Варенька поддерживала голову с белыми от изморози висками. Силой разжав стиснутые зубы подпоручика Лыкова, Радослов влил ему в рот несколько спасительных глотков спирта. Кровь чуть слышно толкнулась в висок. Сергей не открывал глаз. Но в нем тлела искра. Он жив.
"Несите подпоручика в ложемент!" - приказал Радослов батарейной прислуге.
Подпоручика Лыкова понесли в ложемент возле скал, где его батарея немало отбила турецких атак, вытерпела лютых вьюг и морозов.
Солнце между тем поднялось и не слепило больше Лысую гору. С Лысой горы начался обстрел. Оттуда видны были все наши позиции, особенно возле скал. Пули со свистом летели над траншеей, по которой батарейная прислуга, пригибая под выстрелами головы, несла бесчувственное тело подпоручика Лыкова.
Стали разрываться гранаты. Спереди, сзади, примериваясь к цели.
"Турки нас заметили! - крикнул Радослов. - Остерегитесь! Несите быстрее!"
Солдаты ускорили шаг, почти бежали к ложементу. Варенька торопливо следовала за ними. Последним шел Радослов. Варенька оглянулась, увидела его черный пламенный взгляд, белизну лба.
"Турки целятся по нас! Остерегитесь, Варенька, нагните голову!"
Ударил выстрел…
Что это? Выстрел ударил не только в рассказе - ударил действительно, где-то в лесу.
- Людмил! - вскакивая с кучи хвороста, закричала Варя. - Людмил!
Он тоже вскочил. Гром ружья раскатился по лесу. С дерева шарахнулась большая темная птица и, тяжело махая крыльями, низко пролетела над поляной. Словно разбуженный выстрелом, где-то поднялся предутренний ветер и зашумел по верхушкам деревьев. На востоке сквозь лес слабо яснело небо.
- Что это? Людмил?
Снова ударил выстрел, эхо покатилось по лесу. Ветер принес влажный запах реки.
13
- Нас ищут, - сказала Варя, слушая эхо, катившееся дальше, дальше в лес и где-то далеко за поляной улегшееся. - Наши! Наши! Э-э-эй! - топая и радуясь, кричала Варя.
- Эй! - отозвалось с того края леса, откуда ветер принес влажный запах реки.
- Нас ищут, Людмил! Милый Людмил!
- Идем им навстречу, Варя.
- У-гу! Э-эй! А-а! - гукало, звало, катилось из леса.
- Наши! - повторяла Варя с замиранием сердца.
Наши! Доброе, надежное слово! Страхи и одиночество отлетели от них. Ночь уходила из леса. Лес умолк в этот предутренний час. Ветерок прошумел и затих. И птицы забылись коротким летним сном. Солнце еще не взошло, восток не краснел, но бледный медленный свет тихо разливался по небу, гася редкие звезды. Выцветший серпик луны клонился за лес, к горизонту.
- Идем им навстречу, скорее, скорей! - звала Варя.
Они шли без дороги. Росистые кусты обдавали их холодными брызгами. Бледно-зеленые опахала папоротников склонялись перед ними. Старый пень, заросший плюшевым мохом, задумчиво стоял у них на пути; шуршали под ногами частые заросли длинных ландышевых листьев.
А это что? Не тот ли это молоденький ельничек, о котором говорил лесник? Конечно, он! Только сейчас он не "темнай-претемнай", а веселый, ярко-зелененький! Ельник, ура! Они обогнули его и вошли в большой таинственный бор с высокими, как колонны, стройными соснами.
- Э-эй! - неслось из глубины бора.
Знакомый голос! Ба! Ведь это Рома. Это Рома-агроном, Вездеглаз. Его голос. Вот кто их ищет! Рома! Сейчас он их найдет, и все их испытания кончатся. И рассказ о Шипке кончится…
- Людмил! - сказала Варя. - А дальше? А что с Радословом?
Она глядела на него на ходу. Он побледнел за ночь. У него белый лоб, очень белый. Клок волос свесился на лоб. А глаза черные-черные, и кажется, что-то в них зажжено.
- Что дальше, Людмил? - спрашивала Варя, быстро идя рядом с ним.
- И вот, когда близко ударил выстрел, совсем близко, совсем за спиной, она оглянулась…
- Ну?
- Она оглянулась. И видит - Радослов лежит в узкой траншее лицом в снег. Одна рука выброшена, будто кажет: "Напред!" Будто и мертвый он призывает: "Напред!" На снегу натекло пятно крови, снег был красный от крови. Пуля попала Радослову в затылок. Он не успел вскрикнуть и упал молча, убитый…
- Э-эге-ге! - катился под сводами сосен голос Ромы.
Низкий, гулкий, где-то за бором протяжно возник звук и повис в воздухе и долго не гас - это шел по Оке теплоход.
- Э-э-ге! Мы здесь! - приложив ко рту трубкой ладони, отзывался на Ромин голос Людмил.
Какой белый у него лоб! Глаза горят. Вот что, он похож на Радослова! Гордого Радослова!..
- Удивительно, Людмил, как ты наизусть запомнил Записки! - сказала Варя.
- Когда у нас в классе кто-нибудь вступает в комсомол, я рассказываю. Такой у нас обычай вспомнить Шипку! После Шипки Болгария стала Болгарией. Мал труд запомнить! Если хочешь знать, у комсорга есть потруднее дела.
