- А удостоверение внештатного инспектора?
- В другой раз, ладно?
- Может, сейчас?
- Так ведь фотокарточки все равно нет.
- Ах, да! Ведь и фотокарточка нужна. А знаете, может быть, это и хорошо, а? Вы сказали - в другой раз! Значит, у нас с вами будет другая встреча! Будет ведь?
- Конечно, - легко отозвался Савин...
Он надеялся, что Ароян уже может быть в гостинице. Все эти часы, с той минуты, как они расстались на автобусной остановке, в нем шевелилось беспокойство за исход миссии замполита. Не прошло оно и во время разговора с охотинспектором. Только упряталось вовнутрь. Думалось, что вот придет он сейчас в свой номер, а Ароян уже там. И первое, что скажет: "Все в порядке, Евгений Дмитриевич".
Но в гостинице замполита не было. Савин понял это, увидев на щитке ключ от своего номера.
Без всякой надежды спросил дежурную:
- Мне никто не звонил?
- Нет, миленький. Но приходил твой товарищ.
- Давно?
- С полчасика как.
- Что-нибудь велел передать?
- Записку оставил. Возьми вот.
Савин развернул листок и ничего не мог понять. Лишь прочитав, разобрался, что писал не Ароян.
"Женя, я объявляю вам общественное порицание: нельзя забывать друзей. Узнал, что вы приняли ванну, и очень сожалею. Мог бы предложить прекрасную, почти персональную парилку. Когда освободитесь, звякните по телефону..." Под запиской стояла подпись Дрыхлина.
Расстроенный, Савин прошел к себе в номер, категорично решив, что звонить он Дрыхлину не станет. Не о чем им говорить и незачем общаться. Едва успел сбросить полушубок, как по коридору грузно зашлепали шаги, и прозвучал голос дежурной:
- Ау, миленький! Иди!
- Что случилось? - выглянул он.
- Ты насчет звонка спрашивал? Звонит.
- А кто?
- Не знаю, миленький. Голос очень даже вежливый.
"Дрыхлин. Не пойду".
- Скажите, что я еще не пришел.
- Ой, да как же? Я сказала, что ты в номере. Да ты не бойся, пошли его подальше, в случае чего.
Савин спустился, опередив дежурную. Взял трубку, сухо сказал:
- Слушаю.
- Ароян говорит.
- Слушаю, Валерий Георгиевич! - совсем другим тоном произнес он и замер.
- Я уезжаю в аэропорт. Лечу в Хабаровск.
Настроение сразу упало.
- Ничего не вышло?
- Все идет по плану, Евгений Дмитриевич. Не волнуйтесь.
- Я - что? Давлетов...
- Передайте ему, что вернусь самое позднее через три дня. До свидания...
- Ничего, миленький, - сказала дежурная, когда он положил трубку. - Все образуется.
- Если кто будет меня спрашивать, отвечайте, что уехал, можно так? - попросил он.
- Велико ли дело! Конечно, уехал. А ты погуляй сходи. "Тайга" работает - раньше столовая была, а теперь рестораном называется. Соскучился поди в лесу? А то сменюсь, в гости к нам айда. Мы вдвоем со старым живем. Тоже, считай, военным был. В охране поездов состоял. Пельменями из кетины накормлю. Приходи, миленький.
Гулять Савин не пошел. Лег на пружинную кровать, утонул в мягкой подушке и почти сразу уснул. Успел только подумать, засыпая, что хорошо бы уснуть, но вряд ли получится. И еще увидел на миг Ольгу, застывшую вместе с Ольхоном у границы мертвого и живого леса. Медленно двинулся к ней и потерял из виду. И вроде бы не спал, потому что, еще не открыв глаза, опять увидел ее на том же месте. А сам уходил к вертолетной площадке и все оглядывался, пока она не растворилась в тумане, которого не было вовсе.
Спал он, видимо, изрядное время, потому что в комнате стоял сумрак. Значит, завечерело, значит, и пообедать куда-нибудь надо сходить, и поужинать заодно.
- Звонил, - сказала внизу дежурная. - Другой звонил, но тоже вежливый. Вроде бы тот, что приходил. Я, как ты велел, ответила.
- Спасибо.
- В гости-то ждать тебя, миленький?
- Нет, наверное. Схожу в "Тайгу".
- И то дело. Какая мы, старые, тебе компания! А в "Тайге" музыка за пятак играет. Кинешь в щелочку, и получай удовольствие...
"Тайга" выглядела очень даже приличным заведением. Несмотря на ранний час, зал был почти полон. Савин сел за единственный свободный стол, взял меню. Из музыкального автомата шуршала мелодия, и Савин, вслушиваясь в женский голос, с трудом разобрал:
Листья кружат, сад облетает,
Низко к земле клонится дуб...
Сразу же вспомнил Сверябу, чай за полночь и его: "У меня тоже было "листья кружат..." Что-то делает он сейчас?
Утром они вылетели на "почтовике" все вместе, но в поселке Сверяба с Давлетовым сошли. Иван намеревался ехать в мостоотряд договариваться насчет запчастей. Те бедствовали с цементом, а у них в части цемент был с избытком. Вот Сверяба и собирался предложить взаимовыгодный обмен. Хотелось бы ему знать, удалось или нет.
