- Что, папаша, знакомого нашел?
- То-то, вроде бы да, - не совсем уверенно ответил старик.
- Навряд, - усмехнулся Воронков.
- Да нет, точно, - старик подошел к столу, сел напротив. - Вот как улыбнулся, так я тебя сразу и признал. Вылитый отец…
Воронков перестал жевать, пытливо уставился на старика.
- Какой отец?
- Твой. Данило Наумыч. Мы ж с ним закадычные приятели были… Что, забыл меня?..
- Постой, постой, - силился вспомнить Воронков, где он раньше видел эти серые, с насмешливым прищуром глаза, острый нос, изрытый оспой, и большой шишкастый лоб. - Лицо, вроде, знакомое, а где встречались, - убей, не помню.
Старик нагнулся поближе, шепотом спросил:
- Афанасия Егорова аль не помнишь?.. Еще конфетки я тебе маленькому приносил…
- Верно! - чуть не закричал Воронков. - Афанасий Терентьич! Верно! Ах, ты!.. Вот встреча!..
- Ты потише, - остановил его старик.
- А что? - Воронков огляделся. Никто не обращал на них внимания. - Ерунда! Вы из дома куда или домой справляетесь?
- Домой.
- Вот хорошо! Прихватите и меня, все, глядишь, веселей вдвоем.
Старик растерянно затеребил бороду, пытливо взглянул на Воронкова.
- А… ты чего домой? В деревню то есть…
Воронков помрачнел. Долго молчал, потом через силу выдавил из себя с хрипом:
- Так… Хоть поглядеть, как оно теперь…
- Глядеть-то нечего.
- Ну, все-таки… Я ведь двенадцать лет не был в этих краях.
- Слышал я кое-что про тебя. Краем уха, можно сказать.
Старик ожесточенно заскреб в бороде.
- Дела-а!.. Вот что, брат, рассчитывайся да поедем ко мне. Я теперь здесь живу, недалечко.
Воронков послушно собрался.
Когда отъехали от станции, старик горестно вздохнул:
- Ох-хо, не приведи господи, что делается на свете! Вот хоть бы и твое дело. Вернулся и даже переночевать негде. Ладно, зашел я в буфет…
Лешка промолчал, не зная, куда клонит Афанасий. Подъехали к высоким тесовым воротам. Старик спрыгнул с саней.
- Тпру-у, красавица!.. Вот мы и дома. Милости прошу, Лексей Данилыч! Сейчас нам баба самовар соорудит, закусочку… Эй, баба, открывай! - старик забарабанил кнутовищем в калитку.
* * *
- И вот, значит, докатилась эта беда и до нашей деревни. Сначала-то все разговоры были, драли глотки кто во что горазд - и ладно. Мы уж решили: так, мол, все и останется по-старому. И вдруг, понимаешь, приезжает из района какой-то партейный… Покалякал с тем, с другим, а вечером - бах! объявляют собрание бедноты. Понял, как? Не общий сход, а только самых что ни на есть голодранцев… Ты бери свинины-то, закусывай как следует, не стесняйся. Вроде родни ведь мы. Давай-ка еще по одной… С дороги не повредит…
В избе было жарко. Воронков сидел в одной рубахе, тяжело опустив локти на стол, руками стиснул голову. Афанасий уже раскупорил вторую бутылку, но хмель не брал Лешку. Не пьянел и хозяин, только нос его с каждым новым стаканчиком становился краснее.
- Да… Собрание, выходит, тайное. Ну, мы тоже не лыком шиты. Той же ночью все узнали… Что ж бы ты думал! Ведь решила-таки и наша голодрань сорганизоваться в артель! Помнишь Сережку Барского?
- Нет, что-то не припомню.
- Ну, вечный батрак! Такой высокий, худой… Последнее время у Василь Василича в работниках жил.
- А-а…
- Вот. Его, значит, выбрали председателем. Мы только посмеялись. Тоже хозяина нашли! И остальные под-стать собрались. На тридцать записанных дворов набралось пять лошадей, семь или восемь плугов, борон десяток, вот, почитай, и все. Про семена на посев и думать нечего. Разве что опять к твоему отцу идти или еще к кому. А у нас уж уговор крепкий был: ни пылины не давать, пусть разбегаются к анафеме. Да ты закусывай, Лексей Данилыч!..
- Ладно. Рассказывай знай.
