7
Вилма на кухне складывала в корзину только что выглаженное офицерское белье. Его было не особенно много - одна постирушка. К вечеру она собиралась отнести белье в имение.
- Ты, Эрнест? - углубившись в работу, Вилма кинула на него небрежный взгляд через плечо. Эрнест не заметил, как она поджала губы и озабоченно нахмурилась. Неловко потоптавшись у дверей и комкая в руках фуражку, он без приглашения сел на лежанку.
- Да, зашел… Сегодня нечего делать.
- Разве ты в море больше не ходишь? - взглянула на него Вилма. Приход Эрнеста помешал ей. Сейчас пора уже собираться, надо умыться, переодеться, а он тут расселся и не догадается уйти, пока ему не намекнешь. Неприятно.
- В море? - переспросил Эрнест. - Зачем туда ходить, если ничего не ловится. Работать впустую тоже неинтересно.
- Так-то оно так, - согласилась Вилма ("И зачем ему надо было прийти именно сейчас! Лебедев будет ждать на большаке за болотом в пять часов"). - Значит, ты теперь свободен? ("Уходи же, если тебе нечего говорить").
- Да, выходит так, - ответил Эрнест.
По дороге сюда он все обдумал: что говорить и как поступить, но по намеченному плану ничего не получалось. Сейчас следовало бы завести непринужденный разговор на интересующую его тему, встать по ту сторону стола напротив Вилмы, чтобы видеть, какое впечатление производят на нее его слова. Но он сидел и не в силах был подняться, словно лежанка держала его невидимыми щупальцами. А времени оставалось совсем немного. Скоро Вилма уйдет, да еще, может быть, Эльза явится. Почему он такой нерешительный! Никакого риска в этом нет, ведь он слишком хорошо знал Вилму, чтобы сомневаться в ее ответе.
- Хорошо зарабатываешь стиркой? - спросил он, направляясь к окну.
- На сахар и керосин хватает.
Сахар и керосин… Вот и попробуй тут заговори о чувствах, когда у нее на уме фунты да штофы. Повернувшись спиной к Вилме, Эрнест стал смотреть в окно, потом вспомнил, что у него в кармане папиросы, и закурил. Курить он научился лишь этим летом, и не столько из потребности, сколько из желания казаться более мужественным: если верхнюю губу еще не украшают усы, то, по крайней мере, папироса должна была свидетельствовать о том, что юноша конфирмован и ему теперь присвоены права взрослого мужчины.
Вилма уложила в корзину последнюю штуку белья и закрыла все газетой.
- Ну, я должна идти, - заявила она.
- Когда ты вернешься? - спросил Эрнест.
- Не знаю… Разнесу по квартирам, соберу новое для стирки. Заодно придется зайти к Галдыням, проведать, как они живут. Может, заночую у них.
- Вот как, - лицо Эрнеста вытянулось. И вдруг, сознавая, что план рушится и давно ожидаемый удобный случай ускользает, он почувствовал прилив необычайной смелости. Это походило на хмель, на самозабвение, прыжок наудачу в неизвестность.
- Ты обязательно сегодня должна сдать белье? - спросил он, опустив глаза, и краска залила его лицо.
- Будут ждать. Может, кое-кому и сменить нечем.
- А если ты отнесешь завтра?
- Зачем же задерживать белье, если у меня все готово? Да и деньги нужны.
Эрнест улыбнулся.
- Если из-за этого, то тебе вовсе незачем идти. Я только что продал старую лодку. Вот, - он вынул из кармана пачку денег и показал Вилме. - Тут все, что я получил. Двадцать четыре рубля.
- Двадцать четыре, рубля, - повторила Вилма в раздумье.
- Но мне эти деньги не нужны, - продолжал Эрнест. Посмотрев горящими глазами на Вилму, он добавил: - Если б ты сегодня вечером осталась дома, то… то я бы отдал тебе их.
Так, теперь все сказано. Если у нее есть голова на плечах, она должна понять. Чтобы помочь ей скорее прийти к решению, Эрнест хлопнул пачкой об стол, разбросав кредитки, - так нагляднее.
- Если ты согласна, бери их и делай с ними что хочешь.
- Но, Эрнест… - смущенно шептала Вилма. - Как же так? Как же я… За что ты мне…
Он молчал, опустив глаза.
- Эрнест, я ничего не пойму, - продолжала Вилма. - О чем ты думаешь?
Он не отвечал.