Он поймал себя на мысли, что ему одиноко без Ивана даже в этом наполненном зале. Он привык к его разбойно-грустной физиономии - и не то чтобы привык, а чувствовал себя как-то надежнее около него. Честно признаться, Савин раньше любил покопаться в себе, в своих болячках. А в присутствии Ивана вроде бы и болячки не так ныли, и сомнения были уже не сомнения. Всякие колебания он отбрасывал напрочь. "Чтоб душу не выворачивали!" А может быть, не отбрасывал? Может, загонял в глубь своего могучего сердца!
Спокойно было Савину с Иваном, и сейчас чувствовал бы себя увереннее, будь тот рядом. Чтобы слушать вдвоем "листья кружат...". И пусть бы себе кружили, а Сверяба беззлобно бы выговаривал глухим голосом свои "семь на восемь" и посылал неведомых недругов подальше. Кого может обмануть его показушная свирепость, если в коровьих глазах накрепко затаились доброта и любовь к людям? "Только сердце у меня не камень..." - почти неразборчиво выводил женский голос.
Публика была совсем не ресторанной. Ни вечерних платьев, ни черных костюмов, ни лакированных туфель. Свитера, куртки, унты, валенки. И почти ни одного женского лица за столиками. Могучий и буйноволосый рыжий парень, подхватив официантку, отплясывал на пятачке, совсем не слушая музыки.
Когда пластинка смолкла и освободившаяся от кавалера официантка подошла к столику, он попросил:
- Рябчика с брусникой.
- Еще что?
- Еще рябчика с брусникой. И соленые грузди.
- Пить что будете?
- А разве обязательно? - спросил он.
Она хмыкнула:
- Не в столовую пришли!
- Не буду.
Пожала насмешливо плечами. Отошла. И вскоре явилась с подносом. "Не то что в Москве, - подумал Савин. - Там час прождешь, даже если посетителей по пальцам сосчитать".
- Питайся, трезвенник! - сказала и ушла к рыжеволосому, который кидал в музыкальный ящик монету за монетой. Но музыка бастовала.
- Рупь опусти! - весело советовали ему приятели.
- Не лезет, - так же весело отвечал он.
Официантка подошла, стукнула ладонью по крышке музыкального автомата, и забастовка прекратилась.
Савин расправился с первым рябчиком и приступил ко второму, когда почувствовал, как кто-то прикоснулся к его плечу.
- А мне сказали, что вы уже уехали, Женя. А вы, оказывается, из тайги и сразу в "Тайгу". Здравствуйте, Женя!
Это был Дрыхлин. Он с показной радостью протянул ему руку, и Савин, привстав, машинально пожал ее.
- Женя! Ну что это такое? Разве можно насухую? Зоенька! - позвал он официантку. - Бутылочку армянского! И представляю вам моего симпатичного друга. Его зовут Евгений. Уточняю, холостяк, возьми на заметку.
- Взяла уже. Трезвенник.
- Не скажи, не скажи, Зоенька. Он перед тобой маскируется.
- Да он на меня и не смотрит!
- Еще не вечер, Зоенька, посмотрит.
Дрыхлин по-хозяйски расположился за столом и говорил, будто опасаясь умолкнуть. Савину уже не хотелось есть, он отодвинул тарелку в сторону. Расторопная Зоя была тут как тут и так же быстро упорхнула. Дрыхлин налил в фужеры.
- Давай, Женя, за встречу!
- Я не буду пить.
- Напрасно вы обижаетесь на меня, Женя. Мои реплики во время вашего рандеву с Мытюриным ничего не значили. Взгляд со стороны, констатация факта. И желание разрядить обстановку. Все-таки обижаетесь? Не хотите отвечать?
- Нам не о чем говорить.
- Есть о чем, Женя. Полезный разговор может состояться. И для вас тоже.
Савин хотел позвать официантку, чтобы рассчитаться, но ее не оказалось в зале. Выскочила на кухню или выясняла отношения с рыжеволосым, потому что он тоже отсутствовал, и музыкальный автомат терзал другой из их компании.
- Хотите, Женя, я помогу вам с вашей прямой? И мы усадим Прокопчука и иже с ним в такую калошу, откуда путь только на свалку? Хотите? Без соавторства, Женя. Безвозмездно. Движимый любовью к государственной копейке, а?
- Не хочу.
- Напрасно.
Видно было, что Дрыхлин уже навеселе. Его маленькие глазки подмаслились, тугие щеки раскраснелись. Пиджак и подпиджачный жилет распахнулись, обнажив небесной голубизны сорочку.
- Напрасно, Женя. Вы многого не понимаете в жизни. Вы думаете, что она асфальт, как в некоторых книжках. Ошибаетесь. Это дорожка с глубокими ямами, в которые угодить, как два пальца обмочить. Страховка нужна, Женя. Поддержка. Локоть друга. Не отталкивать этот локоть надо, а цепляться за него. И свой при случае подставить.
- Ты мне, я тебе - так, что ли?
- Примитивно, Женя. Вы же не Давлетов с его бетонным мышлением и футляром в виде военной формы.
- Заткнитесь, Дрыхлин.