- Пошла у них веселая жизнь. Когда ни послушаешь - крик, спор. Мы молчим. Думаем: прооретесь - тише будете. А время не ждет, вот-вот в поле собираться надо. И удумали они штуку. Опять за этим партейным съездили, снова собрание. И тот, видать, им присоветовал. Или, может, сами, додумались, я не знаю. Сидели, почитай, всю ночь, а с утра пораньше пошли по богатым дворам и… - Афанасий отогнул большой палец и подковырнул им снизу. - Все под корешок рушить начали. Это, значит, чтобы чужую силу себе забрать и с ней становиться на ноги. Эх, что тут пошло!.. Сейчас вспомнишь - и то мороз по спине…
Воронков стиснул кулаки, скрипнул зубами. Афанасий посоветовал:
- Ты побереги зубы-то. У волка они - одно оружие, а мы… - он не договорил, боясь, чего доброго, обидеть гостя, - Слушай дальше. Таким манером растрясли семь дворов. И каких!.. Кулацкими назвали… Потом пришел и ваш черед… Данило Наумыч ничего, держался крепко, только с лица помушнел весь… В общем, эх, чего говорить, сам не маленький! И вот кто-то из обкулаченных не стерпел. Этого партейного подкараулили ночью и маленько не совсем прирезали. Говорили, будто ваш Антон это, но доказать ничего не могли. Только после этого позабирали всех. Сначала - в район. Говорят, следствие там было, да ничего не могли добиться. Так всех и выслали. Вот такие дела…
Воронков долго молчал. Внешне он казался спокойным, но внутри все кипело и клокотало. Н-ну, погоди!..
- Наших, не помнишь, кто зорил, Афанасий Терентьич?
- Да ведь гамузом ходили.
- Но ведь был же кто-то за главного?
- Тот же Сережка Барский и верховодил. У вас-то как раз он и опись делал сам.
- Так! - Воронков сверкнул глазами, тяжело опустил кулак на стол. - Ладно!..
Афанасий понял, в чем дело.
- Ты это, парень, брось.
- Чего?
- Я знаю чего, не маленький.
- А коли не маленький - понимать должен, - зло бросил Воронков:
- И понимаю. Тут горячку пороть нельзя.
- Значит, простить?
- Зачем!
- А как же?..
- Все так же. С голыми кулаками, на рожон лезть - дело не хитрое. Хоть и далеко Соловки, а довезут за милую душу.
- Не страшно, только что оттуда.
- Ну, и как, рай там?
- Рай - не рай, а с голоду не дохнут и без штанов не ходят.
- Невелико же, парень, счастье. Пожалуй, не стоит из-за этого рук марать.
- Так что же делать? - выкрикнул Воронков.
Афанасий покосился на окно, бросил взгляд на дверь.
- Что ты орешь? Аника-воин! Подумаешь, велика штука - хоть бы и совсем пристукнуть председателя Сережку! Проще пареной репы… А прок?.. Никакого. Поставят другого - и только. Да и при чем тут он? Не один, а все виноваты, весь колхоз. Стало быть, и ответ нужно со всех миром спрашивать. А как - это подумай. В такое дело не перекрестясь лезть - ни боже мой. Знаешь, мой бы тебе совет…
- Ну?
- Махни-ка ты к отцу.
Лешка задумался. Помолчав, проговорил:
- Я уж кумекал над этим. А только - чего я поеду? Сами, наверное, бьются там, как рыба об лед.
- Не скажи. Данило Наумыч правильного ума был. Я, чай, думаю, сумел ухоронить малую толику от этаких-то богатств.
- Не знаю. Я ведь совсем мало переписывался с ними. В первую пору, почитай, года полтора не писал, чтобы, кой грех, за меня не потянули. Потом дал весточку, Батя тогда деньжонок немного прислал, посылку. Так и то через чужого кого-то, тоже боялся видно. Ну, я понял… Потом еще раза три денег присылал, писал, так, по пустякам больше. И про раскулачивание я узнал вдолги после… Да… Хотел я тогда тягу дать, ну, только где там!..
- Что, крепки заслоны?
- Крепки!
Помолчали. Самовар на столе давно затух. Хозяйка Афанасия, спросив, не нужно ли чего еще, ушла спать.
Хозяин снова налил стаканы.
- Да, Лексей Данилыч, много есть чего порассказать, а говорить об этом не хочется. Вспомнишь - и все нутро перевернется. Ладно, пей. А мой совет тебе правильный. Все ж таки отец, столько лет не виделись.
- Да я, признаться, и не знаю, где они сейчас, Афанасий Терентьич. Меня перебрасывали из лагеря в лагерь, они, видно, тоже мыкались, так и потеряли друг друга. Где искать?..
- Эва, у меня адресок есть, - улыбнулся Афанасий. Он встал, потянулся за иконы. Вытащил пыльный сверток бумаг, перевязанный суровой ниткой. Отошел к печке, сдул пыль, развернул. Подал Лешке помятый серый конверт.
- Вот.
- Вы, что же, переписываетесь?
- Да больше года не слыхать от него ничего, ну, а адресок я храню.
- А писем нет?
- Не сохранил.
- Жаль…
Афанасий промолчал.
Воронков старательно переписал адрес, спрятал бумажку в грудной карман.
Афанасий снова налил стаканы.
- Давай! За удачную твою дорогу. Приедешь - отцу поклон от меня. Помнит, мол, и не забудет вовек. Что хмуришься?
- Да что… Ехать, конечно, надо… но… с деньгами у меня… Сам знаешь, от какой зарплаты капиталы…
- Вон ты о чем! Не беспокойся, помогу. Я ведь от всей этой передряги в тридцатом годе уцелел почти неощипанный.
- Как умудрился?