VIII
Чибисовы оставались в Крыму до конца сезона. Впрочем, Нил Нилович почти не сидел на месте: он исчезал то в Севастополь, то в Одессу, а раз даже в Батуми проехал, причем всякий раз ссылался на необходимость повидать нужного человека.
Первое время Валентина участвовала во всевозможных parties de plaisir и кавалькадах, а за месяц до отъезда вдруг скрылась с горизонта - как поразился один из вновь приобретенных поклонников - и засела за работу. Рано утром с бумагою и водяными красками уходила она на берег моря и рисовала. А по вечерам читала и писала письма. И когда сезон, наконец, кончился и знакомые стали разъезжаться, она без грусти покинула южное море и с удовольствием приближалась к Петербургу который так надоедал ей к весне.
Через несколько дней после приезда Нил Нилович вошел в ее комнату, расстроенный.
- Валя, мы разорены, - сказал он трагическим тоном.
Она улыбнулась.
- Как, опять?
- Что за глупый вопрос? Окончательно и навсегда разорены.
IX
- Сядьте, папа, - вот так! Ну, рассказывайте!
- Да что рассказывать! Что, ты сказки ждешь? Нищие мы, вот что. Ну, чего улыбаешься?
- Папа, ведь это четырнадцатый раз мы разоряемся; а так как своего режима мы до сих пор не меняли, то я и не волнуюсь.
- А теперь переменим. Слушай! Во-первых - Крым меня подкосил. Я не говорю о жизни там, - но поездки, поездки! А угощения нужных людей! И все к чорту, и ничего не вышло из этих треклятых угощений! О, эта косность российская! Ну хотя бы один дурак решился рискнуть… Ну, да это в сторону. Вчера подвел итоги. Аховая сумма! Лучше не говорить. Еду туда - сюда и везу вексель к учету. Ну да ты не понимаешь - словом, еду за деньгами - верными, как… дважды два. Торговый вексель, солидный; меня знают, всегда учитывали… И вдруг - бац! Вдруг, понимаешь ли…
- Не учли, - договорила Валентина.
- Ну да, не учли. Нет, ты вникни: ведь на Крым - своих-то у меня двести было, а три-то тысячи с половиною я под вексель взял!
- А это не хорошо - под вексель?
- Да ведь платить нужно!
- О, это действительно не хорошо. Отчего же вы не взяли под простую бумагу?
- А, глупости! И понимаешь, а дурачишься. Как бы там ни было, - пока я дел не устрою - никаких трат.
- Да, но мне кое что нужно.
- Ни ни-ни! Не хочу слушать.
- Но уверяю вас…
Нил Нилович заткнул уши.
- Не слушаю. И уйду!
Валентина пожала плечами.
- Да извольте, я помолчу пока. Что же вы предполагаете делать, если денежные дела ваши действительно попортились?
- "Ваши"! Наши, сударыня, наши!
- Ну наши.
Нил Нилович, насупившись, зашагал из угла в угол.
- Гм. Что делать! Человека мне нужно, человека!
- Как Диогену… Что ж, новое предприятие?
- Никакого предприятия нет - это особая статья. А очень простое и верное дело. Продается участок земли с залежами каменного угля - близ двух заводов, которым этакий уголь постоянно нужен. Ну, словом, хороший участок, превосходный участок. Вот и нужно найти покупателя. Цена - двести восемьдесят тысяч, мне двадцать пять. И ведь это поразительно! - опять закипел он: дело верное, прекрасное; послать сведущего человека - для исследования - и дело в шляпе. Ну и вот поди ж ты! Четыре дня ищу - и ничего!
- Ну, это не много - четыре дня. Я вам дала бы идею - если бы вы, в свою очередь, не скупились и на днях…
- Слышать не хочу! О деньгах не говори. Ну завтра, послезавтра - но не сегодня, умоляю.
- Ну, извольте. Дарю вам мою идею. Почему бы вам не вспомнить об этом… ну тот, с лошадиной фамилией, у которого вы столько пили и кушали летом.
- В деревне? Кобылкин? Гм…
Нил Нилович потер себе лоб.
- Не знаю. На это он едва ли пойдет. Но если его вообще сюда как-нибудь вызвать… ну тогда, может быть, что-нибудь и выскочило бы. Знаешь, я ему напишу. И насчет этого и того и третьего… Решено! Он - как бы там ни было - человек нужный.
- Ведь он бывает в Петербурге?
- Ну, как там бывает. Раз в год!.. Пойду писать, - вдруг воскликнул Нил Нилович и быстро вышел из комнаты.
