Из воспоминаний вдовы писателя
Анны Владимировны Истоминой
Сама-то я родилась в Челябинской области в деревне Рачеевка Усть-Уйского района. Говорят, что ее уже теперь и нет. А попала на север, как и многие в то время. Еще и второй класс не закончила, как в 1929 году родителей и всю семью сослали. Кулаки мы оказались. Хозяйство-то, конечно, и не бедно было: 4 лошади, 4 коровы, 20 овец. Но и работали, вечерние и утренние зори - все наши были. Пахали, пшеницу, рожь, овес выращивали. Немножко приторговывали, чтобы чем пахать было, да и семью одевать, кормить. Хотя к сладостям особо не приучены были.
Везли поэтапно. На станции Шумаха отца арестовали, увезли то ли в лагерь, то ли в тюрьму. Брата на лесозаготовки отправили. Меня, маму и сноху везли до Тобольска. Там с другими сосланными загрузили на баржу и отправили на Ямал. Сначала до Норей, до Надыма, а через два года обратно в поселок Хэ, что около Пуйко.
В Норях успела второй класс закончить, а в Хэ - четыре класса. Тогда уж мне было 16 лет.
Через четыре года отец вернулся, мы переехали в Салехард. Он ничего про себя не рассказывал, да и многие ссыльные ничего про себя не рассказывали… Так спокойней для семей было.
А о себе что рассказывать? Животы у всех болели, болели цингой, от скарлатины чуть не умерла, да бабушка вылечила - клюквенным соком примочки делала. Умирали люди здесь же, на барже. В Норях из домика в домик перегоняли. Да и какие это домики - лачуги заброшенные, сырые. Там же болото. По полу ходишь, а из-под него вода.
В Салехарде на комбинате в бараке жили, в комнатке - шесть человек: отец, мать, я, брат, сноха, дочка брата Катя. В пятнадцать лет она умерла от менингита. Опять же какое это было жилье на семью - 12–14 квадратных метров.
Отец был высокий, жилистый костлявый крестьянин, руки, как лопаты. Все мечтал и здесь о своем домике, хотя вернулся больной, кашлял, но продолжал работать в столярке. Все же с братом домик они построили, но отец вскоре и умер.
В июле сорок первого встретились с Иваном Григорьевичем. Я знала его еще по педучилищу. Все получилось обыденно. Шла по тротуару, он сидел около окна в доме, попросил зайти. Поговорили, да тут и осталась. Так судьбу себе выбрала. Зарегистрировались-то позднее, когда Эдик, Валя и Саша родились.
Как-то надо было жить, чтобы не умереть с голоду. Иван Григорьевич согласился учительствовать в глубинке, в хантыйской деревне Ямгорт. Я уж тогда не работала. Да и как работать, когда на тебе инвалид и дети. Иван Григорьевич еще в педучилище попросил, чтобы ему ногу отрезали. Мерзла она и не слушалась его, жаловался, что лишний груз только. В Омске заказали протез, но культя не потянула его. На костылях все же немного стал передвигаться Иван Григорьевич. А потом два раза паралич его ударял, так что и костыли уже не могли помочь. По дому или в туалет пришлось его на коврике возить.
В жизни-то свободы никакой и не видела. Вся забота - как день прожить, да чем накормить.
В том же Ямгорте: ни света, ни дорог. Жили при школе в комнате, где класс был. Печка для обогрева, а плиты не было. Пока топишь, умудряешься в самой топке обед сготовить. Если это человеческая жизнь - пусть так называется…
А дети, они как бы сами собой выросли. Для каждого отдельно времени шибко не находилось. Валя стала чертежницей, а Саша музыкантом. Тут такой момент помню. Как-то отец с Эдиком привезли гитару. Решили Вале подарить. Потренькала она - надоело. А Саша, ему тогда семь годиков было, как схватил гитару, так до сегодняшнего дня из рук ее не выпускает. Недавно в Америке со своим ансамблем побывал. Все же жизнь, конечно, у детей поинтересней стала.