- Ты комсорг? Наверно, ты хороший комсорг.
- Обычный. Когда ты приедешь к нам в Казанлык… Что? Ты не знаешь, что такое Казанлык? Мы живем в Казанлыке. Я учусь в Казанлыке.
- А Долина Роз?
- Долина Роз начинается от Казанлыка. Не знала?
- Конечно, нет. Откуда мне знать? Людмил, мы нашлись. А чего-то жалко, Людмил…
Они торопливо шли и говорили спеша, словно боясь не успеть сказать что-то самое важное, и время от времени покрикивали Роме: "Э-эй!"
- Поезд в восемь утра, - пробормотал Людмил, глядя на часы. - Завтра в Москве. Послезавтра в шесть вечера поезд на Софию…
Что он? Что он? Что он, Людмил?! Что он высчитывает?
- Послезавтра в шесть, - повторял он, сведя брови-шнурочки.
У Вари упало сердце. У Вари перехватило дыхание.
- Ха-ха-ха! Ты деловой, оказывается! - засмеялась она. - Здорово рассчитал! Смех! Как настоящий бухгалтер. Людмил, стоит ли тебе поступать в институт Горького? Поступай на бухгалтерский, ха-ха! Будешь вести бухгалтерию, ха-ха!
- Ты досадно смеешься, невесело, - удивился Людмил.
- Нет, я веселюсь! - крикнула Варя. - А на поезд успеешь, не беспокойся, успеешь…
И, распахнув руки, она побежала между соснами, пальтишко ее раздувалось и летело за ней, как голубое облачко.
- Наши, наши, где вы, наши?
Она бежала зигзагами, огибая сосны, и вдруг наскочила на агронома. Он был, как вчера утром, в высоких сапогах, соломенной шляпе и прорезиненной куртке на "молнии". За плечом у него было ружье. Все это придавало ему романтичность.
- Рома! Вездеглаз! - взвизгнула Варя и, с разбегу повиснув у него на шее, влепила поцелуй в небритую щеку.
- Здорóво, пионер! - сказал он. - Здорóво, Болгария!
Маленькая Сима-Серафима вынырнула из-под его локтя, в старом ватнике поверх розового платья, босая, держа в руках туфли на шпильках.
- Невредимые! Целые! - взмахивая туфлями, вопила она. - Нашлись! Не утопли!..
- Глупости! - свирепо оборвал агроном. - Для чего им тонуть?
Он снял с плеча ружье и три раза выпалил в воздух.
- Знак, что нашлись, - объяснила Серафима. - Клавдия по берегу ходит. Стрельнул три раза - значит, нашлись. Домой побежала деда успокоить.
Агроном поставил ружье к ноге, оглядел Людмила и Варю, сдвинул шляпу на затылок и освобожденно вымолвил:
- Черти!
- Перепу-у-угу-у было! - подхватила Сима.
- Черти вы, черти! Ну черти! - ругался агроном.
Он достал из накладного кармана пачку "Беломора", вытащил папиросу, помял и закурил.
- Из-за вас, черти, курить научился, - давясь дымом, сказал он. - Нашли время экскурсии затевать! Чья самодеятельность?
- Что это?.. А! - догадался Людмил. - Это я… говорю Варе…
- Ах, какое благородство! Он берет на себя! - перебила Варя. - Рома, не верь, заливает!
- Что это "заливает"? - спросил Людмил.
- Ха-ха-ха! - смеялась Варя. - Рома, это я увлекла его за Оку, я, презренная, я!
Рома бросил недокуренную папиросу, притушил сапогом, вдавил в землю и, поглядывая из-под соломенной шляпы на Варю, сожалеющим тоном спросил:
- Конфликт?
- Предоположим? - Он сдвинул шляпу на затылок. - Конфликт между вами не есть просто конфликт, а есть международный конфликт. Что грозит… - он надвинул шляпу на лоб, - срывом нашей политики мира. С целью предотвратить мировой пожар призываю стороны не дать разгореться… Дошло? Алле!
Он снова сдвинул шляпу на затылок, взял на плечо ружье и энергично зашагал в лес, в сторону, откуда они с Симой явились.
- Алле! - махнула Сима-Серафима туфлями на шпильках.
Из гостеприимства она засеменила возле Людмила: зарубежный как-никак гость!
- Наша колхозная молодежь с энтузиазмом сошлась в клуб на доклад, - рассказывала Сима. - Исключительно волнующий получился доклад, даже овации были! После обмена мнениями товарищ Хадживасилева, откликаясь на просьбу колхозников, выступила по-болгарски. Незабываемое впечатление!
- Да? - полувопросом вежливо ответил Людмил.
Варя шла сзади, сунув руки в карманы голубого пальтишка. "Вот и все. Вот и все. Вот и все!" - повторялось у Вари в душе. Она слушала бор. После недолгого сна в бору пробуждалась жизнь. Что-то ворочалось, возилось в кустах. Стучал дятел. Молодо, страстно высвистывала птица: фью-фью, тю-лю-лю! Вдали по-утреннему звонко куковала кукушка. На востоке желтело небо…
Коротко охарактеризовав Людмилу выступление его матери в клубе, Сима-Серафима от него отстала. Симе хотелось поделиться впечатлениями с Варей. Людмил, что ни говори, представитель иностранной державы, Сима немного перед ним тушевалась. С Варей Симе было свободнее.