- Я к Семке. Мы молча спускаемся по лестнице. Дома я усаживаю Вовку за стол, раскладываю перед ним эскизы и набрасываю на клочке бумаги вкладыши, которые мне приходится обрабатывать. Вовка берет карандаш и начинает разбираться. Он смотрит эскизы молча, ставит возле некоторых размеров маленькие вопросительные знаки, и мне начинает казаться, что приспособление ему не нравится. Неужели какая-нибудь ерунда? Но ведь оно же работает, и начальник цеха его смотрел... Я даже на какое-то время забываю, что привел к себе Вовку совсем не из- за этого приспособления, а из-за Леры. - Это не ново, - вдруг говорит Вовка. - Такое приспособление уже было описано в каком-то журнале. Я вот только не помню, в каком. Но это можно найти. Мне кажется, что вот здесь, - он показывает на эскиз, у тебя слишком массивная стенка. Тут такая толщина не нужна - нагрузка-то маленькая. Я на той неделе разыщу этот журнал и покажу тебе, как там. Но вообще-то здорово, что ты это сообразил. Там была статья инженера. А у тебя ведь только пятый разряд? Я киваю. Да, у меня только пятый разряд. В комнату быстро стучат. По стуку я узнаю Леру. - Да-да,- говорю я. Лера входит и протягивает мне книгу. - Вот твоя история, Семка. Спасибо. Потом она вдруг замечает Вовку (до чего же искренне у нее получается это "вдруг"!), здоровается с ним и спокойно, даже как-то озабоченно говорит: - Очень хорошо, что ты здесь. У меня к тебе важное дело. Но я спешу. Ты сможешь проводить меня до метро? __ Смогу,--жестко произносит Вовка. - Хорошо. Тогда быстренько поднимись, оденься, я тебя подожду здесь. Вовка извиняющимся взглядом глядит на меня и разводит руками: мол, видишь, есть дела поважнее твоего приспособления.
Я толкаю его к двери.
- Давай быстрей. Эскизы потом посмотрим.
Вовка выходит.
Лера прижимает руки к груди и испуганно глядит на меня.
-Ну, Семка, пожелай мне ни пуха ни пера.
- Желаю.
. Лера тихо шепчет: "Иди к черту!" - и улыбается.
Я отворачиваюсь к столу и начинаю собирать эскизы.
Возьмусь за них в выходной. Сейчас надо делать тригонометрию.
В дверь стучит Вовка.
Лера прощается со мной и выходит. Хлопает квартирная дверь, тихо позвякивая, качается цепочка, на лестнице, постепенно удаляясь, слышится голос Леры.
Я возвращаюсь в комнату, сажусь за тригонометрию и долго ничего не могу сообразить. Потом понемногу начинаю вдумываться, но задачи у меня все равно не
получаются. Я бросаю их и ухожу на улицу.
На другой день, когда я торопливо обедаю дома, ко мне входит Вовка, крепко сжимает мою руку и садится на подоконник.
- Мне Лера все рассказала, - говорит он,- Всю вашу комедию. Спасибо, Семка. Все-таки помирил нас. ,Мы, наверно, скоро поженимся. Вот кончу техникум, и поженимся.
Техникум Вовка кончит через год.
- А как же Стелла?- спрашиваю я.
-Стелла- это так... - Вовка морщится. - Чтобы позлить Леру.
- Тебе- так, - не унимаюсь я. - А ей каково? Она Ведь не кукла.
- Ну, что ж делать, Семка? - Вовка слезает с подконника и кладет мне на плечи руки. - Что же делать?
- Вчера было плохо мне, завтра - ее очередь. Видно, так уж устроена жизнь.
Я думаю о том, что, если бы у Леры не было под боком меня, она могла бы какому-нибудь парню закружить голову так же, как Вовка Стелле. Неужели иначе нельзя? Неужели жизнь действительно устроена так, что кто-то всегда должен страдать?
Мне не хочется, мне страшно не хочется верить, что жизнь устроена именно так. Я не буду мириться с этим. И мне не нравится, что Вовка говорит об этом так спокойно. Жизнь должна быть устроена так, чтобы все были счастливы.
5
Проходит еще год. В Москве - весна. Первая послевоенная весна, когда люди уже забывают о светомаскировке, когда то тут, то там начинают восстанавливаться разрушенные при бомбежках дома и асфальтироваться новые кварталы, когда по улицам проносится необычайно много трофейных машин самых различных марок, когда на улице Горького начинают заменять железные абажуры военных лет яркими матовыми фонарями. В коммерческих магазинах продают уже почти все, даже апельсины, а по карточкам иждивенцы все еще получают по триста граммов хлеба в день. Я давно ушел с завода и учусь в институте - в маленьком институте на Садовом кольце, который готовит полиграфистов. Лера - тоже в институте. Она, как и обещала когда- то, специально выбрала институт иностранных языков, потому что там почти одни девушки и Вовке не к кому будет ее ревновать.. Вовка кончает свой техникум, готовит диплом. Тема его диплома - автоматическая линия станков, изготовляющая одну деталь без прикосновения рук человека. В те годы - это новинка, и Вовку консультируют не только преподаватели его техникума, но и один профессор из Высшего технического училища имени Баумана и начальник цеха одного из крупнейших московских заводов. Этот начальник собирается взять Вовку на работу в свой цех. Кажется, Вовка, действительно, делает что-то очень интересное, очень нужное. В техникуме о его дипломе много шумят и спорят. С Лерой он теперь, наверно, не ссорится, а если и ссорится, то я-об этом не знаю - мне не говорят. И по тому, что они теперь не ссорятся, потому, что оба они, и Вовка и Лера, какие-то сосредоточенные, серьезные и спокойные, а не измученные взаимными подозрениями и ревностью, как раньше, мне понятно, что в их отношениях изменилось что-то очень важное.Когда я впервые это понял, еще в конце прошлого лета, мне стало больно, по-настоящему больно. Я несколько дней не мог ничего читать и после работы (я тогда последние дни работал на заводе) уезжал в какой- нибудь парк и ходил там до тех пор, пока у меня не начинали смыкаться глаза и заплетаться ноги.
