"Почему же все-таки так расхваливают его колхоз? Не сошли же с ума те, что возносят его до небес!" - думал Шалит, и эти раздумья толкали его на новую встречу с Коциным, на беседу с ним: а вдруг в самом деле можно у него кое-что перенять!
Коцин почуял эту перемену в настроении Шалита и раза два заехал к нему, словно ничего особенного не случилось, словно между ними не пробежала черпая кошка. Он даже вскользь сказал несколько слов о Шейндл, похвалил ее, как лучшую в районе виноградарку, но растопить холодок, сковывающий их отношения в последнее время, ему все же не удавалось. Коцин, однако, не терял надежды. Снег запорошил поля и дороги, установился первый санный путь, когда он на паре резвых гнедых кобыл, запряженных в щегольские санки, катил, упитанный и самодовольный, мимо еще не полностью восстановленных после войны домов поселка "Надежда". На этот раз он ехал по делу, которое, как ему казалось, должно было заинтересовать Шалита и Журбенко.
Подъехав к дому, в котором они жили, он откинул полость, грузно вывалился из саней и зашагал в белом полушубке, в надвинутой немного набекрень новенькой офицерской ушанке навстречу выходившему на крыльцо Шалиту.
- Ну, как поживаете, дорогие земляки? - спросил он со льстивой улыбкой.
- Трудимся понемногу, - иронически посмотрел на него Шалит. - Что же еще нам остается делать? А о тебе и о твоем колхозе опять шумят газеты, да еще как!
- А разве мы не заслужили? - хитро прищурив левый глаз, спросил Коцин.
- Не знаю, - тоже с хитринкой ответил Шалит. - Раз хвалят - значит, заслужили. Вот, к примеру, про нас ничего не пишут, да и что, собственно говоря, про нас писать?
- Как что? Лукавишь, Шалит, прибедняешься! Разве мало достижений и в вашем колхозе?
Сказал эти неискренние, не от сердца идущие слова Коцин и тут же раскаялся: а вдруг Шалит возомнит о себе невесть что и вправду станет равнять себя с ним, с Коциным?
- До нас, конечно, вам еще далеко, но и совсем отмахнуться от ваших успехов тоже нельзя, - поспешил он добавить.
Ша лита разозлило такое высокомерие зазнавшегося соседа. И, как бы чувствуя это, Коцин опять решил подольститься к вспыхнувшему негодованием хозяину и сделал вид, что он очень интересуется делами надеждинцев.
- Давай прокатимся, я бы не прочь поглядеть на ваше хозяйство.
- Ну, если у тебя есть охота - поедем, - согласился Шалит.
Прежде всего они решили побывать на пасеке, где Коцин по-хозяйски осмотрел ульи, как оборудована пасека для зимовки пчел. Аншл осведомился, сколько меду дали за лето пчелы и почем мед на рынке, - словом, проявил большой интерес к этой отрасли хозяйства.
Затем Шалит с гостем отправились к недавно построенным коровникам.
- Ну, как? - озабоченно спросил Шалит, когда Коцин обошел все помещения.
- Да ничего, неплохо, - процедил сквозь зубы Коцин.
Шалита задел его снисходительный тон: ведь в эти коровники колхоз вложил столько труда - они, можно сказать, были его гордостью.
- Все, что нужно, чтобы скотине было удобно, у нас предусмотрено. Что же тебе еще надо? - спросил Шалит, и в голосе его Аншлу послышалось недоумение и даже обида.
- Я же говорю - "неплохо", - повторил Коцин, как будто бросая Шалиту подачку. - А ты бы посмотрел, какой в "Маяке" уход за коровами, - они у меня живут, как королевы. А вскоре для каждой будет устроена автопоилка - нажмет корова мордой, и вода сразу польется ей прямо в рот.
- Да это совсем как в песне о том, как царь пьет чай, - отозвался Шалит. - Помнишь?
Головку сахару берут
И ямку в ней сверлят, скребут,
И крепкий чай в ту ямку льют,
А там мешай, еще мешай -
И чай готов, и царь пьет чай.
- А ты что думаешь? Моя скотина пьет и ест не хуже, чем царь в этой песне: специальные мельницы перемалывают ей корм, и скотницы чуть ли не прямо в рот его коровам кладут, - продолжал хвастать Коцин. - Да это еще что! Это не все еще. "Маяк" еще покажет себя - везде и во всем.
- А что же? Пусть покажет! Нам будет только приятно, если наш сосед и земляк прославится, можно сказать, на весь Советский Союз, - отозвался Шалит.
В ответ на такие благожелательные слова и Коцину захотелось показать, что он предан своим землякам и готов о них позаботиться.
- Я надеюсь, что мы сумеем помочь вам, - сказал он тоном благотворителя.
- Нет, спасибо, мы и сами как-нибудь справимся: не к чему нам искать помощи у добрых дядюшек, - вскипел Шалит.
- Что это ты вдруг взорвался? - в свою очередь обиделся Коцин. - Я ведь тебе не милостыню предлагаю, а товарищескую помощь. Я здесь свой - столько лет работал с вами. Неужто ты думаешь, что у меня не болит за вас сердце, когда я вижу, что вы никак не можете залечить свои раны?
