* * *
Кажется, я все-таки заставил ее изменить свои планы. Вернее, это сделала моя левая нога.
- А, - сказала Юлька не без сожаления, - все равно собор красивее снаружи, чем внутри. Поехали кататься на vaporetto. По каналу Гранде.
Водный трамвайчик причалил к остановке очень скоро. Я только и успел зацепиться за рекламную фразу SHIPS, THAT PASS IN THE NIGHT и после нескольких вариантов перевода, стал повторять ее про себя, как мантру.
Напротив нас сидела юная японка с округлившимися от красоты глазами. А навстречу плыли гондолы, причем добрая половина была набита ее сородичами в смешных шапках. Там было весело, как на сельской свадьбе - наяривали на гармошке и пели итальянские песни на японском языке. У гондольеров были невозмутимые лица таксистов.
Отражения наши дрожали, дробились, но были привязаны к пламенному мотору.
Трамвайчик, как пьяный матрос, тыкался то в правый, то в левый берег канала, сходили и заходили люди, и все это по-прежнему было не слишком реальным, поскольку рядом со мной сидела живая Юлька, а по обеим сторонам канала вырастали из воды казавшиеся мертвыми дворцы. Некоторые дома были в масках - венецианцы зачехляли реставрируемые дома и рисовали на чехлах их фасады. Взгляд выхватывал незнакомые, но обыденные детали этого ненормального быта - то ли паркинг, то ли коновязь для лодок у порога; старую даму, сидящую на ступеньке лестницы, уходящей в воду. У здешних обитателей с водой совсем другие отношения. Если остальные жители Земли пресмыкающиеся, то венецианцы - амфибии.
- Венеция - это европейский Китеж, - сказал я из какого-то общего ощущения, не слишком понимая аналогию. Наверное, просто не удержал паузу.
Юлька посмотрела на меня грустно:
- Венеция похожа на стареющую красавицу.
- Сидящую на ступеньке лестницы, уходящей в воду.
- Беда в том, что мы с тобой не изменились. Но при этом стали совсем другими. Не изменились, а просто прошли обработку временем.
У нее стало какое-то детское выражение лица, которого никогда не было в детстве. Я ее обнял. Поцеловал за ухом, шепнул дурацкое, забытое. От нее пахло не так, как в номере.
- Ты знаешь, что первый раз до меня дотронулся? С тех пор, как вышли из номера? - она прижалась ко мне, зарылась носом в шарф. Шарф этот мне подарила Орка на двухлетие нашего "хаверута".
- Это от голода. Зверски хочется жрать, - полусоврал я. - А когда ты духи успела сменить? Эти мне больше нравятся.
- Я не меняла.
- Не может быть.
- Может. У этих духов есть "нижние ноты". Нет, правда. Это так называется. Когда через какое-то время проявляется истинный запах. После взаимодействия духов с с кожей. Когда устанавливается гармония.
- Что, запах духов для каждого разный?
- Да. Запах настоящих духов индивидуален. А твой шарф пахнет женскими духами.
- Да? Это потому, что у нас еще жарко. Он долго лежал в шкафу. У нас один шкаф.
Держась за руки чтобы не потеряться, мы обрели почву под ногами у моста Риальто, прошлись по нему, а потом углубились в сушу. Было людно. Ларек на углу чем-то напоминал наш школьный буфет на большой перемене. Не разжимая рук, мы протиснулись к прилавку. Щедрый выбор сэндвичей, вино, кофе. То, что надо, по народным ценам. Кофе дороже вина. Ага, вот значит как выживают в этом городе сами венецианцы. За несколько долларов мы получили сэндвичи с крабами, сэндвичи с неизвестными мне морскими гадами, сэндвичи с копчеными сальностями, по бокалу местного "Вальполичелла" и по чашке кофе. В качестве бонуса прилагалось подзабытое чувство локтя.
Толпа, торговля, уход от воды, все это как бы отодвинуло многозначительные декорации, и возникшее ощущение ярмарки сразу все упростило. Здесь уместно быть сытым, веселым, поверхностным и жаждать удовольствий. Большая перемена, одним словом.
