Рояль
Как парламент, жующий Фронду,
Вяло дышит огромный зал,
Не идет Гора на Жиронду,
И не крепнет сословий вал.Оскорбленный и оскорбитель,
Не звучит рояль-Голиаф,
Звуколюбец, душемутитель,
Мирабо фортепьянных прав.– Разве руки мои – кувалды?
Десять пальцев – мой табунок! -
И вскочил, отряхая фалды,
Мастер Генрих – конек-горбунок.
. . . . . . . . . . . . . .Чтобы в мире стало просторней,
Ради сложности мировой,
Не втирайте в клавиши корень
Сладковатой груши земной.Чтоб смолою соната джина
Проступила из позвонков,
Нюренбергская есть пружина,
Выпрямляющая мертвецов.
16 апреля 1931
"Сохрани мою речь навсегда…"
Сохрани мою речь навсегда
за привкус несчастья и дыма,
За смолу кругового терпенья, -
за совестный деготь труда. -
Как вода в новгородских колодцах
должна быть черна и сладима,
Чтобы в ней к Рождеству
отразилась семью плавниками звезда.И за это, отец мой,
мой друг и помощник мой грубый,
Я – непризнанный брат,
отщепенец в народной семье -
Обещаю построить
такие дремучие срубы,
Чтобы в них татарва
опускала князей на бадье.Лишь бы только любили меня
эти мерзлые плахи -
Как прицелясь на смерть
городки зашибают в саду -
Я за это всю жизнь
прохожу хоть в железной рубахе
И для казни петровской
в лесах топорище найду.
3 мая 1931
Канцона
Неужели я увижу завтра -
Слева сердце бьется – слава, бейся! -
Вас, банкиры горного ландшафта,
Вас, держатели могучих акций гнейса?Там зрачок профессорский, орлиный -
Египтологи и нумизматы -
Это птицы сумрачно-хохлатые
С жестким мясом и широкою грудиной.То Зевес подкручивает с толком
Золотыми пальцами краснодеревца
Замечательные луковицы-стекла -
Прозорливцу дар от псалмопевца.Он глядит в бинокль прекрасный Цейса -
Дорогой подарок царь-Давида -
Замечает все морщины гнейсовые,
Где сосна иль деревушка-гнида.Я покину край гипербореев,
Чтобы зреньем напитать судьбы развязку,
Я скажу "села" начальнику евреев
За его малиновую ласку.Край небритых гор еще неясен,
Мелколесья колется щетина,
И свежа, как вымытая басня,
До оскомины зеленая долина.Я люблю военные бинокли
С ростовщическою силой зренья.
Две лишь краски в мире не поблекли:
В желтой – зависть, в красной – нетерпенье.
26 мая 1931
"Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето…"
Полночь в Москве.
Роскошно буддийское лето:
С дроботом мелким расходятся улицы
в чоботах узких, железных,
В черной оспе
блаженствуют кольца бульваров.Нет на Москву и ночью угомону,
Когда покой бежит из-под копыт.
Ты скажешь: где-то там, на полигоне,
Два клоуна засели – Бим и Бом,
И в ход пошли гребенки, молоточки,
То слышится гармоника губная,
То детское молочное пьянино:
До-ре-ми-фа
И соль-фа-ми-ре-до…Бывало, я, как помоложе, выйду
В проклеенном резиновом пальто
В широкую разлапицу бульваров,
Где спичечные ножки цыганочки
в подоле бьются длинном,
Где арестованный медведь гуляет -
Самой природы вечный меньшевик,
И пахло до отказу лавровишней!..
Куда же ты? Ни лавров нет, ни вишен…
Я подтяну бутылочную гирьку
Кухонных крупно скачущих часов.
Уж до чего шероховато время,
А все-таки люблю за хвост его ловить:
Ведь в беге собственном оно не виновато,
Да, кажется, чуть-чуть жуликовато.Чур! Не просить! Не жаловаться! Цыц!
Не хныкать!
