхлин!
- Опять грубите, Женя. Не нарывайтесь на ответную грубость, это может плохо кончиться.
- Не пугайте.
- Упаси бог! Уж не подумали ли вы о физическом насилии? Нет, Женя. Есть тысячи способов напугать человека, и ни один из них не значится в уголовном кодексе. Не моя мысль - обаятельного, по вашей классификации, негодяя, товарища Бендера. Но вы мне не ответили.
- И не собираюсь.
- Вызываю огонь на себя, да? По этому принципу, значит, решили действовать?
До этой минуты на круглом лице Дрыхлина все время блуждала улыбка. Теперь она исчезла. Молча налил и молча выпил, не притронувшись к еде. Глянул на Савина колюче, проговорил с каким-то сожалением:
- Щенок ты все же, Женя. Неблагодарный щенок! Подошла официантка.
- Что, кавалеры, носы повесили?
- Рассчитай его, Зоенька, - сказал Дрыхлин.
- Чего так?
- Мальчику пора баиньки.
- Рассчитать? - спросила она Савина.
- Не надо, Зоя. Я еще посижу.
Та пожала плечами, ушла.
- Слушай, - сказал Дрыхлин, - мне ничего не стоит натравить на тебя тех вон бичей. Но я этого не сделаю. И раз уж ты остался, еще пару слов скажу тебе. Хоть ты мне и противен.
- Ты мне тоже противен, Дрыхлин.
- Накапали на меня или Ароян, или Давлетов. Тот, кому ты рассказал. Телефонная связь с райцентром только у Давлетова. Ты не решился бы звонить из его кабинета. Ароян мог. Так вот, мальчик, у меня от всего этого потери небольшие. А твоего Давлетова уходят на пенсию. Не делай квадратных глаз. Мытюрин уже принял решение и назначит вместе него Коротеева. Вот он, один из способов, под который не подкопаешься. Давлетову не поможет, даже если пройдет твое предложение. Мытюрин по дурости влез в историю. С Прокопчуком дружит. И я его науськал на вас. Ему ведь ссориться со мной тоже не резон.
- Для чего ты мне все это рассказываешь?
- Чтобы побольней тебе сделать, мальчик.
- А ты волк, Дрыхлин.
- Не спорю. И знай об этом. Знай также, что я поддержу тебя. Чтоб ты видел меня в авторитете и уважении. Злиться будешь, а сказать нечего. Я за новатора. Мытюрин ошибся. Он думал, что шлепнет по губам Давлетова, и конец. Он не взял в расчет вашего Арояна. И не мог подумать - а кто бы мог? - что вы устроите партсобрание. Коллективку не прошибешь. Пусть теперь хлюпает, как хочет. А я - за экономию, Не успеет завтра Ароян явиться в светлый кабинет, а я уже позвоню туда, понял? Вот тебе гибкость!
Дрыхлин сумрачно откинулся на спинку кресла и словно бы забыл про Савина. А тот сидел, не зная, радоваться ему или негодовать. И то и другое перемешалось. Ему действительно стало не по себе от откровенности Дрыхлина, от его неуязвимости. Но нет! Не может же быть: такого, чтобы броня из мерзости была неуязвимой!
Он опять вспомнил Сверябу и подумал, что тот бы нашел ходы-выходы, нагнал бы на Дрыхлина бессонницу. А вот он, Савин, будто влетел на скорости в тупик.
- Ты ошибся, Дрыхлин, - оказал он. - Если примут наше предложение, Давлетов останется на месте.
- Не ошибся, юнец. Во-первых, Давлетов выслужил все сроки, отпущенные законом. А во-вторых, у вас ЧП, ты еще не знаешь. Труп у вас. А за трупы снимать полагается с должности.
- Чей труп?
- Меня это не интересовало. И не интересует.
7
Белый, белый снег. Чистый, как простыня после стирки. И колышки, воткнутые вкруговую, огородившие двухметровую сухую плаху с темным пятном на конце. Что ж ты наделала и что наковеркала в яркий солнечный день? Почему не кричат паровозные гудки, почему не замерло все в горести? Почему люди разговаривают, ходят, едят, почему не упали, зарывшись лицом в снег, от дикой нелепицы? Почему ползет из печных труб дым и гудят работающие механизмы, как будто ничего не случилось?..
Савин лежал в своем полувагоне, уткнувшись лицом в подушку. Не видел, что давно уже наступил день и люди разошлись после построения по объектам работ. Он жил еще в прошедшем времени, ехал по незаконченному зимнику на колесном вездеходе, втиснувшись в кабину вместе со Сверябой. Что-то там случилось у ребят с бульдозером, застопорилось строительство зимней дороги.
В тот раз Савин впервые увидел, как пробивают зимник, временную дорогу, по которой грузы ходят только до первого весеннего солнца. Впереди шли лесорубы и взрывники. Валили самые могучие деревья и выковыривали пни. Затем два бульдозера, ведущие основную расчистку. За ними - автогрейдер. И замыкала этот железный клин тяжелая бревенчато-рельсовая волокуша, которую Сверяба называл "гладильней".
Уже смеркалось, когда они добрались в тот раз до места. Мороз давил под пятьдесят, потому механизаторы все собрались между двумя огромными кострами. Тут же, возле замершей техники. Старшим у них был сержант Бабушкин. Увидев Сверябу, он облегченно вздохнул и, обиженно моргая ресницами, доложил, что вышли из строя оба бульдозера: на одном отказал двигатель, на другом лопнуло от мороза гусеничное звено.
Савин каждый раз воспринимал с некоторым удивлением такое свойство металла: становиться хрупким, если термометр показывает ниже сорока. Сверяба же сталкивался с этим постоянно и принимал как неизбежное зло.
- Бабушкин! - укоризненно сказал он. - Ты же лучший бульдозерист у Коротеева. Неужели сами не могли поставить запасное звено?
- Нету, товарищ капитан.
- Как же вы на зимник выползли?
Бабушкин виновато промолчал.
- Ладно, - ворчливо проговорил Сверяба. - Ехать теперь за звеном - к утру не управимся. Давай, ставь своих мужиков на двигатель. Проверьте топливопровод. Трубки снимите, прожарьте их. А мы с тобой да вот с Савиным "косынку" будем делать. Кусок железяки найдется?
- Так точно...