Прошло еще полчаса. Разговор не вязался. Опоздание Алексея грозило испортить Катюше налимью уху, а нам с Алексеем - охоту.
Наконец Катюша не вытерпела, схватила платок.
- Побегу за угол, посмотрю. Оттуда далеко по улице видно.
Вернулась она всерьез расстроенная.
- Угодил где-нибудь иод пилу…
- Что ты, Катюша, - попытался я успокоить, - Алеша не такой ротозей.
- Ну, бревном пришибло. Завод - не тайга, не заметишь, откуда прилетит. Кругом железо.
- Катенька, да ведь не первый год он на заводе работает!
- В том-то и дело, что не первый, и никогда так не опаздывал. А сегодня - нате! Нет, что-нибудь не так. Пойду-ка я на завод, узнаю. Налью тебе ухи, пока совсем не простыла, а сама схожу. Ты тут кушай, без стеснения.
Я вышел вслед за ней на крыльцо.
- Ничего с Алексеем не случилось, Катя, а на завод давай сходим вместе.
Дорога шла берегом. Три дня назад за поворотом мы ловили хариусов, бежали с Алексеем по широкой россыпи; галька скрипела и раздвигалась под ногами; в воде, на большой глубине, сквозь сумерки летней ночи отчетливо выделялись валуны белого кварца; тихонько шелестели мелкие перекаты. Я удивился, - теперь было совсем не то: река вздулась и, желтая, взъяренная, раздвинулась, уперлась в берега; кусты затопило, забило щепками, мусором, разным хламом.
Прибой трепал, ломал кусты, бросая в них с размаху плавник-бурелом. Из-за излучины вереницей выплывали черные коряги, таращась над водой рогатыми корнями. Проплыла полузатопленная лодка, вслед за ней, приплясывая на волнах, пронесся двудонный бочонок, еще немного погодя - телега. Как мачты, торчали поднятые кверху оглобли. Потом опять потянулись драницы, бревна, жерди, целые изгороди.
- Коренная вода, - объяснила Катюша, - в хребтах снега растаяли, вот и поднялась. А может, еще и дожди в верховьях прошли. Так и накатывает валом.
Сторож лесозавода, еще издали заметив Катюшу, замахал руками, закричал:
- Ты чего, девка, прибегла? За мужиком, поди? Некогда ему. Вода задурила, лес подняло, все спасать пошли, эвон там, в запани, работают, повыше завода. И Алеха твой там.
Мы пошли вдоль забора. На заводской площадке царила тишина, высокая труба не дымилась, машины не стучали, - видимо, даже от рамы рабочие ушли спасать лес. Над плотным тесовым забором поднимались желтые штабеля досок. Доносился кисловато-острый запах опилок.
Тропинки возле забора не было. Мы шли, раздвигая кусты, на ходу обламывали ветки и отмахивались ими от назойливой мошкары. Ветки помогали плохо: мошкара набивалась в нос, в уши, попадала в глаза, забиралась под рубашку. Я оглянулся на Катюшу. Что же это такое? Она улыбалась.
- Каждое лето бывает так. Ничего, подойдем к реке - отстанет.
И в самом деле, у реки мошки стало меньше. На берегу, в воде, в лодках, на связках бревен - везде копошились рабочие, укрепляя запань. Вода поднялась так внезапно, что не выкатанные на берег плоты пообрывали причальные снасти и сплыли в конец запани. Связанная стальными тросами обоновка - плавучая преграда из бревен по четыре в ряд, рассчитанная только на "размолеванный", рассыпной лес, - выдерживала теперь невероятное давление. Рабочие проверяли крепления и в подозрительных местах протягивали дополнительные тросы. Любо было смотреть, как они бегали по боне - плавучей бревенчатой дорожке, соединявшей берег с островом, - как они хладнокровно рассматривали железные узлы, постукивали обухами топоров.
Работа подходила к концу.
Большой тяжелый плот, оборвавший на причалах толстые, в руку толщиной, смоленые канаты, удалось надежно захлестнуть металлическим тросом. С реки подали сигнал, а за забором откликнулись, и тотчас зафыркал, застучал трактор, загремела лебедка, и трос, поблескивая на солнце, постепенно натянулся. Самая серьезная угроза была устранена: плот больше не давил на обоновку запани, и рабочие радостно закричали: "Ура!"
Инженер, руководивший работами, сложил рупором ладони и раздельно, по слогам, объявил:
- Эй, ут-рен-ня-я сме-на, кон-чай. Вто-ра-я - на сво-и мес-та.
- Ого-го! - донеслось с воды. - Айда, ребята!
Рабочие, - одни подъезжая в лодках, другие вприпрыжку перескакивая по бревнам, - мокрые, должно быть крепко проголодавшиеся, но довольные (как же: лес не упустили!), выпрыгивали на берег и поднимались по косогору.
Кто-то, выскакивая из лодки, поскользнулся и ухнул в реку вниз головой. Здесь, у самого берега, было глубоко, и некоторое время, разбрызгивая воду, неудачник отчаянно болтал ногами, будто пытался убежать, потом ноги его исчезли, и на поверхности показалась голова. В волосы набились черные прутья и осыпавшиеся с бревен тонкие пластинки сосновой коры. Держа в кулаках по пучку такого же донного мусора, человек двинулся к берегу, уже выбрел на совсем мелкое место и вдруг ни с того ни с сего закричал:
- Тону, помогите!
