- Вот видишь, Ненси, ты и сама не понимаешь; но во мне говорят опыт и любовь к тебе. Ты уже становишься взрослой, ты созреваешь, моя родная, и скоро, быть может, очень скоро узнаешь любовь; но помни, крошка: это - царство женщины, и это же может стать ее погибелью. Женщина всегда должна властвовать, хотя бы путем хитрости, но никогда не подчиняться. Она должна повелевать. И ты, ты дай мне слово, если в тебе, при виде какого-нибудь мужчины, проснется что-то новое, с чем ты бороться будешь не в силах, - приди и скажи мне все, не утаивая.
Ненси засмеялась.
- О, бабушка, я уже была влюблена…
- Как?!..
- В моего учителя, в Париже. Я даже хотела убежать с ним, - таинственно прибавила Ненси. - А после отчего-то страшно стало. Я и раздумала.
Марья Львовна улыбнулась.
- Ну, это детские шалости… Может, Ненси, придти другое. Ты не стыдись, дитя: в этом - назначение женщины… Но ты приди и расскажи мне все. Это нужно не только для моего спокойствия, но и для твоего счастия… Слышишь?
- Хорошо, бабушка, - серьезно ответила Ненси.
- Ну, а теперь спи.
Марья Львовна перекрестила внучку и вышла, направляясь в комнате Сусанны. "Надо покончить, однако, с этой дурой", - подумала она.
Та, облекшись снова в свой розовый фуляр с кружевами, нетерпеливо ходила по комнате, поджидая мать.
Марья Львовна, войдя, опустилась в кресло.
- Итак, ты говоришь, что спустила все шесть тысяч.
- Да, maman, - робко ответила Сусанна.
"Опять сначала!.. - Она думала, что уже вопрос исчерпан, и мать приступит прямо в делу. - Нет, опять вопросы"!
- И как это тебя угораздило?
На языке Сусанны вертелся желчный упрек: "А как же вас, во время оно, угораздило спустить миллион?.." - Но она сдержалась.
- Что делать, maman, увлеклась.
Мать сердито метнула в ее сторону глазами.
- Делать нечего, - придется раскошеливаться.
- О, maman, вы были так добры - вы обещали…
- От слова не отказываюсь, но прошу помнить, что больше в этом году не дам ни копейки… pas un son!
"Ах, противная! ах, старая!.. - бесилась Сусанна. - Каков тон!"
- Maman, это большое несчастие - просить у вас денег сверх положенного, - но, уверяю вас, больше не повторится, - произнесла она с некоторым достоинством.- Je suis bien malheureuse moi-même…
- Ну, ладно. Так я тебе дам сейчас чек на три тысячи…
Глаза Сусанны стали совсем круглыми от испуга. Марья Львовна усмехнулась.
- Не бойся - это пока. Получишь в Crédit Lyonnais здесь в Женеве, а остальные, когда приеду в Россию, переведу тебе в Париж или туда, где ты будешь обретаться, сейчас же… Или, впрочем, нет - бери, на все шесть тысяч и отстань.
Марья Львовна подписала чек и передала дочери. У Сусанны отлегло от сердца, и захотелось ей, в припадке веселости, пооткровенничать, похвастаться, позлить maman. Она была уверена, что и по сей день вызывала в матери былые завистливые чувства.
- Merci, ma bonne maman!- бросилась она в матери на шею и села рядом, взяв старуху за руку.
- Я вас люблю, maman, и мне так больно, больно, что вы… вы ненавидите меня…
- Совсем нет, - ответила Марья Львовна, глядя в сторону. - Но как-то так сложилась жизнь…
- А у меня всегда, всегда влечение к вам и мне всегда хочется поговорить, посоветоваться с вами в трудные и радостные минуты жизни, как теперь.
- Что же, я не прочь помочь советом - говори.
- Maman… ma bonne… J'aime!..
Марью Львовну покоробило от этого признания. Сусанна вскочила и стала во весь рост перед старухой, точно актриса, которой стоя удобнее говорить монолог.
