Глава восьмая
Финансовый крах
На меня - такова судьба многих финансистов - обрушилось все: обвинения, клевета, насмешки.
- А еще говорил Алексею Максимовичу: "Отдай мне деньги, ты плохой кассир!" - напомнил Абзац эпизод минувшего дня. - Да еще пиво!
- Товарищи, "клянусь последним днем творенья" у меня в кармане был свой пятачок.
- У нас своих денег нет. Все общее, - погрозила мне пальцем Клоунада. - Мы все свои деньги вам вручили.
- А он пиво пить!
- Нехорошо, Вася. Ты попрекаешь меня кружкой пива, а сам съел с четырех тарелок горох моченый, сухари черные, круто посоленные, три мятных пряника воблы кусок…
- Воблы не было!
- Ага! А горох? Сухари ел? Пряники ел? Вася потупился.
- И вот этот человек, съевший сухари, пряники моченый горох и не съевший воблы только потому, что ее не было, - а все входило в цену пятачка, - осмеливается кидать мне в лицо тяжкое обвинение. А сам он? Не он ли виноват в том, что мы купили эту банку с золотыми рыбками? Вот оно - вещественное доказательство. Мы потерпели крах, почему же я один должен нести ответ за все ваши безумства?..
- Ты прямо Плевако, - похвалил Пешков, - тебе в адвокаты идти, а не в инженеры…
Я пропустил мимо ушей язвительное сравнение меня с знаменитым судебным оратором, московским златоустом, хотя оно мне льстило.
- Я обрушу теперь свои молнии, или, лучше сказать, перуны, на самого Пешкова. Кто, если не он, наш, так сказать, отец, устроил этот безумный пир, радуясь возвращению блудного сына, и тем самым нанес непоправимый, последний удар нашей кассовой наличности?!
Алексей Максимович тоже потупился.
- Будем откровенны. О вы, лицемеры! - гремел я. - Вы делаете вид, будто поверили, что стерлядь мы наудили. Вот вам свидетельница: Маша знает, что Пешков (мы-то с Машей возражали!) купил стерлядей у рыбаков на три рубля. Три рубля, товарищи! Вдобавок он привел с собой кота, который сейчас опять подбирается к колбасе…
Совесть заговорила
- А между тем чего было проще? - продолжал я свою защитительную речь. - Стоило только дождаться вашего богатого улова - вон он висит и качается от ветра на кукане - и сварить уху из рыбы, добытой честным товарищеским трудом. Уха из ершей, по справедливому замечанию нашего юбиляра Батька, не менее вкусна, чем уха из стерлядей, сомнительно приобретенных. Ага! Я слышу, у Козана заурчало в животе - это у него заговорила совесть… Да-да! Уху вы все ели, и, стало быть, все виноваты.
- Ах! - воскликнула Маша.
Восклицание Клоунады относилось не ко мне, а к коту: он-таки подобрался к колбасе.
- Маша, смотри за котом!
- Я обещал быть кратким, жестоким, ясным и держу свое обещание. И теперь бросаю огненную стрелу в нашу Машу, явно поощряющую ворюгу-кота. Кот опоганил колбасу.
- В чем же я-то провинилась? Или уха нехороша была?
- Вина твоя не в ухе. Я видел, что она хороша. Пешков и я ее даже не попробовали, но не ты ли положила перед Пешковым две ложки? Что ты этим хотела сказать? Ясно. Ты хотела сказать: "Алексей Максимович, вы не потому купили рыбы, что хотели приветствовать возвращение блудного сына, вам самим стерляжьей ушицы захотелось… Ну и возите уху сразу двумя ложками, правой и левой рукой"… И что же мы видели? Я отдаю должное чуткой совести Пешкова: он не прикоснулся к ложкам - он сразу понял Машин намек, и совесть в нем заговорила раньше, чем в любом из нас. Но мы здесь никого не судим, а обсуждаем создавшееся положение. Ага! Вот, вижу, вы все повеселели: все-де уху ели, все и виноваты.
- А вас завидки берут?
- Не скрою - да. Ау! Ухи нет, но не в этом дело. Все это поэзия, а вот суровая проза: у нас нечем заплатить мужикам за перевоз лодки из реки Усы в реку Волгу на меридиане села Переволока… В кассе у меня сорок семь копеек серебром.
- Ах! - воскликнула Маша.
- Ох! - вздохнул Стенька.
Героический проект
Козан внес предложение:
- Мы перетащим лодку сами, своими руками.
- Пять верст, милый, да в гору высотой, пожалуй, сажен в пятьдесят!..
- Трудновато! - подтвердил Пешков.
- Невыполнимо! Однако я и это допускаю. Безумство? "Безумство смелых, вот мудрость жизни". Так? Есть, однако, другое препятствие.
