Тот тупо смотрел на него, кажется, вправду ничего не понимая. И Сергей вдруг решился, махнул трактористу и зашагал к дому - быстрей и быстрей. Он прошел во вторую комнату, схватил чемоданчик, старый, еще довоенный чемоданишко, побросал в него несколько рубашек, сунул костюм - несколько раз принимался складывать пиджак, не получалось, втиснул, как попало.
- Что случилось, сынок?
- Ничего. Уезжаю к своим ребятам (эта фраза вырвалась неожиданно, сама собой, хотя, едва произнеся ее,
он уже был уверен, что давно обдумал этот поступок).
- Почему же такая спешка? И что с твоим лицом, Сережа?
Он глянул в зеркало: скула под левым глазом покраснела и распухла, но ничего страшного не было.
- Ерунда. Слушайте: если придут меня спрашивать, скажите, что ничего не знаете.
- Откуда придут?
- Ну, например, из милиции. Только не пугайся, мама. Ничего я не сделал, набил морду одному подлецу. До свидания, я поехал.
- Что ты сделал, Сережа? Я никуда тебя не пущу.
- Мама! Я ничего плохого не сделал. Мне пора, я напишу потом. Не волнуйтесь, может быть, не скоро. Отец, не волнуйся, я должен ехать. Спасибо.
Он вырвался из рук матери, схватил чемоданчик, пошел, давя рассыпанную по полу картошку, сказал от дверей:
- Огород там вспашет один, обещал,- будто это было самым важным, и выскочил на улицу.
Он пошел к станции, но по дороге раздумал, свернул в сторону, вышел переулками к шоссе, "проголосовал", доехал на грузовике до другой станции и только там сел в электричку. Он поставил чемодан на пол, сжал его ногами, чтобы не стащили, вспомнил и почувствовал, как устал, и незаметно задремал, как в тот первый, снежный день своего возвращения.
С Комсомольской площади он доехал до Курского вокзала, там сдал свой чемоданчик в камеру хранения. Было уже поздно. "А в Сибири сейчас утро,- подумал он,- так что в самый раз". Торопиться ему было некуда, и он пошел пешком - по кольцу до Красных ворот, потом налево по Кировской до почтамта. В записной книжке у него были адреса, он на всякий случай проверил адрес Мариманова, хотя и так знал его наизусть, они выучили адреса друг друга перед десантированием, эти адреса до сих пор светились в его памяти.
У него было двести рублей. Что стоили эти деньги? Сперва он хотел послать "молнию", но получалось слишком дорого, потом решил - "срочную", тоже дорого, и наконец остановился на простой телеграмме, тем более, что один старичок сказал ему, будто ходят все телеграммы с одинаковой скоростью.
Он взял бланк, вывел адрес и дальше написал: "Вася телеграфируй можно ли мне приехать устроиться работать мой адрес Москва центральный почтамт до востребования Сергею Лабутину жду ответа Сергей".
Девушка в окошке быстро-быстро прочла, подчеркивая каждое слово, сказала:
- А "до востребования" пишется отдельно.
- Пожалуйста.
- У вас слишком длинно, давайте сократим. "Телеграфируй Москва главпочтамт востребования возможность приехать устроиться привет Лабутин". Вот - вдвое короче.
- А "Вася"?
- Что - "Вася"?
- "Вася" надо оставить. Обращение! Скоро дойдет?
Ночевать ему было негде, я он вернулся на Курский, там купил мороженое за двадцать рублей, выпил воды, пристроился в уголке на лавке, рядом с молодой девкой, качающей грудного (неужели своего?), и так, сидя, заснул.
Утром поехал на почтамт, телеграммы от Васи не было, съел пирожок с ливером, потом опять, как в полусне, бродил по городу и, сидя где-то на бульваре, сквозь дрему услыхал разговор:
- Ну, поедем в порт?
- Еще рано, туда к четырем.
- Поедем сейчас, лучше там отдохнем.
- А ты-то чего устал?
- А съемка? Всю ночь почти что не спал. Вчера приходит в институт помощник режиссера, пестренький такой. Говорит: "Товарищи, помогите нам, послужите искусству. Будет сниматься массовка - разгон демонстрации".
- Девятьсот пятый год, что ли?
- Да нет, за границей. В одной из стран. У кого, говорит, есть шляпы, береты - всем надеть, галстуки повязать.
- А у кого гимнастерка?
- Да, я тоже говорю: а у кого гимнастерка? Ничего, говорит, сверху плащ наденете, мы вам дадим. Ну, приходим на студию вечером. Полон двор народу. Режиссер залез на вышку, сейчас, говорит, будет репетиция. Прожектора включили, прямо в глаза. И он командует: "Вперед! Назад! Влево! Вправо!" - Теперь этот студент, одетый уже наполовину по-цивильному: кителек с планками, но серые бумажные брюки и сандалии,- обращался не только к своему другу (тот был во всем солдатском), но и к Сергею: - Так раз тридцать. Потом, значит, появляется полиция. Чин-чинарем, в форме, с дубинками. И на нас! "Разойдись!" А мы намаялись, устали и на них: "Ур-р-р-а!" Нас-то много. Режиссер кричит: "Назад! Прекратить!.." Ну, потом они, значит, нас разгоняют. Так раз тридцать! Потом деньги в зубы и по домам. А еще не снимали, снимать будут днем. Завтра. А это репетиция. Ребята ходили с третьего курса раз десять - и репетиции и съемки, а потом картина вышла, и ничего этого нету.
