3
Гриш, выйдя из избы и направляясь к калитке, полюбовался еще раз, с белой звездочкой на лбу, еще заметной в темноте. Все олени лежали, поскрипывали зубами, а Авка стояла, ожидая, видно, чего-то. Может быть, хлебца от Февры.
"Надо было мне захватить с собой, - подумал Гриш и потрогал олешка за молодые рога. - Расти, Авка, набирайся силы-мощи. Станешь настоящим оленем…" - Он стал переходить в обход упряжек к забору, да запнулся о валяющиеся хореи, чуть не упал - Февра управляла оленями и ездила вовсю.
- Вот черти. Не догадались приставить хореи наклонно, - вслух сказал Гриш.
Он забрал хореи и поставил их на забор, да вдруг задел нижний провод. Загудело чуточку, посыпался иней, но югыд-би не погас. Как ни в чем не бывало, Гриш вышел за калитку и пошел по направлению к клубу.
Когда-то он считался в селе хорошим певцом - пел густым баритоном. Он даже в германскую войну одно время служил в музыкальном взводе барабанщиком, и напарником у него был Бобыль-Антон, пел басом, здешний, мужевский. Он и сейчас живой, только поет редко - болеет после ранения. И Гриш стал тоже редко петь - годы, видимо. Да и работа, семья, прохлаждаться некогда. Молодые растут, у Петрука сильный голос, и Февра поет ничего. Но сейчас, во время подготовки к большому празднику - десятилетию Октября и появлению югыд-би, он по приглашению клуба посещает спевки и разучивает новые песни. Приходят на спевки и другие, даже Бобыль-Антон. Есть и тенор. Как запоют все хором - только держись.
Смело, товарищи, в ногу!
Духом окрепнем в борьбе!
В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе!.. -
начал петь он негромко, заложив руки за спину.
А Елисей, Эдэ и Февра, смеясь над югыд-би, вышли во двор.
И Февра тоже подошла к оленям и несла хлебец Авке.
Февра казалась выше ростом, подросла за полгода, а старик и старуха стали вроде ниже, почти вровень с ней.
- Но кому-то, видно, помешали наши хореи. К забору приставил их рядышком. Ишь ты! Сейчас мы уберем их - переведем упряжки к амбару. Надо было давеча оставить там… - Елисей взялся за длинные и тонкие жерди-хореи и хотел откинуть их назад, но вдруг как загудит и сверкнет что-то сверху, старик упал, и хореи свалились рядом. Закричал:
- Ой-е-ей!..
Олени вздрогнули, вскочили на ноги и заметались вместе с Авкой. Эдэ и Февра тоже крикнули, отскочили в сторону, а потом девочка заметила, что в ее избе погас светлый огонь.
- Что ты наделал, дедушка! - захныкала она. - Повредил у нас электричество! Вот у них горит, а тут нет. Наверно, хореями задел провода. Вон гудят еще…
Елисей выругался и стал вставать.
А Эдэ сказала:
- Вот беда-то - испортил Гришу югыд-би.
- Он, что ли, идет по проводам?.. - Старик посмотрел вверх, в темноту, но ничего не узнал и уставился на дом Гриша. - Верно, не горит у него югыд-би. Что делать?..
Из избы выбежали Федюнька, держа в руках малицу, и Елення, раздетая.
- Кто тут дурит? У нас погас югыд-би, а рядом - горит! А-а, это вроде Февра и дедушка с бабушкой… - Федюнька заулыбался, стал быстренько надевать малицу.
- Почему так? - спросила Елення. - И гудело долго…
- Я, я виноват, наверно. Извиняюсь перед Гришем… - Елисей держал в одной руке хорей, а в другой отстегнутую от копыла нарты вожжу передового оленя.
- Гриша-то нет - он на спевке в клубе! - крикнула им Елення. - Гриш, поди, и приставил к забору хореи! Вот так помощь!.. Феврення, не задерживайся зря, дома ждет Илька! Не терпится посмотреть на тебя!.. - И зашла в избу.
А Федюнька кинулся к сестре:
- Испортили югыд-би! Вот уж вам задаст жару папа!..
