Но не это хотел он спросить и не это она хотела ответить. А что - неизвестно. С ним было покойно Насте, с этим Антоном, бывшим летчиком и будущим охотоведом. Но и не покоя хотела сейчас Настя. А что? Неизвестно. Она догадывалась, понимала, что Антон не один, что такой мужчина не может быть один, но это ее почти не беспокоило. Почему? Его голос, глаза, грусть его были как-то по-особому близки и понятны ей. В его мыслях она словно бы угадывала свои мысли, в его словах были и ее слова…
- Можно будет мне зайти к вам в гости?
- Конечно.
- Я запишу ваш адрес?
- Пишите.
Он достал папиросы и на коробке крупно записал ее общежитие и номер комнаты, ее фамилию и имя.
- А как зовут вашу подругу?
- Вера.
Она знала, что ему совсем неинтересно, как зовут ее подругу, но так требовал какой-то неписанный закон, и он спросил ее об этом, и она ответила ему.
- Вы на каком курсе?
- На втором.
- А я - первокурсник, - Антон засмеялся, - мне уже двадцать восемь лет.
- У нас тоже есть такие ребята. Они хорошо учатся.
- А что им остается делать? Все фортели - позади.
- Вы были военным летчиком?
- Да.
- А я после школы два года работала в леспромхозе учетчицей. Теперь мне двадцать один год. У нас дома я уже в старухах числюсь.
- У вас дома очень молодые старухи…
Они шли и шли по бульвару, совершенно забыв о Вере, с каждой минутой все больше узнавая друг друга. Узнавая без удивления, словно наперед догадывались, что все именно так и будет. Будет эта случайная встреча, и эта ночь, и только их два голоса во всем городе. Насте казалось, что уже целую вечность идет она с Антоном по бульвару, и эта вечность не была для нее утомительной…
Через два дня Антон пришел в общежитие. Был он все в той же полувоенной форме: защитная офицерская рубашка, защитные брюки, форменная фуражка без кокарды, и только пиджак был гражданский. Он вошел в ее комнату, улыбнулся, пригладил густые волнистые волосы и лишь потом поздоровался. А она уже измучилась ждать его эти бесконечные два дня. Она уже думала, что все было шуткой или просто приснилось ей. Но нет, все было явью, и он теперь стоял в ее комнате и немного растерянно смотрел на нее.
Они пошли в парк. Настя мучительно ждала, что он ей скажет. Сказал Антон совершенно неожиданное:
- Знаете, Настя, ведь я женат.
- Знаю…
- Как? - он искренне удивился и тревожно посмотрел на нее.
- Я еще позавчера догадалась об этом.
Он помолчал, потом остановился и взял ее за руку.
- Я ничего не буду говорить об этом, хорошо?
- У вас действительно был юбилей в тот день?
- Да, Настя, был.
- В следующий раз я выпью вместе с вами.
Он понял все так, как она хотела ему сказать, и благодарно улыбнулся ей.
- У вас дома очень прекрасные старухи. При случае передайте им это от меня.
- Хорошо.
- Что мы будем делать?
Они бродили по парку, они видели, как оформляется лето из лопающихся почек, шумного гвалта птиц, просыхающих луж, поднимающихся к солнцу травинок и медленного затухания дня. Они бродили по парку, мимо прекрасных деревьев, выросших словно для того, чтобы полюбоваться их счастьем, чтобы послушать их согласное молчание и ощутить волнующую теплоту их взглядов. Пространство расступалось перед ними, и они видели далекие сопки в вечерней голубоватой дымке, изящные рожки нарождающегося месяца, огни манящих костров на островах и стремительный полет моторных лодок над Амуром. И еще - звезды, таинственно мерцающие планеты, яркие вспышки сигнальных огней взлетающих самолетов, огонек его папиросы, свет ее глаз…
Где-то в безбрежной Вселенной неслась в эти минуты комета Кагоутека, которая пришла к Земле из неведомых глубин Галактики и вновь отринулась от Земли, в поисках новых планет…
Люди не знают, как целуются деревья и птицы, реки и моря, земля и небо, потому как думают, что целуются только они одни…
А вечер все не кончался, он не хотел уступать ночи, и они, как могли, помогали ему в этом. Они бродили по притихшему парку, и вечер неотступно следовал за ними. Такой это был вечер.