IX
Но смотря на окончательное и совершеннейшее разорение Чибисовых, у них в тот же вечор собрались гости и к чаю была подана обильнейшая холодная закуска. После чаю перешли в гостиную; предстояло чтение стихов. Автор - молодой, пестро одетый субъект с копною рыжеватых волос и полинявшими глазами, живо напоминал камердинера из не слишком пышного дома, - но держался не без апломба. Он не был дебютантом - как большинство безусой молодежи, окружавшей Валентину, - уже две его книжки стихов красовались в витринах магазинов. Две-три дружеские рецензии, два-три дебюта в качестве чтеца на больших литературных вечерах, и "его заметили".
Он встал в позу, продекламировал с пафосом длинное водянистое и претенциозное стихотворение - и, кивнув головой аплодировавшим приятелям, сел в стороне.
Валентина, проходя мимо него, улыбнулась ему, как бы ободряя прочитанные стихи. Она подошла к мрачному офицеру.
- А вы ничего не…
- Нет-с, - перебил он, встав. - Я предпочел бы прочесть мою трагедию в более тесном кружке. А здесь я и не знаю многих.
- Мы только что вернулись в Петербург, - естественно, что вся моя свита здесь. Вам понравилась эта баллада?
- Нет. А вы, Валентина Ниловна, как ее нашли?
- Очень бездарной… но это между нами.
И Валентина прошла дальше.
Ей поклонился высокий блондин не первой молодости с усталым и выразительным лицом - известный художник, только что вернувшийся из Рима.
- А, я вас и не видела.
- Я вошел во время чтения.
Он придвинул к ней кресло. Она села.
- Я вижу новые лица. Кто этот офицер?
- Драматург. Пока он написал одну трагедию и жаждет причитать ее мне.
- Трагедию?
- Да, доисторическую, где действуют добрые духи, черти, цветы, минералы и, кажется, ихтиозавры. Он рассказывал мне содержание, но я забыла.
- А вот там - два хмурых молодых человека с зелеными лицами, растрепанные?
Валентина улыбнулась и махнула рукой.
- Декаденты.
- О! Да, что ж, однако, я… Как пожинает Нил Нилович? Он у себя?
- Да, с каким-то нужным человеком. Как поживает? Не знаю. Кажется, опять разорился.
- Ну, он привык к этому. Но уходите, не уходите…
- Я хотела на минутку… ну все равно.
- Где вы были летом? В Крыму?
- Да. А вы в Италии? Счастливый!
- Она мне надоела.
- Просим! Просим! раздалось вдруг в одной группе…
Валентина быстро подошла к ней. В центре стоил какой-то длинный субъект с диким взглядом, в пенсне.
- Господа, - говорил он, - ведь незакончено.
- Все равно! Читайте!
Он взлохматил волосы, вышел на середину и сел. Художник испуганно смотрел на него.
- Кто это? - спросил он вернувшуюся Валентину.
- Это? Гладышкин, беллетрист. Немножко сумасшедший, но не без таланта.
- Дебютант?
- Нет, он давно сотрудничал в газетах, но… тсс… слушайте!
Гладышкин прочел первую главу небольшой, как объявил он, повести и встал. Но его просили продолжать, и он, к ужасу художника, прочел другую, а потом и третью. Читал он недурно, да и вещь была написана живо - но все устали слушать и потому особенно дружно аплодировали, когда он кончил.
- Слава Богу, - сказал художник. - Ну, скажите о себе! Сколько у вас новых работ?
- Я не считала. Впрочем, я летом работала.
- Да? и успешно?
- Несколько пейзажей. Я потом покажу.
Он смотрел на нее мягким взглядом.
- Если б вы согласились позировать… какую бы я картину написал.
- А в качестве чего позировать?
- Пока не знаю. Во всяком случае - в костюме, хоть и неполном.
- О! это все равно!
- Правда? Вы согласитесь?
- Отчего же!
- Вы… вы волшебница!
- Сильфида… Так меня один уездный медведь назвал.
- Сильфида? Что ж, это хорошо. Вот я и написал бы сильфиду.
- В костюме?
- Ну, я это уж устроил бы. Нет, это было бы слишком хорошо, и потому я не верю.
- Напрасно.
- Ну, я на днях заеду, и мы переговорим. И свои этюды привезу. А пока до свиданья - я ведь только взглянуть на вас заехал. Двенадцатый час, я привык ложиться рано.
- Ну, Петербург вас опять отучит.
- Да, я знаю. Удивительный тут образ жизни. Нельзя работать, в сущности. И не то, чтобы свету не было или натуры… это все второстепенное, - но художественной атмосферы нет, вот что ужасно. Ну, прощайте.
Он пожал ей руку и пошел к дверям. Валентина встала, подошла к наиболее оживленной группе и приняла участие в бурном споре.