- Ну, это нас не касается,- сказал товарищ,- это их дело, тебе платят.
- А сколько платят? - полюбопытствовал Сергей.
- Сорок рубчиков, и будь здоров.
- Не густо.
- Конечно, в порту больше. Но там работенка не мед. Совсем не мед.
- Ну, поехали? - встал со скамьи полувоенный.
- Ребята, меня возьмете?
- Чего же, можно. Навигация открылась, народу много надо, баржи приходят, хотя не как осенью, конечно, А кто тебе так по скуле зацепил?..
Они стояли у воды, у нестерпимо сверкающей воды, смутно напоминающей о чем-то. Стояли всей бригадой - и новые его знакомые, и другие студенты, и сам Сергей, и еще какие-то типы, и бригадир, тоже, как оказалось, студент, громадный Яша.
- Первый разряд по борьбе, силен парень, тяжелый вес,- сказал полувоенный Сергею.
- Разгрузим - и порядок! - негромко произнес Яша. И негромко же крикнул: - При-иступай!
Сергей взошел на баржу по сходням - по нескольким доскам с набитыми поперек планками (такая лестница - к трубе - была на крыше их дома за городом,- пришел под навес, где лежали штабелями мешки с мукой, повернулся к ним спиной, и двое положили ему на спину мешок. Он принял его так хорошо, так взялся за ушки, что мешок не показался ему тяжелым и устойчиво поместился на спине. Сергей пошел с опаской по слегка пружинящим под ногой сходням, - под ними маслянисто стояла черная у причала вода, ступил на твердую землю и сбросил мешок на широкую, уже белую от муки лавку. И другие двое тут же схватили мешок за углы, качнули раз-другой и вскинули в кузов грузовика, стоящего с отброшенным задним бортом,
Потом, стараясь не торопиться, поводя плечами, он снова взошел на баржу, и снова ему положили на спину мешок, и снова, и снова клали мешок на его израненную спину, и он шел, ступая на сходни уже без опаски, но тяжело и натужно, изо всех сил впившись пальцами в ушки мешка и, едва донеся, ронял мешок на лавку как попало. Руки у него обмякли, ноги дрожали, пот заливал глаза.
- Давай веселей, шарага! - негромко покрикивал бригадир Яша. Он тоже таскал мешки, сам брал на спину и сам же, донеся, шутя бросал в кузов. Зато остальные носили все трудней я трудней. Одни шли медленно, мешок тянул их назад, едва не опрокидывая на спину, и они порой выпускали его, другие бежали, согнувшись,- мешок прижимал их к сходням, к земле. Тут были студенты - ребята из армии, умевшие работать, и студенты - только из школы, слабаки, и еще всякая шпана, народ дохлый, алкоголики. Двое около машины измучились, брали очередной мешок за углы, мешки были набитые, трудно схватиться, один кто-нибудь выпускал, пальцы сами собой разжимались, мешок падал, скатывался на землю. Яша приставил в помощь одного,- когда они приподнимали мешок за углы, качнув раз-другой, он подхватывал снизу за середину, упирался грудью, животом. Но у кого-то опять вырвались из пальцев углы, мешок развернуло, он ударил зазевавшегося помощника, тот упал, мешок на него.
Яша отбросил мешок и гаркнул на упавшего:
- Ну, ты, люмпен!.. Погоню!..
Тот сидел на земле, небритый, ему было лет сорок пять. Он не мог вымолвить слова и лишь просительно смотрел на Яшу, но знал: Яша добрый, не погонит. Сергей шел следом, едва не наткнулся на него, сидящего, чуть не упал с мешком. Прохрипел:
- Не мешай, сирота!
- Шабаш! Перекур! - негромко крикнул Яша. Сергей долго не мог закурить, дрожали пальцы.
Потом опять носили мешки, потом был обед, даже кашу какую-то сварили. "Люмпен", который упал около машины (теперь все его называли "сирота"), подходил к каждому, спрашивал:
- Сообразим?
У Сергея спросил, как у старого приятеля.
- Не буду, мне деньги нужны.
Подошли ребята, которые привезли сюда Сергея:
- Ты из какого института?
- Я? Я еще не поступал. А вы?
- Мы из станкостроительного. Думали, может, по дороге...
Ночевал он с другими в старом пакгаузе, у границ порта, на пустых мешках. Ехать на почтамт не было сил. Заснул он сразу. На почтамт поехал утром - телеграммы не было. И снова разгружали баржу, носили тюки не то с хлопком, не то с ватой. Носить их было удобнее, чем мешки с мукой, потому что тюки были обвязаны веревками и хорошо было браться. Но зато гораздо сильнее, пропив вчерашнего, болело и ныло все тело - руки, ноги, спина. Опять обедали, и опять "сирота" спрашивал: "Сообразим?", и опять спали в пакгаузе. "Интересно, как там старики?" - подумал Сергей, устраиваясь.