Для того ли разночинцы
Рассохлые топтали сапоги,
чтоб я теперь их предал?
Мы умрем, как пехотинцы,
Но не прославим
ни хищи, ни поденщины, ни лжи.Есть у нас паутинка
шотландского старого пледа,
Ты меня им укроешь, как флагом военным,
когда я умру, -
Выпьем, дружок, за наше ячменное горе,
Выпьем до дна!Из густо отработавших кино
Убитые, как после хлороформу,
Выходят толпы. До чего они венозны,
И до чего им нужен кислород!Пора вам знать: я тоже современник,
Я человек эпохи Москвошвея,
Смотрите, как на мне топорщится пиджак,
Как я ступать и говорить умею!
Попробуйте меня от века оторвать,
Ручаюсь вам – себе свернете шею!Я говорю с эпохою – но разве
Душа у ней пеньковая и разве
Она у нас постыдно прижилась,
Как сморщенный зверек в тибетском храме:
Почешется – и в цинковую ванну, -
Изобрази еще нам, Марь Иванна!Пусть это оскорбительно, – поймите:
Есть блуд труда, и он у нас в крови.Уже светает… Шумят сады
зеленым телеграфом.
К Рембрандту входит в гости Рафаэль.
Он с Моцартом в Москве души не чает -
За карий глаз, за воробьиный хмель.
И словно пневматическую почту
Иль студенец медузы черноморской
Передают с квартиры на квартиру
Конвейером воздушным сквозняки,
Как майские студенты-шелапуты…
Май-4 июня 1931
"Еще далёко мне до патриарха…"
Еще далёко мне до патриарха,
Еще на мне полупочтенный возраст,
Еще меня ругают за глаза
На языке трамвайных перебранок,
В котором нет ни смысла, ни аза:
Такой-сякой! Ну что ж, я извиняюсь, -
Но в глубине ничуть не изменяюсь…Когда подумаешь – чем связан с миром,
То сам себе не веришь: ерунда!
Полночный ключик от чужой квартиры,
Да гривенник серебряный в кармане,
Да целлулоид фильмы воровской.Я, как щенок, кидаюсь к телефону
На каждый истерический звонок:
В нем слышно польское "Дзенькуе, пани",
Иногородний ласковый упрек
Иль неисполненное обещанье.Всё думаешь: к чему бы приохотиться
Посереди хлопушек и шутих;
Перекипишь – а там, гляди, останется
Одна сумятица да безработица:
Пожалуйста, прикуривай у них!То усмехнусь, то робко приосанюсь
И с белорукой тростью выхожу:
Я слушаю сонаты в переулках,
У всех лотков облизываю губы,
Листаю книги в глыбких подворотнях,
И не живу, и все-таки живу.Я к воробьям пойду и к репортерам,
Я к уличным фотографам пойду
И в пять минут – лопаткой из ведерка -
Я получу свое изображенье
Под конусом лиловой шах-горы.А иногда пущусь на побегушки
В распаренные душные подвалы,
Где чистые и честные китайцы
Хватают палочками шарики из теста,
Играют в узкие нарезанные карты
И водку пьют, как ласточки с Ян-Цзы.Люблю разъезды скворчащих трамваев,
И астраханскую икру асфальта,
Накрытого соломенной рогожей,
Напоминающей корзинку асти,
И страусовые перья арматуры
В начале стройки ленинских домов.Вхожу в вертепы чудные музеев,
Где пучатся кащеевы Рембрандты,
Достигнув блеска кордованской кожи,
Дивлюсь рогатым митрам Тициана
И Тинторетто пестрому дивлюсь -
Как тысяче крикливых попугаев.И до чего хочу я разыграться -
Разговориться – выговорить правду -
Послать хандру к туману, к бесу, к ляду, -
Взять за руку кого-нибудь: будь ласков, -
Сказать ему, – нам по пути с тобой…
Май – сентябрь 1931
Примечания
1
Тишина (лат. заглавие стихотворения Тютчева).
2
Мой голос резкий и фальшивый… (франц.)