- Вы знаете, maman, когда я вышла замуж, j'étais trop jeune pour comprendre la vie… Мой муж, - она презрительно повела плечами, - pour une jeune fille совсем был неподходящая пара… même j'étais vierge longtemps, parole d'honneur!- прибавила она таинственно, - но он был рыцарь, это правда, он дал мне полную свободу: nous étions connue des amis и… появление Ненси на свет - какой-то странный, слепой случай. Право!
- Ты спрашиваешь моего совета и перебираешь какие-то старинные истории, - нетерпеливо заметила Марья Львовна. - Если ты хочешь сказать мне что-нибудь о тайне рождения Ненси, то мне все равно, кто был ее отцом; quand même - она мне внучка, и я ее люблю!..
- О, нет, нет, нет, maman! C'est sûr, она - его дочь. Как раз это совпало с тем временем, quand j'étais toute seule… Но видите, к чему я это все говорю: я хочу развить последовательно… Вы знаете, maman, - произнесла она с хвастливо-циничной улыбкой, - qu'on m'aimait beaucoup, beaucoup… и это ни для кого не секрет, напротив, c'est mon orgueuil!.. "L'amore e vita"!.. О, это чудное итальянское изречение!.. Des romans tristes - я их не знала. Как только я видела, что дело идет к концу - я забастовывала первая, имея всегда в резерве un nouveau… О, мужчины - ce sont des canailles! Их надо бить их же оружием, всегда наносить удар первой… Не правда ли, maman?
Она засмеялась звонко и резко, развеселившись сама не на шутку от этих воспоминаний.
- Но сейчас, сейчас, maman! - спохватилась она, заметив скучающее выражение на лице старухи. - То, что я хочу вам рассказать теперь, это - совсем другое. Вы понимаете, maman: когда возле глаз собираются лапки и на голове нет-нет да промелькнет седой волос… О, maman!.. - она вздохнула - наступает для женщины тяжелая, переходная пора. Что делать, надо ее пережить. Но если здраво, без предрассудков смотреть на вещи, - можно и эту пору прожить превесело!.. - Сусанна подмигнула как-то лукаво глазом и продолжала тем же цинично-откровенным тоном. - Искали нас, и мы должны искать; платили нам - и мы должны платить! И это даже справедливо: перемена декорации, а сущность та же. Не правда ли?
На лице Марьи Львовны выразилось глубокое презрение. Это подзадорило еще больше Сусанну в ее излияниях.
Она бросилась на мягкое кресло, откинув назад голову:
- И вот, maman, теперь j'aime как никогда! Он юн, - ему всего двадцать лет - mais il comprend l'amour, как самый опытный старик… Он строен, гибок - это Аполлон, и он… il m'aime!.. О, maman, - потянулась она с нескрываемым сладострастием: - à certain âge, c'est si agréable!
- Развратница!.. - с зловещим шипением вырвалось из уст Марьи Львовны.
Сусанна не смутилась. Она повернула в матери насмешливое лицо и, усмехаясь, спросила:
- А вы, maman?
Марья Львовна встала негодующая и злобная.
- Ты… ты не смеешь так говорить со мной!.. Развратница! Развратница!.. Ты была там служанкой, где я царила!.. Ты в сорок лет дошла до унижения платить ее ласки какому-то проходимцу, - моих же добивались, а я в сорок лет, как в двадцать, была богиней!.. Меня искали, я снисходила, давая счастие; а когда пришла пора - ушла сама с арены, где царила полновластно; а ты…
Марья Львовна махнула презрительно рукой и, не договорив фразы, вышла из комнаты. Проходя мимо Ненси, она остановилась в раздумье над разнежившейся в постели девочкой… А Ненси мнились рыцари, трубадуры, дамы в пышных нарядах, Мария-Антуанетта, какою она изображена на портрете в Версале, и, зачем-то, тут же затесался художник-француз, дававший Ненси уроки в Париже. Ненси, помня наставления бабушки о преимуществе положения женщины, что-то приказывала французу, а он не слушался; это огорчало Ненси, и сон ее был тревожен. Она сбросила одеяло, разметавшись на постели. Бабушка, прежде чем прикрыть ее, остановилась в раздумье над изящной, тонкой фигуркой с точно изваянными ножками.
- Психея… совершенная Психея!.. О, что-то ждет ее в жизни?..