* * *
Через неделю Лозинский устроился на работу в артель "Обувщик". Он отказался от места в мастерской и попросил дать ему точку на улице.
Проработав до ближайшего воскресенья, он на попутной машине отправился в деревню, где жила жена Прокопенко с больным сыном.
Нежданный гость
Условленный срок прошел.
От посланных не было никаких вестей.
А время не ждало…
Майор Инге вызвал к себе Воронкова.
- Готовьтесь в дорогу, - коротко приказал он. - Полетите завтра в ночь. Все инструкции и снаряжение получите у обер-лейтенанта Клюгера. С вами полетит радист. Старший - вы. Все. И смотрите: не вздумайте крутить, - у нас длинные руки!..
Воронков даже покраснел от обиды, но что же поделаешь…
И вот кулацкий сынок и грабитель оказался в одной кабине с длинным, белобрысым Гуго Мяги - немцем из Литвы, радистом фашистской разведки. Их различала только национальность, а цели и задачи, пути для достижения их - были одинаковы.
Они приземлились на редкость удачно и через двое суток, ранним прохладным утром подходили к небольшой железнодорожной станции Р., с детства знакомой Воронкову.
Ему было поручено найти Оливареса, если тот уцелел. В противном же случае примерно через полмесяца, самое большее через месяц, во что бы то ни стало провести диверсию на Н-ском заводе.
Он и Мяги оделись под солдат, отпущенных в отпуск по болезни, и имели соответствующие документы. По ним значилось, что Воронков ранен в голову и контужен, а Мяги - отпущен по поводу остеомиэлита правой стопы. У Воронкова подтверждением служил давнишний шрам и довольно искусно имитированное заикание. У Мяги на самом деле существовал незакрывающийся свищ. На груди Воронкова позвякивали две медали "За отвагу", у Мяги красовалась "За боевые заслуги".
С шинелями, перекинутыми через руку, Воронков с туго набитым вещмешком, а Мяги с чемоданом в руках (там помещалась рация) прошли к привокзальным торговым рядам.
Выбор был не очень велик. Больше всего стояло кринок, бутылок и даже четвертей с молоком, да почти у всех имелись подрумяненные, аппетитные на вид оладьи из картошки.
Воронков лениво брел по ряду, время от времени поднимая голову на торговок, и вдруг сразу остановился, коротко дернул Мяги за рукав. Перед ним стоял постаревший, обросший седой щетиной Афанасий Егоров и предлагал подрумяненные творожники, сделанные пополам с картошкой.
Воронков нагнулся над тарелкой, взял один, понюхал.
- Свежие?
- Ну! Только-только, - начал было Афанасий, но, взглянув на покупателя, осекся…
Воронков рассмеялся.
- Что, и теперь признал?
- Мать ты моя, богородица! - всплеснул руками Афанасий, почему-то бледнея. - Вот так нежданный гость! - Он торопливо сгреб непроданный товар и как попало посовал его в корзинку. - Идемте, идемте домой… Ну, будет радость!..
- Кому? - удивился Воронков.
Афанасий на минуту приостановился.
- Да у меня ведь братец твой, Антошка… И отец недалеко отсюда проживается.
- Вот это ловко! - Воронков возбужденно сдвинул пилотку на затылок. - Они ж в Сибири жили…
- Хе! - усмехнулся Афанасий. - Про тебя тоже говорили, что больше не вернешься, а ты вон какой орел прилетел! Любо-дорого посмотреть!
- Ну… обо мне другая речь…
- А как у них вышло - сам спросишь. Вот свидишься… Ты чего же, проездом на побывку аль совсем?
- После скажу.
- А-а… ну-ну… Я ведь так… - Афанасий смутился. - Это, значит, дружок твой?
- Приятель.
- Хорошее дело. А мы со старухой все так же, скрипим помаленьку. Лошадь я продал, хлопотно сейчас с ней, беда.
- Что же делаешь?
- Что придется. Проще сказать - шило на мыло меняю.
- Ну, это ты умеешь! - захохотал Воронков.
- Нужда научит, когда возьмет за то место, которым шубу на гвоздок вешают…
- Неужели и до тебя добралась?
- А что-ж ты думаешь…
- Ладно, не горюй, поможем.
- О!
- Я твое добро не забыл и в долгу не останусь.
- Ну, считаться…
Воронков помнил, где живет Афанасий, и, дойдя до нужного переулка, повернул в него.
- Не сюда, - поправил его бывший лавочник. - Я, Алексей Данилыч, переехал. Теперь на самом краю домишко мой. Тут уж больно на глазах было, а там спокой. Лес рядом, кругом почти никого.
"Что ни дальше, то лучше, - удовлетворенно подумал Воронков. - Нет, как ни говори, а везучий я".
Они подошли к дому с высокими тесовыми воротами и таким же высоким и глухим забором. С крыльца навстречу им поднялся худой, со впалыми щеками и заострившимся носом мужчина, снаряжавший до этого рыболовные удочки. Лешка с удивлением признал в нем Антона.
- Здорово, брательник! - протянул он ему руку, хотел улыбнуться приветливо и не сумел. - Ты что это?..