С Лерой в эти дни я старался не разговаривать, и если встречал ее во дворе или на лестнице, то делал страшно озабоченное лицо, торопливо здоровался и уходил.
Потом я постепенно привык к этой боли, стал меньше замечать ее, а тут начались занятия в институте, появились новые заботы, новые знакомства, и уже через месяц я спокойно думал о Лере и Вовке и даже снова стал разговаривать с Лерой. Она, как и раньше, заходит
теперь ко мне за учебниками и держится спокойно, с достоинством, как старшая.
С Вовкой мы по-прежнему друзья. Он часто заходит ко мне, а я к нему. Когда Лера занята, я привожу Вовку на наши институтские вечера, знакомлю его с нашими ребятами, и мне приятно, что у меня такой умный и красивый друг, который нравится всем нашим студентам и
особенно девушкам.
О том, что Лера и Вовка собираются пожениться, знает уже, кажется, весь наш пятиэтажный дом. Мне даже один раз пришлось услышать, как дворничиха тетя Дуся обсуждала с лифтершей вопрос о том, где они будут жить, когда поженятся, - у Леры или у Вовки.
Но не все говорят об этом так спокойно и доброжелательно.
Однажды, возвращаясь вечером из читальни, я услыхал, как Женька Сухов говорил ребятам на лестничной площадке о Лере и Вовке грязно, похабно.
Я тогда подошел к Женьке и сказал:
- Ты не имеешь права так говорить о Лере. Это скотство. Я запрещаю тебе так говорить о ней.
- А кто ты такой, чтобы мне запрещать? - Женька, прищурившись, нагло ухмыльнулся. - И какое тебе до нее дело? Или тоже пользуешься?..
Вначале я хлестал по Женькиному лицу ладонями.
Потом мне этого показалось мало, и я стал месить его кулаками. Женька упал. Ребята оттащили меня, силой довели до моей квартиры и втолкнули в дверь...
Иногда к Вовке приезжает его товарищ по техникуму Славка, скромный, очень мило улыбающийся парень в очках, который может часами читать на память Есенина, Багрицкого и Блока. Порой вместе с Вовкой Славка заходит ко мне, и мы идем гулять, втроем или даже вчетвером - с Лерой. В Славке мне нравится все, кроме одного, - его слишком откровенного внимания к Лере. Он все время старается быть возле нее, читает стихи только тогда, когда она с нами, он даже несколько раз приглашает ее в кино, и они уходят вдвоем, без Вовки. Мне и то обидно, а Вовке, кажется, все равно - он шутит, смеется и совершенно не обращает на это внимания. Я как-то не выдерживаю и спрашиваю его:
- Тебе не кажется, что Славка слишком любезен с Лерой?
- Кажется, - невозмутимо отвечает Вовка.
- Почему же ты так спокойно к этому относишься?
- Видишь ли, Семка... Мы с Лерой после защиты диплома собираемся пожениться. И если она способна увлечься Славкой, то пусть лучше это будет сейчас, чем потом. Потом это может быть страшно. Особенно, если будут дети. Вовка хмурится и отворачивается к окну. Я смотрю на него и удивляюсь: насколько он все-таки старше, взрослее меня, хотя мы с ним почти одногодки. Я не всегда бываю с ним согласен, но все же мне кажется, что он умеет думать о жизни серьезнее и глубже, чем я. В общем, так вот и идет наша жизнь до того дня, когда однажды Вовка не заходит ко мне и полушутя не спрашивает:
- Скажи, Семка, с какой стороны у человека аппендикс?
- Понятия не имею, - отвечаю я. - А ты что - решил заняться анатомией? - Нет, мне некогда заниматься анатомией. У меня что-то с правой стороны болит. - Он показывает на низ живота.--Вот тут. Ты спроси вечером у матери. Ладно? - Ладно. Спрошу. Вовка уходит.
Вечером мама говорит мне, что аппендикс - с правой стороны и что, когда он болит, надо класть лед и вызывать врача. Сама она помочь в этом случае не может - она глазник.
Я бегу к Вовке. Аппендикс у него болит еще сильнее.
Вовка уже не может заниматься, лежит на диване с грелкой и жалуется, что она не помогает.
- Дай сюда грелку! - требую я.
- Возьми ради бога! - Вовка охотно отдает ее мне. - Все равно толку от нее ни на грош.
Я выливаю из грелки кипяток, наполняю ее холодной водой из крана и приношу в комнату.