- Да, - сказал тот, - совсем забыл! Мы же условились, что вещи я перевезу к себе на квартиру.
- А почему я ничего не знаю? - спросила барышня.
- Сам удивляюсь. Все обговорено еще вчера.
- Ты пришел сообщить мне об этом?
- Нет, я был уверен, что ты знаешь. Хотел кое о чем расспросить твоего родителя.
- Интересно, о чем?
- Узнать, нет ли новостей об убийстве Сережи Свечникова. Говорят, отец твой освидетельствовал тело вместе со следователем из комендатуры.
Трофимов убрал руку с водосточной трубы, дернулся к окну, и Рысину показалось, что о смерти Свечникова этот человек услышал сейчас впервые. А ведь они, судя по дневнику, были друзьями.
- Значит, я буду у тебя завтра утром, в восемь часов, - сказал Якубов.
- Выйдем вместе, - отозвалась барышня. - Может быть, папа у Лунцева засиделся.
- Тебя проводить?
- Не стоит, здесь рядом… Разве что до угла.
Погасли окна, хлопнула дверь; тонкий отзвук молоточка в звонке надолго повис над палисадником, промелькнули за оградкой и растаяли в темноте зеленый пиджак Якубова, платок с каймою на плечах его спутницы, и вскоре их голоса смолкли в конце квартала. А еще через четверть часа, незаметно следуя по пятам за своим нечаянным соседом, Рысин увидел, что тот остановился перед входом в научно-промышленный музей, начал шарить по карманам - видимо, искал ключ.
Подойдя ближе, Рысин тихо окликнул его:
- Трофимов!
Тот отскочил в сторону, выхватил револьвер.
- Пожалуйста, не стреляйте! - Рысин хотел было поднять руки вверх, но в последний момент, устыдившись этой позы, просто широко развел их в стороны. - Мне нужно с вами поговорить!
Трофимов молчал. Браунинг светлел в его руке - теперь Рысин видел, что это браунинг. Его собственный револьвер оттопыривал карман галифе.
Напряжение не передавалось телу, лишь обостряло взгляд. Он видел круги под глазами Трофимова, его покатый лоб с сильно выпирающими надбровными дугами, что согласно учению физиогномистов свидетельствует о преобладании логического мышления. У самого Рысина таких надбровий, увы, не было. У него был прямой, гладкий, как у девицы, лоб, над которым волосы торчали козырьком.
- Кто вы такой? - спросил Трофимов.
- Нам нужно поговорить, - повторил Рысин. - Очень нужно.
- Что ж, прошу. - Трофимов указал дулом браунинга в темневший дверной проем.
Дверь уже отворилась, на пороге стояла худенькая стриженая девушка в платье с рюшами.
Колонна растянулась по улицам. Вспыхивают здесь и там огоньки папирос, на мгновение освещают лица и гаснут. Кучками идут офицеры. Знамя в чехле, шашки в ножнах, револьверы в кобурах. Молча идет колонна, лишь новые французские сапоги с длинными голенищами стучат по булыжнику еще не отлетевшими подковками - цонк, цонк.
Последний резерв генерала Зиневича, 4-й Енисейский полк движется из казарм на станцию.
Сзади гремят даже подводы, груженные связками казацких пик, приказано доставить их на фронт.
Кому? Зачем?
В типографии, где печатается газета "Освобождение России", виден свет, редактор Мурашов вычитывает гранки: "Сегодня мы выбираем отцов города на новое четырехлетие…"
Цонк, цонк, цонк!
Выплывает - вначале темное, потом светло-темное - полотнище флага над кровлей вокзала. Флаг поистрепался на ветру, тонкими лохмами посекся обрез, и, сливаясь с ними, летят по предутреннему небу длинные хвостатые облака.
Солдаты неохотно разбирают с подвод пики, несут к эшелону. Кто-то тащит их волоком, и древки постукивают по лестничным ступеням. Удивительно тосклив этот звук; молоденький юнкер, вслушиваясь в него, морщится как от зубной боли.
Командир полка идет к голове эшелона. Он идет быстро - левая рука ка отлете, полевая сумка мотается у бедра. За спиной у него остается темный молчаливый город, о котором он не думает.
Что ему этот город!
Наверное, Геркулес наконец-то разрушил пещеру ветров, и всю ночь выло за окнами, шумели деревья, грохали на крышах железные листы. Но дождь так и не пошел, тучи разогнало; утром Костя проснулся от яркого света - небо было чистейшее, синее, в тополях слитно и весело гремел птичий хор.
Рысин ушел еще ночью, а Лера спала на банкетке, положив ноги ка приставленный стул и укутавшись портьерой, которую Костя сорвал с окна. Спала тихо, как мышка. Будить ее было жалко, но пришлось все-таки разбудить.
- Не смотри на меня, я заспанная, - попросила она. - Иди, иди, я тебя сама позову.
Позвала через пять минут, уже причесанная. Вскипятили на спиртовке ячменный кофе, затем через черный ход вышли во двор.
- Ты уходишь, - сказала Лера, - а мне что делать?
