- Нет, - ответил я и стал чувствовать, что краснею, словно виноват в этом.
- В марте состоится окружной слет лучших оленеводов, - продолжал редактор. - Очень хотелось бы опубликовать в те дни что-нибудь об олене. Может, подумаешь, напишешь? Времени еще много…
Меня бросило в жар: "Опубликовать мой стих в газете? Это же здорово!"
- Хорошо, попробую… - пообещал я дрогнувшим голосом.
Алексей Евгеньевич, узнав суть разговора, обрадовался не меньше.
- Чудесно, - похлопал он меня по плечу. - Просят - попробуй. Не каждому такая честь. Авось, появится твой стих в печати. Радуюсь заранее…
Ребята в классе тоже возликовали:
- У нас свой поэт! Качать его!..
Я - отбиваться:
- Культю ушибете… Да и не сочинил еще…
А тут вскоре - новая беда: на весь педтехникум наложили карантин - вспыхнула эпидемия ангины, появились заболевания свинкой. Некому стало учиться, учить, готовить еду, ухаживать за больными. Начиная с директора и кончая поварихой все лежали в постели с температурой. Только я, Иван Вануйто и Федя Янгасов каким-то чудом никак не поддавались болезням. Но от этого нам было не легче, приходилось все делать самим: Иван и Федя закупали продукты, кололи дрова, топили печи и помогали какой-то старухе готовить еду. Я по предписанию врача измерял больным температуру, подносил лекарства, подавал пить. Словом, делал то, что мог на костылях.
Однако я не забывал о своем обещании редактору - в каждую минуту, сочиняя, "мудрил" над стихом об олене. В конце концов я написал стих и, не имея возможности показать его предварительно нашему болеющему преподавателю по литературе, отправил с Федей в редакцию.
Прошло недели две-три в томительном ожидание результата. Я уже потерял было надежду, что стих мой одобрили и приняли, как вдруг в один из невеселых "карантинных дней" в середине марта Иван Вануйто откуда-то принес свежую газету и воскликнул радостно:
- Тезка! Твое стихотворение напечатано в газете "Няръяна Нгэрм"! Во, любуйся!
- Тише. Больные же кругом, - зашикал я и трепетными руками взял газету. Правда - на третьей странице крупным шрифтом опубликован мой стих "Олень". И автор указан: И. Истомин, студент.
Я засиял небывалой радостью и стал читать про себя.
Люблю смотреть на легкий бег,
Когда олень несется, быстрый,
Копытами тугими снег
Взметая пылью серебристой.
Его ветвистые рога
Назад откинуты дугою,
И шерсть колышется слегка
На шее белой бородою…
Потом перечислялось, что дает олень человеку, как пастух бережет его, дорожит им и поет об олене благодарные песни. Все так, как я написал. Ничего не изменено.
Конечно, стихотворение было далеко от настоящей поэзии, но мне и, как видно, даже редакции оно понравилось - напечатали же! Впервые в моей жизни!
- Ай да Ванька! Пушкин! - весело тормошил меня Федя Янгасов и, схватив газету, хотел было пойти по комнатам общежития, показать больным, но я категорически остановил - зачем их беспокоить, выздоровеют - тогда уж.
Федя неохотно отдал мне газету, и я прибрал ее, как самую дорогую вещь. Нет-нет, да и разверну ее, еще раз прочту свою "писанину". Самому не верится - напечатано. Потом начал при слове показывать и другим выздоравливающим. Все хвалили меня и поздравляли, особенно Алексей Евгеньевич и другие учителя.
Я, разумеется, был доволен, однако у меня хватило скромности - я не кичился этим, единственным, может, самостоятельным стихотворным выступлением в печати. Мне казалось это случайностью, хотя увлечение литературным творчеством стало одолевать меня, как и рисование.
Студенты и преподаватели после болезни оказались настолько слабыми, что малейшая простуда вновь выводила то одного, то другого из строя. Занятия по-прежнему шли с перебоями.
Но как ни довольны были мы, трое парней, что не заболели, хвороба не обошла нас. Когда уже все классы приступили к нормальным занятиям, мы трое оказались в больнице в одной трехместной палате. Для немногих-то здесь нашлось место. Я заболел сразу и ангиной, и свинкой. Пролежали мы около месяца. Вышли - уже весна.
Тяжелой была эта зима, но ни один из нашего техникума не умер при эпидемии и не сбежал из-за трудных условий быта и учебы.