Антон, кажется, совсем не удивился приезду брата. Он равнодушно поздоровался, как-то нехотя осмотрел всю ладную, сбитую фигуру Лешки, метнул глазами на Мяги, молча прошедшего вслед за Афанасием в сени.
- С приездом. Какими ветрами тебя занесло?
- Добрыми, Антон, добрыми. А ты, будто, и не рад встрече?
- Почему… - Антон замялся. - Я уж думал, что тебя и в живых-то нет.
- Вот как! Нет, брат, рано записал в поминание. Мы еще поживем!
Антон горько усмехнулся.
- Ну, я-то плохой для тебя компаньон в этом деле. Кажется, немного уж осталось…
- Да что с тобой?
- Врач говорит - язва, - будь она проклята!
- Ну, это еще не так страшно! Я думал - туберкулез… Не вешай голову! Найдем дельного доктора, сделает операцию и - порядок. Питание хорошее…
- На него, на питание-то, семишники нужны тоже хорошие, а где их взять, если я не работаю?.. Только рыбалкой вот и промышляю чуть.
Лешка обнял брата за худые мосластые плечи, прошептал в самое ухо:
- Денег у меня больше чем достаточно. Только об этом молчок…
Антон удивленно и недоверчиво покосился на Лешку. Тот хитро ему подмигнул.
- Мне Афанасий говорил, будто и отец где-то недалеко живет. Ты знаешь?
- Знаю.
- Когда сможешь повидать его, передать записку от меня?
- Поедем вместе.
- Нет, мне нельзя. Тут, видишь ли… Я тебе вечерком кое-что расскажу… Как он, старик, не смирился еще?
- Куда! Он до самой смерти не простит советской власти!
- Молодец! А ты? - Лешка пристально посмотрел на брата.
- Здоровья мне нет… - уклончиво ответил тот.
- А если я тебе по силам работешку дам?..
Антон метнул взглядом в холодные, глубоко запавшие глаза брата. Помолчал. Усмехнулся.
- Все понятно. Я сразу подумал, что не из армии ты прикатил… Барахло это на тебе - липа. Ты каким был, таким и остался.
- Угадал, - совершенно серьезно ответил Лешка. - И что же?
- Ничего. Я и сам только Антоном зовусь, а фамилия и отчество чужие.
- Вот так ловко! - изумился Лешка. - Как же это произошло?
- Очень просто. По своим бумажкам с Енисея не выбраться бы. Ну, и пришлось… позаимствовать у одного там, тоже Антона.
- Сильно! А батя как же?
- Да и он теперь Быхин Илья Матвеич, а не Воронков.
- Здорово, черт вас дери, право! Молодцы! Узнаю родную кровь!.. Значит, на тебя можно рассчитывать?
- Хоть в огонь, хоть в воду.
- Ну, в воду с твоим здоровьем…
- Можешь не беспокоиться. Болезнь у меня только по чужим бумагам числится, а сам-то я в полном порядке.
Лешка расхохотался так заливисто и громко, что из окна высунулся недоумевающий Афанасий.
- Что же вы, Лексей Данилыч, Тоша! Идите в избу, успеете наговориться и за столом.
Хохочущие братья прошли в сени. Мяги уже умывался, громко отфыркиваясь и расплескивая вокруг себя воду.
Гостеприимная жена Афанасия хлопотала у стола.
Холодный сапожник
Рация была поставлена в надежное и укромное место. Там же оборудовали и жилище для Гуго Мяги, которому следовало как можно меньше быть на виду.
Лешка отправился в город.
Первый день прошел безрезультатно. Лешка излазил все окраинные улицы и переулки.
На другой день он продолжил поиски ближе к центру.
Улица за улицей, медленно, словно отыскивая нужный дом, обходил он кварталы, пока не вышел к рынку.
Перед широкими воротами толпилась шумная толкучка. Здесь торговали с рук пирожками, папиросами вроссыпь, вареным сахаром, хлебом. Вдоль забора тянулись ларьки с морсом, посудо-хозяйственными товарами, с галантереей.
Лешка обошел весь базар и через другие ворота вышел к запущенному парку, в котором безнадзорные козы начисто обглодали саженцы тополя, а сейчас на выжженной солнцем лужайке сморщенная старуха пасла корову. Напротив ворот, прислонившись к ограде парка, стояла фанерная будка холодного сапожника. Сам мастер в эту минуту обрезал набойку на туфле, а перед ним сидела девушка, опустив ногу в носке на постланную газету.
Лешка прислонился к столбу ворот, неторопливо свернул цыгарку и стал наблюдать за сапожником.
Вот он кончил работу, еще раз, для верности, прошелся по набойке молотком и протянул туфлю девушке. Та надела ее, притопнула, осмотрела со всех сторон. Хорошо. Девушка рассчиталась и ушла.
Теперь Лешка увидел лицо сапожника с большими обвислыми усами, с худощавым, гладко выбритым подбородком. Поверх ватника на мастере был клеенчатый фартук, приколотый к груди булавками. Воронков внимательно рассмотрел положение булавок и, бросив недокуренную папиросу, направился к сапожнику. Тот уже трудился над каким-то ботинком, дратвой прошивая отпоровшийся рант.
- Успеха в работе! - пожелал вместо приветствия Лешка.