6
Когда Настя пыталась припомнить, было ли в ее жизни что-либо похожее, ничего подобного ей не припомнилось. Какие-то пустяки, глупые и наивные. Но она размышляла дальше и приходила к выводу, что глупыми и наивными эти пустяки кажутся ей только теперь, а раньше, в свое время, они такими не были. В первый раз это случилось в пятом классе. Такой чистенький, аккуратный мальчик с длинными ресницами и задумчивыми глазами. Он не походил на остальных мальчиков из школы, он был особенный - городской. Его мама приехала работать в Мухоловку бухгалтером в промхоз. Она была важной, пышной и сильно накрашенной дамой. В деревне так и говорили: "Вон, Дама пошла". А мальчика звали Сережей. Это был красивый и нервный мальчик. Он мог хорошо учиться, но не делал этого из принципа: он не хотел быть выскочкой. И еще - он не обращал на нее внимания. А уж как она старалась понравиться ему. Лезла в драку с мальчишками, ныряла с подвесного моста, одной спичкой разжигала костер, и все это у него на глазах. Но он - скала, монумент, полный дурак, по деревенским понятиям. Своими сногсшибательными трюками она могла покорить любого деревенского мальчишку, потому что они знали цену этим трюкам, а его вот - нет. Он этой цены не знал и не пытался понять. Когда она, встав на раскачивающийся мазутный трос, держась одной рукой за проволочную перемычку, а другой поправляя волосы, замирала над бурлящей, в грязной пене и маленьких воронках, рекой, когда мальчишки замирали, с восторгом ожидая прыжка, он оставался равнодушным. Она прыгала, она летела над рекой, выбросив вперед руки, зажмурившись до красных пятен в глазах, она уходила в Ледяную воду, мгновенно сжавшись в комочек, чтобы не разбиться о камни, она неслась в упругих струях воды, отчаянно выгребаясь к берегу, а он что-нибудь читал в это время.
- Отчаюга, Настька! - восхищались ребята.
- Серега, прыгнуть слабо? - спрашивали они новенького.
- А зачем? - Сережа усмехался.
Этот вопрос ставил ребят в тупик, потому что каждый из них прыгал с моста, не задумываясь над тем, зачем он это делает. Так было принято. Никто не рождался и не умирал в Мухоловке, чтобы не прыгнуть с моста. Так было всегда.
Дошло до того, что Настя попыталась выведать у своей бабки, как привораживают женихов. Когда бабка спросила, кто же это такой, ее желанный, что она ему голову завертеть не смогла, она соврала ей, что желанный есть не у нее, а у подруги.
- Волос нужон, - строго сказала бабка.
- Какой?
- Ну его, желанного.
- Зачем?
- Тю на тебя, слухай, когда спрашиваешь. Волос нужон. С головы. Как добудешь, так с пятницы на субботу тот волос, с его головы, в русскую печку бросить надо. Как затрещит он там, волос еный, так три раза и повтори: волос в огне, жених - ко мне… Твой будет.
- Да не мой, бабушка.
- А я и говорю…
И началась охота за Сережиным волосом. Однажды, когда она подкралась к нему на речке и уже занесла над одной из прядок его русых волос ножницы, он поднял голову, удивленно посмотрел на нее, на ножницы и презрительно сказал:
- Или я дурак, или у вас в Мухоловке шутки дурацкие.
Наверное, дураком был все-таки он, так как не понял, что его хотели приворожить.
Потом Дама уехала. Исчезла так же неожиданно, как и появилась. Уехал и Сережа. Уехал, так и не прыгнув с моста, так и не поняв, зачем прыгала она.
Второй раз она влюбилась в веселого парня, киномеханика. Звали его Пашей. Он ездил по деревням с кинопередвижкой, и в каждой деревне у него было по девушке.
Так говорили в Мухоловке. Она этому не верила. Ей уже было шестнадцать лет, и она ходила на танцы. Когда не было Пашки, танцевали под гармошку, на которой хоть и лениво, но умело играл захолостяковавшийся Борька Безносюк. Но это были не те танцы, и народа на них приходило мало. Другое дело, когда приезжал Пашка. После кино он включал проигрыватель, и над Мухоловкой с ревом и визгом проносился вихрь никому здесь не ведомой музыки. От нее Борька Безносюк забивался в угол, вздыхал и затравленно вращал громадными глазами. Вначале, как и все девчонки, она лишь обожала Пашку. Но однажды он повел по девчатам своими быстрыми веселыми глазами и остановился вдруг на ней. Настя тут же умерла и воскресла лишь потому, что увидела Пашку перед собой. Он приглашал ее танцевать! Ее, Настю Зубову, которая до этого удостаивалась приглашений только от своих одноклассников. А здесь - сам Пашка! Было от чего закружиться голове. А Пашка станцевал, раза два что-то смешное сказал, сам же и посмеялся, и укатил по другим деревням. А Настя осталась ждать. Когда приехал, развеселилась до истерики, после танцев - плакала, не пригласил. И так прошел целый год. Она извелась, запустила учебу, и когда уже начала потихоньку ненавидеть его - он пригласил. После танцев пошел провожать. Это была победа. Она громко хохотала, она чуть ли не кричала, разговаривая с ним, чтобы подружки знали, с кем она идет. А на речке струсила, притихла, хотела поскорее домой. Но Пашка не любил терять вечера попусту, и уж если он с нею пошел…