Мы прошли мимо общественного туалета с кучкой разъяренных туристов разных оттенков кожи и наречий на входе. МикроООН. Объединяла их неспособность постичь изощренную систему оплаты. А я врубился лихо, на одном опасении, что не смогу разобраться. Бумажными купюрами, но через автомат. А потом полученный талон надо было прокомпостировать в еще одном пропускнике. В нормальном состоянии это постичь было невозможно. Кроме того, я успешно выступил в роли инструктора - так как предбанник был общий, обучил кучу народа обоего пола как дорваться до отправления своих нужд. Ухахатывающаяся Юлька, похоже, мною слегка гордилась.
Затем мы вышли на охоту за образами и сравнениями. И сразу все вокруг преобразилось. Веницианцы, в хорошей европейской одежде над резиновыми охотничьими сапогами, проходили мимо, спокойно неся свои "петербургские" лица. Прочие же итальянцы все время двигаются, как воробьи подбирающиеся к пище. Создается вокруг тревожное подозрительное пространство. Как-то им не доверяешь. Это был мой улов. А Юлька сказала:
- Гондолами управляют упыри. Ты заметил, как они смотрят - маняще и томно. Ох…
Мы так и шли, как первоклашки - за руки. Смеялись. Вспомнили, как я катал ее и Светку на украденной лодке.
Той ночью мы угнали моторку. Не специально, а просто все так сложилось. Шли втроем на берег за романтикой и костром, а оказались на средине реки, под холодными осенними звездами, пьяные, мокрые, с заглохшим мотором. Кончилась водка, поднялся ветер, было уже предрассветно, трезво и плохо. Нас сносило в залив. Юлька хохлилась. Светка странно улыбалась и говорила о смерти. Что хотела бы умереть, но ей неприятна мысль о могиле. А тут есть шанс, что тела не найдут. Меня это страшно злило, потому что до смерти было еще далеко, а до уголовной ответственности - рукой подать. Но я оказался неправ. А она как будто знала, что на ее надгробье кто-то напишет "дура".
- А помнишь наш последний месяц? Перед моим отъездом. Когда мы прощались? Я подумала… знаешь, у нас ведь был медовый месяц наоборот. Я чувствовала себя невестой-вдовой…
- Ты тогда уже знала, что это прощание?
- Честное слово - нет.
Ее увезли родители. От всего, что вокруг завертелось. От меня. От светкиной смерти. От неблагополучной компании. К светлой американской мечте. Да что там. Нормальное родительское телодвижение.
- А помнишь, уже в аэропорту…
Она тянула из меня воспоминания, как шелковую нить из несчастного червя. Может быть она знала, что будет шить из этого шелка? Алые паруса?
- А помнишь…
- Помню…
Помню даже насколько это было не так. Ей почему-то хотелось, чтобы мы казались наивными, даже глупыми, не отвечающими ни за себя, ни за поступки. Понятно, впрочем, почему. Я решил быть великодушным. Пусть.
Очевидно, великодушие как-то отразилось на моем лице - перед пристанью нас тормознула бойкая итальянка. Цыганским профессиональным взглядом она осмотрела мои ботинки, затем Юльку в целом:
- Господа, вы люди искусства? Не поставите ли вы свои подписи под призывом усилить борьбу с наркоманией? Вы ведь знаете сколько наркоманов среди молодежи?
- Где крестик ставить? - спросил я.
Перед моим носом распахнулась папка с разлинованным листом:
- Вот здесь, пожалуйста, ваше имя, адрес…. о-о, вы из Иерусалима, вот тут подпись, спасибо, а здесь, рядом с вашей подписью, укажите пожалуйста сумму, которую вы решили пожертвовать для борьбы с наркоманией среди молодежи…
- Подожди! - театрально вскричала Юлька, уперла левую руку в бедро, а правой замахала у меня перед лицом. - Ты хочешь отдать им деньги? Да? Но если ты отдашь этой женщине деньги, нам не хватит на дозу!!!