- Ничего. Главное, Федорова не выпускай. Он проситься будет, но ты уж, пожалуйста, не выпускай.
Поколебавшись, Костя поцеловал ее в угол рта - быстро и неловко, по-гимназически, и зашагал в сторону Покровки. С Рысиным условились встретиться в половине восьмого на Вознесенской, возле тюремного сада.
Когда-то сад этот, предназначенный для прогулок заключенных, был обнесен забором, но потом перешел в ведение городских властей, и забор сломали. На верхушках лип суетились, вспархивая, вороны. Было тихо, ясно. Поджидая Рысина, Костя остановился у афишной тумбы, долго изучал рекламу ресторана Миллера: судак аврор, стерлядь по-новгородски… Отсюда хорошо виден был дом Федорова с резным надымником на трубе. Справа поднимались купола Вознесенской церкви, синие звезды лежали на их облупившейся позолоте.
Хотя с Рысиным проговорили до четырех часов утра, определенного плана действий, в общем-то, не было. После того как Лера сообщила, что Якубов и подпоручик, увезший ее экспонаты, - одно лицо, можно было предположить, что и они, и коллекция Желоховцева находятся в доме у Федорова. И утром Якубов придет за ними. Вернее, не придет, а приедет, ибо в таком случае без лошади не обойтись.
Ночью Костя сразу хотел пойти в чулан, взять Федорова за грудки, тряхнуть как следует, но Рысин воспротивился - тот, мол, ни в чем не виноват. И стал говорить о дневнике Сережи, о своих подозрениях, и все было убедительно, логично, спорить не приходилось; лишь одного Костя никак не мог понять: что за человек сам-то Рысин? Странный субъект. Явился один, без солдат, хотя отлично знал, с кем имеет дело. И в форме явился. Ненормальный он, что ли? Вполне мог пулю схлопотать еще до начала разговора. Но вместе с тем чуть ли не с первой минуты возникла почему-то симпатия к этому нелепому тонкошеему прапорщику в кургузой шинели, который, поднимаясь по лестнице под наведенным на него браунингом, важно рассуждал о физиогномике, о надбровных дугах. Надо же!
И потом, когда постепенно все выяснили, обо всем переговорили, Костя спросил с надеждой:
- Вы нам сочувствуете?
- Большевикам? Ни в коей мере, - отрекся Рысин. - Меня политика вообще не интересует.
- Тогда какого же черта вы пришли ко мне?
- Считаю своим долгом довести до конца уголовное дело, за которое взялся. Безразлично, с чьей помощью. Я убежден, что Свечникова убил Якубов, и хочу это доказать. Но как? Тышкевич строжайше запретил мне трогать Якубова. Я даже не могу его допросить, не то что арестовать. Значит, интересы мои и моего начальства прямо противоположны, а мои и ваши - совпадают. Ведь вы же любили Сережу. Или я не прав?
- Якубов - человек Калугина, - сказал Костя.
- Вот видите. А кто я против Калугина? Никто. Меня и слушать-то не станут.
- То есть вы задумали завтра утром взять Якубова с поличным. А поскольку я тоже слышал его разговор с дочерью Федорова и мог бы вам помешать, вы решили привлечь меня на свою сторону.
Рысин улыбнулся:
- Выходит, физиогномисты правы. Действительно, вы обладаете способностью логически смотреть на вещи.
- Тогда что же получается, господин прапорщик? - разозлился Костя. - Давайте разберемся. Хорошо, мы с вами заключаем временный союз. А дальше? Что будет с экспонатами, с коллекцией? После всего я должен отдать их вам, так, что ли?
- Мне они не нужны, - спокойно отвечал Рысин. Я считаю, что по совести коллекцию следует вернуть Жолоховцеву. Его право поступить с ней так, как он сочтет необходимым. А музейные экспонаты я оставил бы хранительнице. Вам, барышня. - Церемонный кивок в сторону Леры. - Вы имеете полное право распорядиться ими по своему усмотрению. В таком случае все будет по совести.
- Заладили, - сказал Костя. - По совести, по совести.
- А как же еще? - искренне удивился Рысин. - По совести и по чести. Для меня, например, найти убийцу Свечникова - дело чести. Я читал его дневник. А вы с ним были друзьями, он очень хорошо о вас пишет, очень нежно. Разве вы не хотите передать его убийцу в руки правосудия?
- Господи! Да какое правосудие вы имеете в виду? Ваше? Колчаковское?
- Правосудие всегда одно, - сказал Рысин. - Только законы разные.
Костя расхаживал по комнате, его браунинг лежал на банкетке в полуаршине от Рысина, тому достаточно было протянуть руку, но оба они забыли об этом браунинге. Рысин предлагал завтра утром на извозчике поехать за Якубовым, проследить, куда тот повезет свою поклажу, и на месте взять с поличным - хорошо бы, например, на вокзале, чтобы при свидетелях: тогда Якубова можно будет уличить в похищении казенного имущества, арестовать, а позднее, в ходе следствия, он, Рысин, берется доказать и обвинение в убийстве.