- У него вечно препятствия! - ехидно заметила Маша.
- Препятствия видеть не мешает, иначе можно копнуть носом и понюхать, чем земля пахнет!
Пешков стал на мою сторону, что меня окрылило, и я продолжал:
- Допускаю: мы своими руками перетащим лодку через горы. Сколько времени займет этот геркулесовский подвиг - это я опускаю. Словом, лодка наша спущена у Переволоки в Волгу. И нам после того до Самары идти против воды еще верст восемьдесят…
- Сильно преувеличено… Почти вдвое, - поправил меня Алексей Максимович.
- Пусть так. Но нам угрожает голод. Я был уверен, что наше довольствие в верных руках. Однако половину колбасы наша хозяйка скормила коту. Остальное кот опоганил. Я вижу, что Абзац уже доедает свою булку… Каковы же наши ресурсы? Завтра мы еще будем хлебать прекрасную уху из ершей нынешнего улова. Котелок у нас есть. Но согласитесь, что трех арбузов ("Мы их съедим и не заметим", - вставил Пешков), десятка воблы и что осталось хлеба, при наличности в сорок семь копеек, - мало! Мы не можем продолжать кругосветку!
Решение
- Все? - глядя на меня горящими глазами, выдохнула Маша.
- Все! - подтвердил я. - Чего же больше?
- Пусть Батёк скажет. Вот! - Маша указала на Батька.
Тот сидел, погруженный в глубокую думу.
- Подбросьте в костер дров! - приказал Пешков. - Чтобы ярче пылал огонь! Осветим полным светом лицо нашего юбиляра!..
Огонь весело запылал, раздуваемый ветром.
- Ну, Петя… - поощрил Батька Алексей Максимович.
Батёк обвел всех сумрачным взором.
- В таком разе… - начал он, - ежели говорить напрямки… Или, например…
- Строго говоря, - подсказал Абзац.
- Строго говоря, - повторил Батёк, - ну, чего тут рассусоливать? Едем!..
- Куда едем? - воскликнул я, указывая левой Рукой вверх по Волге, к Жигулям, а правой - вниз, к Самаре.
- Куда, куда? - рассердился Батёк. - Куда ехали, туда и поедем.
Общий гул голосов показал, что Батёк сформулировал общее желание: оно осталось неизменным. Пешков, смеясь, толкнул меня в бок:
- На чем мы с тобой попались!.. А?..
Лимон
Мусор, оставляемый человеком на его временных стоянках, мне всегда был противен, хотя на подобных остатках основана чуть ли не целая наука. В своих прогулках с ребятами мы установили правило: покидая стан, убирать за собой. Все, что можно сжечь, мы в последние минуты сжигали. Это Алексей Максимович называл "часом всесожжения".
Ребята собрались в дорогу быстро. В костре весело догорали клочки бумаги, освещая сборы.
Маша, видя, что Алексей Максимович не встает с места, любезно предложила ему:
- Хотите еще чаю? А то я чайник выполощу!
- Выпил бы. С удовольствием и с лимоном.
- Ах, милые мои, где ж лимон?
- Лимон мы купили!
- Лимон был, - подтвердил Вася Шихобалов. - Я еще дяде Сереже говорил: "Пешков любит пить чай с лимоном".
- Я сейчас, - метнулась Маша, но Пешков ее остановил:
- Нет! Это очень хорошо, что ты забыла про лимон. Мы едем на север. Нам угрожает голод… Цинга - спутник голода. Лимон - лучшее средство против цинги… Уж вы мне поверьте - это так!
- Она забыла про лимон?.. Забыла про лимон!.. Неужели она про лимон забыла? - слышались голоса притворного удивления.
Остатки сладки
На Машу указывали пальцами. Все мы, каждый по-своему, уже в чем-то провинились, она одна до сей поры ускользала от общей участи. Наконец-то и она попалась!..
- Забыла про лимон? - Я покачал головой с укоризной.
Маша сконфузилась не более чем на полминуты и с женской ловкостью отвлекла разговор от лимона:
- Колбасы у нас осталось все равно немного, я вам разделю всем по кусочку.
От колбасы, хотя кот ее опоганил, отъев пупочек, где привязана пломба "Братья Беловы, Москва", отказаться ни у кого не хватило мужества.
Остаток колбасы Маша аккуратно завернула в бумагу, промолвив:
- Остатки сладки.
- А это кому?
- Как это кому? Конечно, коту.
- Он получил свою порцию.
- А на завтра?
- На завтра! Кот-то не наш.
- Наш. Вы не заметили - он вовсе не серый, а трехшерстный. - Маша показала нам белое в рыжих пятнах брюхо кота. - Коты трехшерстные бывают очень редко, и оттого они приносят счастье…
- Кот чужой.
- Мой кот! - настаивала Маша.