Мы с Иваном Григорьевичем прожили 47 лет. Много это или мало? А никто, наверное, на это не ответит.
Из воспоминаний
Елены Григорьевны Сусой,
директора музея-квартиры Л. В. Лапцуя, друга и соратника И. Г. Истомина
С Иваном Григорьевичем Истоминым мы познакомились в 1952 году, и с тех пор зародилась дружба наших семей, которая могла бы продолжаться до сегодняшних дней, если бы Иван Григорьевич был жив. Поддерживаем связь с его младшим сыном, но встречи очень редко случаются.
Знакомство наше произошло, когда он работал редактором в газете "Красный Север". Было это так. Однажды, прочитав в газете стихотворение на ненецком языке, Леонид Васильевич Лапцуй обратился к Ивану Григорьевичу по поводу перевода своих стихов. С этого случая начался их творческий союз, и этот союз перерос в дружбу на всю жизнь. Иван Григорьевич рассказывал Леониду Васильевичу, как пишутся стихи, рассказы. Леонид Васильевич называл его своим "литературным отцом". Иван Григорьевич научил нас, как надо добиваться в жизни чего-то большего, стремиться не погибнуть на пути своем.
В 1959 году Иван Григорьевич переехал в Тюмень, где стал редактором Тюменского книжного издательства, занимаясь выпуском литературы на языках народов Севера. Ему трудно было проститься с родным краем, с тундрой, он жил с мыслями о ней, был в ней всей душой. Это видно, когда читаешь его стихи, написанные уже в Тюмени. В них мы встречаем прочувствованные слова, воспевающие и наши белые ночи, и оленьи упряжки…
Для нас всех Иван Григорьевич Истомин был настоящим мудрым дедом. Он всегда живет рядом с нами. О таких людях никогда не надо забывать.
Из воспоминаний
Семена Николаевича Няруя,
композитора, преподавателя Салехардского межокружного училища культуры и искусств
Об Иване Григорьевиче Истомине я знал еще со школьного возраста по рассказам моего отца. Они познакомились во время учебы в Салехардском педагогическом училище. А я впервые встретился с Иваном Григорьевичем у него дома в Тюмени, куда меня привел Г. А. Пуйко. До сих пор в моей памяти сохранились теплые слова Ивана Григорьевича о моем отце, он поделился со мной своими творческими планами. Во время этой встречи я исполнил свои песни. Бывая проездом в Тюмени, я всегда навещал Ивана Григорьевича. Наши встречи натолкнули меня на мысль написать песню о Салехарде, о тундре, которая страдает от ее нещадного освоения, про нефть и газ. С этой идеей я обратился к Ивану Григорьевичу. Благодаря нашему творческому союзу родилась песня "Салехард, Салехард".
Примечания
1
Каюр - проводник, погонщик оленей.
2
Малица - одежда, в виде рубахи из оленьего меха шерстью внутрь.
3
Гусь - одежда с капюшоном из оленьего меха шерстью наружу, надевается поверх малицы или парки.
4
Хорей - шест, которым погоняют оленей.
5
Кондовая тайга - конда - крепкий, плотный, здоровый лес.
6
Урман - дремучий, необитаемый лес.
7
Калданка - сшитая древесными корнями из трех тонких досок лодка. Донная часть долбленая.
8
Тобоки - обувь из оленьих шкур мехом наружу.
9
Гимга - большая плетеная рыболовная ловушка.
10
Гажа - пьяница.
11
Сор - заливной луг, залив.
12
Салма - залив, губа.
13
Сулея - винная бутылка, фляга.
14
Юрок - здесь: связка, моток.
15
Махан - мясо, конина.
16
Зюзьга - вид ковша.
17
Манчик - упряжной олень.
18
Аргиш - олений обоз.
19
Из зырянского фольклора (авт.).
20
Каюк - речное грузовое судно.
21
Дорогой мой дедушка Гал.