- Да ведь ты удрал, чтобы не видеть этих ран, ушел туда, где полегче, - не удержался от попрека Шалит.
- А разве мой колхоз пощадили фашисты? Разве его они не разрушили, как и ваш? - возразил задетый за живое Коцин.
Но Шалит только махнул в ответ рукой и, усевшись в сани, попросил Коцина повернуть к дому.
Во дворе Коцин выпряг лошадей, задал им сена и вошел вслед за Шалитом в горницу, где Журбенко за г. ремя их отсутствия успел сварить картошку и вскипятить чай.
- Давай перекусим немного, - пригласил Шалит гостя к столу. - Только разносолов у нас нет, не взыщи.
- Да я не голоден. Спасибо. Вот меду, если бы вы меня угостили, я бы отведал, пожалуй, - полушутя сказал Коцин, пытаясь, однако, перевести разговор на дело, ради которого он, собственно, и приехал.
- А мы и сами давно забыли вкус меда, - развел руками Шалит, - понимаешь…
Коцин почувствовал, что Шалит вот-вот придумает какую-нибудь отговорку и уж наверняка откажет ему в готовой сорваться с языка просьбе. Поэтому он поспешно перебил его и расчетливо перевел разговор на автопоилки, которые он собирается устроить на своей животноводческой ферме. Заговорив об автопоилках, он прозрачно намекнул, что заодно поможет и колхозу "Надежда" механизировать коровники.
- Самое главное - это достать трубы, ну, да их я смог бы достать на заводе, у своих шефов, только… вы сами понимаете…
Тут Коцин замолчал и многозначительно посмотрел на своих собеседников, надеясь, что те сами догадаются, в чем тут загвоздка.
Но Шалит и Журбенко сидели молча, будто язык проглотили, и Коцину волей-неволей пришлось объясниться.
- Хотелось мне отвезти одному начальнику в подарок бочонок меда. Сами понимаете - я ему мед, а он мне трубы, да и другое снаряжение для автопоилок… Заодно и вам достал бы… Я было подался на рынок, да вот незадача - не попадался мне мед, да и только. Как заколдованный. Я и приехал к вам…
- Вот как! - резко перебил Коцина Шалит. - Да если бы у нас были реки меда, мы и тогда бы не дали тебе его!
- > Что так? Подарок - дело обычное! Разве нельзя поднести подарок, купленный за свои трудовые денежки? - начал оправдываться Коцин. - Иначе, понимаешь, ничего не достать… А тут человек расстарается. Почему вам так тяжело стать на ноги? Да все потому, что мало мозгами ворочаете. А без этого ничего не сдвинешь с мертвой точки. Пока вы не сделаете человеку одолжение, и он для вас палец о палец не ударит. Я же здешний, вырос тут, чужих людей я не учил бы уму-разуму, не давал бы им таких хороших советов…
- А вот как раз мы, представь, в таких советах и не нуждаемся, - решительно отрезал Журбенко.
Ошеломленный такой отповедью, Коцин хотел было еще что-то сказать, но не смог: онемел, словно у него язык прилип к гортани.
Однажды поздним вечером Шалит пришел домой донельзя усталый и, к своему изумлению, увидел оживленно беседующую с Журбенко Шейндл.
"Вот так так, - с болью в сердце, ревниво подумал он. - Неужто и Журбенко на нее заглядывается? Но тогда почему она условилась с ним встретиться именно здесь, где может столкнуться со мною? Не иначе, как назло мне, чтобы подчеркнуть свое ко мне безразличие! А Журбенко? Разве так поступают настоящие друзья?"
А впрочем, Шалит никогда не говорил с Журбенко о Шейндл, и тот, быть может, думает, что их совместная с Шейндл жизнь была кратковременным увлечением, пустой забавой, что они давно надоели друг другу и окончательно разошлись. Тогда все становится понятным.
Шейндл, увидев входящего Шалита, стала красной как маков цвет.
- Как поживаешь? - спросила она смущенно.
- Да как всегда. Живем понемногу, работаем, - ответил Шалит.
С минуту он сидел молча, растерявшись, не зная, что ему делать: подойти ли к ней поближе, сказать два-три ласковых слова или держаться отчужденно и холодно. Да и Шейндл не знала, как себя с ним вести: ведь он, собственно, ничем перед ней не провинился - она сама от него ушла.
Молчание становилось напряженным. Шалит чувствовал, что Шейндл хочет ему сказать что-то важное, да не знает, как приступить, с чего начать. Он стал переодеваться и умываться в углу горницы. Чтобы дать гостье оправиться от смущения, Журбенко начал что-то рассказывать, но Шейндл все поглядывала в угол, где возился Шалит. Она, как видно, ждала, чтобы тот подошел к ней. Но Шалит, наскоро перекусив, собрался уходить.
- Куда тебе торопиться? - попытался задержать его Журбенко.
- Дело есть. Да я скоро вернусь, - уже на ходу ответил Шалит.
Тут поднялась и Шейндл и, поспешно протянув Журбенко на прощанье руку, вышла вслед за Шалитом. Тот недалеко ушел и, очевидно, нарочно замедлил шаги, как бы чувствуя, что она хочет его догнать.
- Куда идешь? - с улыбкой спросила она, поравнявшись с Шалитом.
- Да тут неподалеку.