- Неужели ты не понимаешь, - сказала она наконец, - почему Зина так хочет твоей дружбы? Сейчас она решает вопрос всей своей жизни. И как он решится, еще трудно сказать. Нужно человеку на плечо друга опереться? Все-таки она девушка, ей одной тяжело. А ты человек для нее не случайный.
Я закрыл глаза. Образ той Зины, которую я впервые увидел из окна комнаты Ксении, как живой проплыл передо мной.
- Спасибо. Я тебя понял, Катенька. Я ей напишу хороший ответ.
Катюша подошла ко мне, поправила уголок подушки.
- Знаешь, - сказала она, - напишешь, покажи мне. Ладно?
Сдавленное морозом, гулко лопнуло в окне стекло. Катюша оглянулась:
- Ломает. А все-таки зима - это уже начало весны.
7. Новый дом
Не знаю, так ли у всех, но в моей жизни время - это смена полос, чаще широких и длинных и мчащихся навстречу, как земля под крыльями самолета, идущего на бреющем полете, и реже - коротких и тихих, как в доме отдыха дорожка, ведущая к пляжу.
Прошло полтора года, для меня они явно были неполной меры. В году я насчитывал не более десяти месяцев; в каждом месяце не хватало пяти-шести дней; час - это было как кружка, наполненная пенистым напитком: смотреть - много, а выпить - только на два глотка. Где я не побывал за эти полтора года! Пересекая нашу страну из конца в конец, я видел одетые лесами стройки городов и заводов; видел сухие степи, где правильными рядами, посаженные рукой человека, зеленели молодые дубки и клены; видел, как плывут Караваны плотов по диким, порожистым рекам; видел везде людей в труде, наполненных одной мыслью: сделать скорее, больше и лучше… А возвращаясь домой, я и здесь всегда находил новое.
Н-ск быстро менял свой облик. Вокзальное здание было заново выкрашено, и на перроне поставлены новые фонари. Привокзальная площадь стала очень просторной, и нельзя было сразу понять, отчего это. Дома, окружающие площадь, стояли на прежних местах. Но площадь заасфальтировали, убрали коновязи, подстригли разросшиеся как попало за время войны тополя - и словно вдвое больше воздуха и света досталось тому же кусочку земли. Каменные дома в городе побелили, они стояли как кубы чистого снега, поблескивая на солнце стеклами окон. От вокзала почти до самой Песочной горки теперь протянулись гладкие, из асфальта, тротуары. Древностью веяло от примыкавших к ним из переулков деревянных настилов. Мостик через болотце у Песочной горки построили новый, а само болотце как бы отодвинулось: часть его засыпали шлаком, а сверху песком и землей, и получилась отличная лужайка.
Социалистический город за рекой, на стройке которого продолжала трудиться Ксения, теперь уже маляром, воздвигался успешно. Оставалось заложить три дома, и первая улица будет готова. Воображению легко рисовались остальные кварталы нового города. Впрочем, здесь нечего было и выдумывать, достаточно было подойти к доске со схемой генерального плана соцгородка, висевшей в фойе клуба, и убедиться, что все работы рассчитаны на пятилетний срок. Схема генерального плана была вычерчена тушью, скреплена многими подписями, заверена печатью - строгий и точный документ, но рядом с ним висело большое красное полотнище, и на нем, без всяких подписей и печатей, народ в едином порыве давал торжественное обязательство: "Выполним пятилетний план в четыре года". Так говорить могли только люди, знающие цену своим словам.
Тонкий весенний ледок, схвативший под утро прозрачной корочкой непросохшие лужи, трещал и ломался под ногами. Сквозь легкий морозец откуда-то издалека доносилось бормотание токующего на дереве косача.
- Слышите? - спросил я своего спутника.
- А что? - тот добросовестно вслушался. Не разобрал, должно быть, и в недоумении повел плечами.
- Косач токует, - сказал я, не в силах сдержать блаженную улыбку.
- А-а! - Это был только долг вежливости.
Мы шли дорогой, ведущей из города на лесозавод.
Мой спутник Ганецкий, фотокорреспондент "Огонька", имел в своем задании по Н-ску восемь тем. А времени на все у него выкраивался только один-единственный день. Ночью проходил курьерский поезд, и с ним он должен был уехать. Вот потому-то мы с ним и побежали спозаранку на лесозавод, где Ганецкому надлежало снять новый лесокорпус с механизированной подачей бревен из водоема, комсомольскую бригаду водителей автолесовозов и… Екатерину Федоровну Худоногову.
Ганецкий был превосходным фотографом, и корреспондент, надо думать, он тоже был неплохой; но собеседник из него никак не получался. После короткого разговора о косачах до самого лесозавода я не смог вытянуть из него ни единого слова, если не считать восклицания "Ах, черт!", вырвавшегося по жестокой необходимости: шагая по глубоко прорезанной колее, Ганецкий проломил ледок и ухнул ногой в лужу едва не по колено.
- Весенний лед обманчив. Не доверяйтесь, Константин Платонович.
Ганецкий поболтал ногой, стряхивая жидкую грязь с ботинка, и молча пошел дальше.