Установилась теплая погода. Это позволило нормально вести уроки в классных комнатах в новом здании средней школы. Педагогический коллектив техникума, пользуясь этим, старался максимально использовать время, оставшееся до конца учебного года. Проводились ежедневные дополнительные занятия, консультации. Выкраивалось время и для культурно-массовой работы, вечерами собравшись в столовой, читали коллективно роман Николая Островского "Как закалялась сталь". Обычно читал я. Иногда устраивали культпоходы в Дом ненца - смотрели "ожившие тени", звуковое кино, появившееся недавно в Салехарде.
Все студенты первого основного курса выдержали экзамены и были переведены на второй курс. Из третьего подготовительного класса перевели на первый курс пять или шесть человек, в том числе Устина Вануйто. Значит, в предстоящем учебном году в техникуме должно было быть уже два, хотя и небольших, основных курса - первый и второй.
Но тут произошло такое, что за короткий срок неузнаваемо изменило и состав, и деятельность всего педагогического техникума.
Радостная перемена
Летние каникулы я провел в родном селе Мужах. Все удивились, что я без ноги (об ампутации я не писал). Горевали. Отец попытался сделать для меня деревяшку, но она оказалась громоздкой, тяжелой, и я почти не пользовался ею.
Вернулся в Салехард перед самым началом учебного года и - не узнал свой техникум. Первое, что бросилось в глаза, - очень много новых студентов, притом русских, которых до этого среди нас не было ни одного.
- Что за чудо-юдо? - удивился я, беседуя со старыми друзьями. - И русские будут учиться у нас?
- Как видишь, - вздохнул Устин, и в голосе его я уловил нотку недовольства. - Их столько - затеряемся среди них. Не угнаться нам за ними в учебе.
Оказалось, в педтехникум принято много русских юношей и девушек, окончивших пять классов в Салехарде и районах округа. Приезжие, как и мы, обеспечены общежитием в обоих зданиях.
Еще больше удивился я тому, что в интернате стены утеплены, оштукатурены и побелены, а полы покрашены и электричество проведено.
- И учебный корпус обжитой, - сообщил с радостью Гоша Вануйто, - нынче не будем мерзнуть.
Действительно, техникум, оказывается, получил еще одно здание, одноэтажное, школьного типа, рядом с нашим интернатом. В прошлые годы в нем помещалась начальная базовая школа. За лето двухэтажный корпус средней школы Салехарда напротив нас был модностью построен и сдан в эксплуатацию. В освободившимся из-под средней школы дом у пристани перешла базовая школа, а ее корпус отдали педтехникуму.
- Только теперь называется не педтехникум, а педучилище, - узнал я от друзей еще одну новость.
И вот опять учеба. 1936/37 учебный год педагогическое училище начало уже как вполне солидное учебное заведение - с двумя первыми и с одним вторым курсами, а также с тремя подготовительными классами, с контингентом учащихся около ста человек. Значительно был пополнен педагогический коллектив - кроме специалистов по общеобразовательным предметам появились преподаватели по педагогике, музыке, методисты. Директор тоже оказался новый.
Ключом забила жизнь в училище. Правда, ощущался еще недостаток в учебниках и учебных пособиях - не хватало хорошей мебели, постельных принадлежностей, тесновато было в общежитиях, а столовая работала посменно, однако и жить, и учиться стало куда интересней.
Радовались мы, но вскоре пришлось пережить горе - от воспаления внутреннего уха умер в больнице Петя Янгасов, сказочник и переводчик, общий наш любимец. Я по сей день не могу забыть его - хороший, умный был парень, душевный товарищ.
Значительная русская прослойка не могла не внести в национальную среду тягу к учебе, интерес к чтению художественной литературы. Совместное житье и учеба, постоянное общение ненцев, хантов, зырян, селькупов, манси с русскими начало быстро способствовать овладению националами разговорным русским языком, а последнее - лучшему усвоению учебного материала.
Был у нас учащийся - ненец Миша Хэно. Год, проведенный им в техникуме до этого, прошел для него почти без пользы. Будучи очень стеснительным, он старался все время разговаривать только на родном языке. Не понимал объяснений учителя, учился плохо и остался на второй год в первом подготовительном классе. Сейчас же он за какой-то месяц приобрел смелость и, входя в столовую, обычно произносил громогласно:
- Кте моя больсая лоска? Опет нато кусать!
И улыбался так смешно, что вызывал взрыв хохота. А вскоре и совсем хорошо стал разговаривать и с учебой даже у него пошло успешно.
В этом учебном году новичков из северных народностей тоже было немало, но они как-то быстро растворились в общей массе, и я не помню случаев особой возни с ними, как это бывало в прошлые годы. Однако в быту нашем не всегда все шло гладко. Случались нарушения правил внутреннего распорядка в общежитии новичков - и северян, и русских, не живших еще в интернатах. Тут уж нам, воспитанникам прошлых лет, приходилось служить им примером и призывать к порядку на наших собраниях.