- Здравствуй, здравствуй, Федюнька! Почему не здороваешься? Эх ты, ученик-мученик… - Февра ласково обняла братишку.
Тот заулыбался:
- Вуся, вуся!.. О, ты высокая стала!.. А я уже твой подарок жую. А Авка? Молоденький еще. А рога есть…
- Конечно. У собак никогда не растут рога, а у олешка - вот. И белая звездочка на лбу, только плохо видно в темноте. Вырастет - будет олень, приданое мне… - Февра поцеловала оленя в лоб, а потом сказала, беря в руки хорей и вожжу: - А ты, Федюнька, тоже чуточку подрос… Садись, прокачу…
Федюнька обрадовался и сел на оленью шкуру-амдер.
Февра, как заправская оленеводка, хорошо владела хореем и вожжой, стала гонять упряжку вокруг старого дома, чтоб брату подольше ехать.
А Елисей и Эдэ, слышно, крикнули: "Стой, куда!" - но потом заулыбались:
- Мы уж думали, дочка, ты повезла брата по старой дороге в чум.
- Неладно получилось с Гришем - югыд-би-то не горит у него… - вздохнул старик.
Но назавтра монтер все исправил - соединил оборванное место на белом изоляторе и не велел трогать провода, а то может поразить, как молния. С электричеством шутить нельзя!
4
Вот и подошел праздник - десятилетие Октября. В селе Мужи встречали этот день как Рождество или Пасху. Даже лучше. Подумать только - с 1917 года прошло всего десять лет, а в избах селян по примеру Березово и Обдорска засиял яркий огонь - югыд-би. И с помощью высокой мачты можно разговаривать с райцентром. Да и жизнь переменилась: русский или зырянин, остяк или яран - все стали равными. Есть мир-лавка - кооперация, Уралпушнина, фельдшерский пункт, школа… Исчезли голод и заразные болезни, ликвидировали эксплуататоров. Не узнать Мужей.
В первом классе занятия отменили - готовились к встрече этого большого дня. Повесили над школьной доской красный лозунг: "Ленин сказал - надо учиться, учиться и учиться". Кто-то склеивал разноцветные бумажные флажки и гирлянды и развешивал их по комнате, не задевая электрических лампочек. Югыд-би стал гореть хорошо утром и вечером. Комсомольцы украсили клуб, повесили большой портрет Ленина в рамочке под стеклом. Осветили электрическим светом сзади и по бокам - называется иллюминацией. Принесли лозунг на красном материале "Да здравствует Советская власть" и прибили над портретом. А по сторонам и внизу повесили зеленые ветки кедра. По углам здания и вверху на крыше - красные флаги.
Такими же флагами украсились и сельсовет, и мир-лавка, и вторая школа, и фельдшерский пункт, и почта-телеграф, а также отдельные дома, где живут партийцы или члены профсоюза, в том числе и избы Варов-Гриша и Петул-Вася.
Вечером, накануне праздника, доклад о десятилетии Октября делал Биасин-Гал. Он говорил со сцены на зырянском языке и так быстро, что съедал отдельные слова. Был он в темном пиджаке с коричневой гимнастеркой и без усов, отчего казался моложе.
- Ровно десять лет назад, - сказал он, - в 1917 году, мы, трудовой народ, под руководством Ленина свергли власть помещиков и буржуазии, установили новую власть - Советскую…
Он напомнил, какие трудности пришлось преодолеть всем, особенно северянам - коми-зырянам, остякам-хантам, самоедам-ненцам. Он говорил сперва о разрухе и голоде, о болезнях и суевериях, о церкви и шаманстве, о сплошной неграмотности и сопротивлении богатеев.
В зале было жарко и душно. Некоторые мужики даже сняли малицы и подложили под себя, и, вслед за ними, слушающие доклад ребята. Женщины не снимали малиц и сидели потные, красные. Илька и Федюнька были раздетыми и протискались между отцом и матерью. Они нет-нет да шептались и трогали алый галстук на груди Ильки, только что надетый. Илька сам на костылях пошел на сцену в числе будущих пионеров, и перед докладом вожатый Евдок под звуки барабана и горна завязал им галстуки.
А Биасин-Гал все говорил и говорил, теперь уже об ином - о югыд-би и телеграфе.