- Летом здесь будет делаться гравийное покрытие, - сказал я, пытаясь этим обелить наш город в глазах столичного гостя.
Ганецкий и тут промолчал. Обещанное гравийное покрытие, конечно, не компенсировало ему промоченных ног.
Так мы вступили на территорию лесозавода.
- Кому доложимся прежде всего, Константин Платонович? - спросил я, не без основания надеясь получить ответ. - Директору? Или зайдем в партийное бюро?
- Из горкома звонили Морозову, - буркнул Ганецкий. Он умел говорить, не шевеля губами, так, словно гудел в трубочку.
Секретарь партийного бюро, мой добрый знакомый, Иван Андреевич, встретил нас очень приветливо. Усадил на диван и, сразу дав понять, что хорошо осведомлен о цели нашего прихода, обстоятельно стал рассказывать, что означает для лесозавода устройство механизированной подачи леса из водоема прямо к лесопильным рамам.
- Все ясно, - не дослушал его Ганецкий. - Мне не очерк писать. Точный снимок… Начинать можно?
- Пожалуйста. Стакан чаю прежде не желаете выпить?
- Прежде - некогда, - сказал Ганецкий. - Потом - безусловно. Пока буду у лесокорпуса, нельзя ли подготовить комсомольскую бригаду?
- Можно и это, - согласился Иван Андреевич. - А когда Худоногову будете снимать?
- После. С ней много придется работать. Обложка.
- Какая обложка? - переспросил Иван Андреевич.
- Журнала. Портрет. Композиция. Полагается контрольных четыре снимка. Я делаю шесть.
- На обложку журнала, - почтительно сказал Иван Андреевич. - Здорово! - И повернулся ко мне: - А знаете, у Екатерины Федоровны еще одна радость: им в новом доме квартиру дают. Четыре комнаты, прихожая, кухня, центральное отопление, водопровод. Отличная квартира!
- Что вы! - воскликнул я. - Рад, рад! Да как это так все быстро произошло?
- Корреспондент "Огонька", - буркнул Ганецкий.
- Самомнение, товарищ корреспондент! - весело сказал Иван Андреевич и погрозил Ганецкому пальцем. - Самомнение! А квартиру, если разобраться, получает не Худоногова, а муж ее.
- Чем знаменит?
- Вам все знаменитостей подавай, товарищ корреспондент! Худоногов просто один из старейших рабочих на заводе, хотя по возрасту совсем не стар. Ну, а кроме того, передовик, общественник, бригадир, лучший мастер краснодеревного цеха… Достаточно, нет? Советую вам Худоногову снять вместе с мужем. Обложка у журнала большая.
- Такого задания не имею, - прогудел Ганецкий.
- А мы вам письмо напишем, - сказал Иван Андреевич. - С городским комитетом партии согласуем. Тогда можно?
- Второй вариант. Сниму. Давайте письмо. Фотогеничные лица?
- В этом я не силен, - развел руками Иван Андреевич. - В фотогеничности не смыслю, я с точки зрения внутреннего содержания. Алексея здесь нет, а Худоногова - вот, посмотрите.
- Гм! - крякнул Ганецкпй. - Да. Содержательное лицо. Весьма.
Он приблизился к стене, на которой был прикреплен поблекший уже плакат с портретом Катюши и надписью красными буквами: "Кандидат в депутаты Н-ского городского Совета по избирательному округу № 12", и стал читать биографическую справку.
- Обратите внимание, - вмешался я, - кандидатом в депутаты городского Совета ее выдвинули шесть коллективов. Ни одного голоса не было подано против. Спросите любого жителя Н-ска: знает ли он Худоногову? "Катю? Как не знать". И начнет вам про нее рассказывать.
- Вы уже начали, - сказал Ганецкий. - Я не очеркист. Пишите сами. Мне надо снимать. Показывайте, куда идти.
Иван Андреевич повел Ганецкого к лесокорпусу. Я улизнул от них, с тем чтобы предупредить и Алексея и Катю, а заодно и поздравить с получением новой квартиры. По правде сказать, мне стало жаль, что они переедут теперь на лесозавод. Не так часто будем бегать друг к другу. Три километра до завода да поселком идти еще с километр. Но избенка Алексея стала настолько тесной для семьи в шесть человек, настолько подгнила и осела, что расстаться с ней теперь можно было без всякого сожаления.
В медпункте Катюши не оказалось. Санитарка, новенькая, должно быть, только что с курсов, важно спросила меня:
- Вы на прием?
- На прием, - засмеялся я. Действительно, было от чего посмеяться: к Катеньке - на прием!..
- Вы на какой прием? - серьезно продолжала санитарка, обиженно поглядывая на меня.
- А разве это различается?..
- Ну, к депутату или к доктору?
- Ах, разве она уже доктор? - я улыбался, глядя, с какой самоуверенностью санитарка защищает достоинство Катюши!
- Вам какое дело, если лечиться пришли! - Огонек явной неприязни ко мне зажегся в глазах у девушки. - Лечит она не хуже доктора. И нечего вам улыбаться.
- Я не лечиться, я здоров, - успокоил я девушку.