Это всех развеселило. Теперь можно было и посмеяться. Мокрого неудачника выволокли на сухое место, подхватили на руки и понесли "откачивать".
В кругу рабочих Катюша увидела знакомого.
- Кеня, а где Лешка?
- Алеха? - переспросил Кеня, вытирая мокрую загорелую шею. - Алеха вон, на острове, плот выручает. - И вновь полез откачивать "утопленника".
У изголовья поросшего мелким кустарником острова, созле небольшого плота, маячила группа людей. На солнце поблескивали мокрые бревна, рядом с ними чернела лодочка. Вот она отделилась, сверкнули, опускаясь в воду, лопасти весел, и следом за лодочкой поплыла на буксире связка бревен.
Вода прибывала. Островок теперь оказался разделенным надвое: его наискось перерезала вновь образовавшаяся протока. Река, будто обрадовавшись этому короткому ходу, торопливо слизывала песчаные наносы у входа в него, вгибалась корытом, тяжелая, разбежавшаяся, и, как траву пригибая таловые кустики, неслась напрямик. Вот над током этой протоки, преодолев силу течения, и надо было пробраться лодочке со связкой бревен, а потом выпустить их в запань, устроенную в нижнем конце острова.
Поставив лодку наискось к течению реки, люди нажимисто гребли. Вбок лодка сдвигалась еле заметно, вниз же ее тащило полным ходом.
Все дальше и дальше выдвигается лодка к середине - ее обгоняет плывущий бурелом - и все сильнее притягивает к себе протока. Вот самый клин, разлив, водораздел… Куда: направо - в протоку - или влево - в запань?.. Струя подхватывает лодку и мчит на самый остров… В нетерпении я вытягиваю шею. Катюша цепляется мне за плечо… Ах, черт!.. Ну, еще! Еще чуть-чуть… Связку бревен затягивает в протоку, а лодку - в главное русло реки… Бечева натягивается, и к клину песчаной косы прижимается с одной стороны лодка, а с другой - бревна. Люди выходят на косу, вынимают из лодки стяги и, шаг за шагом поддевая стягами связку бревен, выталкивают ее против течения. Теперь можно развязать бечеву - бревна сами сплывут в запань.
Освободившись от груза, лодка поплыла опять вверх, к изголовью острова.
- Кого они посадили в корму, лодкой править? - гневно сказала Катюша. - Лешку надо, без горя протоку прошли бы.
- Сильное течение, - возразил я. - Кого хочешь унесет.
- Ну, Лешу не унесет, - гордо ответила Катюша. - А то сели какие-то суслики.
А лодка уже зачалила новую связку бревен и повторила свой путь. Только теперь "суслики", видимо учтя первый урок, зашли вдоль острова как можно выше, еще прилежнее налегли на весла и благополучно миновали протоку.
- Это им Лешка растолковал, - убежденно сказала Катюша, из-под ладони поглядывая на реку (лодка, освободившись от связки бревен, поплыла в очередной свой рейс).
Вдруг, приложив руку к щеке, Катюша жалобно проговорила:
- Лешка-то теперь го-о-лодный…
Закончив проверку и крепление обоновки, рабочие ушли. Остались только двое наблюдать за уровнем воды.
Воткнули в берег у самой воды сторожки - неширокие рейки - и сидели, благодушно покуривая. Волна рабочего шума отхлынула вместе с людьми за забор, и там тоненько, будто прокашливаясь, гуднул гудок; завод очнулся, заработал.
К вечеру, когда солнце приблизится к горизонту, звуки становятся слышнее, особенно над рекой. Где-нибудь далеко тюкнет человек топором по бревнышку - видно, как блеснет лезвие, - пройдет одна-две секунды, и отчетливый, будто умытый, такой чистый, послышится звук удара. Говорят, это к дождю.
На заводе, в дальнем углу биржи, складывали доски. Можно было не глядя определить их ширину. Одни ложились в штабель, издавая смачный, чавкающий звук, - тесины широкие, тонкие; другие дребезжали, подпрыгивали - дебелые плахи, бруски. Как будто вовсе рядом повизгивали вагонетки, на которых подвозили нераспиленные бревна к раме. Громыхала, разматываясь, цепь на лебедке.
Мое внимание привлекла стайка рыбешек. В окне между плотов они смело разгуливали взад и вперед, спинками почти касаясь поверхности воды. Иногда они, повиливая хвостами, опускались вниз и совсем скрывались из виду. Потом появлялись вновь и, завидев упавшую на воду букашку, толпой бросались за ней.
Увлеченный своими наблюдениями, я забыл о Катюше. А когда оглянулся, на берегу ее не было видно.
- Катя! Катя! - позвал я.
Она откликнулась где-то в березнике.
- Ты куда ушла?
- Гри-бы собира-ю-у… Иди помо-га-ать…
Березничек был невысокий, немного выше человеческого роста, но очень густой. Трава в нем тоже была густая. Я долго ходил, пробираясь сквозь плотные заросли, но не мог найти ни грибов, ни Катюши. Я аукнул, она, лукавая, не отозвалась. А тут опять напала мошкара…
Наконец я заметил обабок величиной чуть ли не с чайное блюдце. Однако стоило мне дернуть его за корешок, как шляпка упала на землю - настолько он оказался дряхлым и червивым. Это меня обозлило.