- Ты мне их даришь? Но я не могу так… даром принять такие деньги…
- Не ходи в имение и позволь мне остаться у тебя, вот и все… - хрипло выдавил Эрнест. - Да, вот и все. Тогда не будет даром. Если ты можешь брать у других, почему не можешь принять от меня? Чем я хуже других? Или они тебе дороже платят?
Он совсем и не предполагал высказаться так резко. Но ему казалось, что Вилма умышленно водит его за нос. Он обозлился, и вот как все получилось. Что поделаешь, если человек не привык к интеллигентному разговору!
Все это кончилось очень печально для Эрнеста. Если б он сумел более тонко выразить свои мысли и немного дипломатичнее подойти к вопросу, результат мог бы быть совсем другим, потому что двадцать четыре рубля, особенно для такой легкомысленной женщины, как Вилма, все-таки являлись большим соблазном. И зачем ему надо было приплетать сюда других?
- Чучело! Молокосос! - закричала Вилма в запальчивости. - Вон! Уходи с моих глаз, свинья ты этакая!
Эрнест вспылил:
- Разве я говорил неправду? Все знают, что ты делаешь. С чужими ты можешь, а когда свой человек…
- Вон, вон! Я позову на помощь! Какое ты имеешь право судить о моей жизни, поросячий хвост? Ну, чего топчешься? Забирай свои деньги, и чтоб духу твоего не было!
- А я не уйду, - упорствовал Эрнест. - Небось, прапорщика ты бы так не выгнала.
- Тебе дела до них нет. Они люди, а ты скотина.
Спокойным голосом, в котором простодушное удивление сочеталось с наивной надеждой, Эрнест задал Вилме вопрос, заставивший ее густо покраснеть. В тот же миг раздался громкий звук пощечины.
- А, так ты драться? - угрожающе заревел он, намереваясь показать ей силу своих кулаков.
Вилма схватила висевшую на стене сечку и замахнулась ею. Рот Эрнеста искривила недобрая усмешка. Громко засопев, он взял деньги, затем, остановившись в дверях, оглянулся и угрожающе пообещал:
- Попомнишь ты меня!..
- Я пойду к твоему отцу и расскажу, каков ты есть! - крикнула Вилма.
- Попробуй только! А этого не хочешь? - и Эрнест погрозил ей кулаком.
Возвращаясь домой, он всю дорогу ругался. "Шальная. Хвастунья. Еще бог знает что о себе воображает… Ну ничего, я ей… Так это не пройдет. Вертихвостка! Эх, подраться бы теперь с кем-нибудь!"
Во дворе его ожидал отец. За всеми переживаниями и волнениями Эрнест совсем забыл о проделке с лодкой, поэтому резкий тон отца в первый момент даже удивил его.
- Ну-ка расскажи, молодой человек, как ты продал лодку? Сколько получил и где деньги? Кто тебе вообще разрешил продавать ее?
- Лодку? - Эрнест, придя в себя, засмеялся. Смех получился неестественным, потому что в груди еще бушевала злоба. - Но ведь ты сам сказал, чтобы я искал покупателя. А когда я его нашел, так опять плохо. Неизвестно, как и угодить. Хотят продать, а когда продали - орут.
- Орут? - проворчал капитан, не зная, продолжать ли сердиться: в известной мере Эрнест прав. - Но почему ты не посоветовался со мной? Сделал все тайком, да еще меня посмешищем выставил.
- Откуда я мог знать, что ты тоже ищешь покупателя?
- Где деньги? - допрашивал капитан.
- Вот они, считай, - Эрнест протянул отцу кредитки. - Не взял ни копейки. Вы все только и знаете, кричите на меня. Что я, собака, что ли? Работаешь, словно лошадь, днем и ночью, а как только что случись, сразу: "Эрнест, Эрнест!"
- Что ты мелешь, кто на тебя кричит? - заговорил отец, заметно смягчаясь.
Эрнест, войдя в роль невинно оскорбленного, уже не мог остановиться и с упрямым видом, весь ощетинившись, стал подниматься к себе наверх. В итоге получилось, что обиженным оказался он. Он - бескорыстный труженик, все преследуют его.
Когда вечером семья Зитаров села за ужин, у капитана был смущенный вид. Он чувствовал себя виноватым. С Эрнестом все очень приветливо заговаривали. Вот что значит действовать решительно, по-мужски! С женщинами этот способ не оправдал себя, но во всех других случаях он годился.