И зачем, спрашивается, я это сказал? Про парня из нашего отделения? И почему она не ответила куда мы идем? Значит, она поселилась. Значит, мы идем в ее отель. Значит, мы будем там жить? А я этого хочу? А даже если я этого хочу, меня об этом спросили?
- И зачем тебе это все нужно? - спросила она.
Я резко отвел глаза из-за неприятного мгновенного ощущения, что она говорит не со мной, а с моими мыслями. Конечно же она имела в виду другое.
- "Зарница", - зачем-то подыграл я. - Военно-патриотическая игра.
Она кивнула:
- Тебе нужна трость. Ты будешь очень импозантен с тростью.
- Я? С тростью? Разве что посох.
- Я знаю, что тебе нужно! - восторженно заявила она. - Я знаю, что нужно хромающему солдату в осенней Венеции! Уан моумент!
Она вышла из магазинчика с длинным черным зонтом, похожим на обгоревшую елку. Ручка оказалась в виде вычурно загнутого клюва с традиционной венецианской маски.
Как-то мне не хотелось принимать от нее подарок, особенно когда он костыль. И в следующей лавке я купил ей желто-коричневую вазочку муранского стекла.
Отель был дорогой. Не в том смысле, что в Венеции все отели дорогие. Это был дорогой венецианский отель. Конечно, надо было сваливать отсюда и искать что-то более соответствующее моей зарплате. Но я еще по дороге решил не противодействовать напору ее инициативы, не бороться за лидерство, и хотя бы на первые двадцать четыре часа занять позицию нестороннего наблюдателя за самим собой. Прищурить третий внутренний глаз и насвистывать "Ну-ка, ну-ка, что ты там придумала…" И тут же мы словно поменялись ролями. Я расслабился, а она напряглась. Она явно ждала вопросов и испытывала дискомфорт от их отсутствия.
Ее номер оказался просторным, стилизованным под старину, с огромной кроватью в центре и высокими окнами, выходящими на канал.
Юлька убрала мой рюкзак в шкаф и обернулась:
- Если надо что-то погладить, можно отдать в сервис.
В ее номере присутствовала недвусмысленная симметрия - по обеим сторонам кровати стояли одинаковые тумбочки, над которыми выгибались одинаковые бра. Конечно же, это был номер на двоих, а следовательно - наш.
Юлька поставила вазочку в центре журнального столика. Я добыл из рюкзака прикупленную утром на автостраде бутылку красного "Бардолино" и вылил в вазу.
- Купил за название! - констатировала Юлька.
Я хмыкнул.
- И вазу? - подозрительно спросила она.
- Вазу я подобрал под цвет твоих глаз, - куртуазно ответствовал я. - За мерцающие в них точки. И в глазах, и в вазе. А что?
- А я думала… Просто это - авантюриновое стекло.
Мы по-очереди выпили за встречу и авантюризм. Я развалился в кресле, наконец-то вытянул ногу. Некоторое время мы с Юлькой понаблюдали мой верный армейский ботинок на фоне чистого узорчатого ковра.
- И сколько стоит такой номерок? - поинтересовался я.
- Какая разница, - отмахнулась она.
- А все-таки?
- Шит! Давай ты не будешь!
- Давай мы не будем.
Она на секунду задумалась:
- Саша, не будь занудой, ОК? Ну поделим мы как-то по другому расходы, если ты об этом.
- Фифти - фифти, - сказал я, чувствуя себя американской эмансипированной старой девой, борющейся за равноправие на первом свидании.
- Да заплатишь за ужин и все уравняется, - Юлька нагнулась и поцеловала меня. И шепнула: - Ну здравствуй, пропащий…
Прежде чем всерьез ответить на поцелуй, я еще успел обиженно подумать, что вообще-то никуда не пропадал и удивиться тому, насколько она не хотела терять время.
* * *
Из добротного отеля вываливаешься в Венецию, как в какое-то зазеркалье, где не левое стало правым, а ушла из под ног почва, сменившись водным небосводом. Песочные часы в Венеции отсыревают, и время перетекает по законам луны и воды, переливаясь по водным резeрвуарам, каналам, сосудам, чашам, оставаясь на миг зачерпнутым в горсти, а потом все равно проливаясь и возвращаясь к самому себе.
К самому себе хотел вернуться каждый из нас. Каждый, при помощи другого. А друг к другу?
В отличие от прочих канальных городов, Венеция - это камень в воде. А не вода в камне, как Питер или Амстердам. А это большая разница. Примерно, как подчинять женщину своей страсти или подчиняться ее.
Меня вели на кофепой. И даже дали право выбора. Между первым в Италии кафе "Флориан" и любимым кафе лорда Байрона "Куадри". Небогатый выбор для богатых людей. Из солидарности с хромающими романтиками всех времен и народов я должен бы проковылять в "Куадри".
- Здесь мы только выпьем кофе, - предупредили меня.
- Я бы выпил чего-нибудь покрепче.
И закусил бы, между прочим.
- Здесь не стоит. Ты не настолько богат. В другом месте, ага?
- Я настолько богат, чтобы выпить кофе в менее славном месте. Но чтобы с видом на море. И возможностью заказывать все, что хочется. Ага? Пойдем, вон там на углу - кафешка.
- Но это уже пьяцетта. Ты не сможешь рассказывать, что пил кофе на Сан-Марко, в аркадах Прокурации. Неужели тебя это не пугает?
- Ничего, там тоже историческое место. Там кормили сеном хромую лошадь лорда Байрона, пока он пил кофе.
Мы щурились в морскую даль, словно нас обоих вдруг поразила близорукость. Чувство нереальности росло с каждым глотком какого-то крепкого ведьминого зелья.
- Почему, кстати, ты так уж была уверена, что я приеду?
- Что значит "так уж"? Я и не была.
- Тогда почему не дала обратный адрес? Телефон? Мыло?
- Мыло?
- Ну, е-мейл. Почему?
- А зачем? Я в любом случае сюда приезжала. Так, на вэкейшен.
Она улыбалась, как дикторша и смотрела мне в глаза так, словно в них была бегущая строка. Но двухместный номер? А она ответит, что в любом случае не собиралась быть одна. В любом случае.
Между сушей и морем стояли за мольбертами художники в рыбацких сапогах. Спешили выловить из влажной атмосферы пейзажики, чтобы успеть продать после отлива, до темноты. Издали казалось, что от кисточек в воду тянется леска.
- Ты живешь один? - со всей возможной нейтральностью спросила она.
- Нет, - ч-черт, слишком поспешно ответил. И постарался неторопливо уже прояснить: - С хаверой. С подругой. То есть, с герлфрендой по имени Ора. Три года.
Она отвернулась от моря ко мне, улыбнулась как-то даже чуть снисходительно:
- Ора. Забавное имя. Чего не женитесь?
- А зачем? Детей заводить не собираемся. А так - зачем? Удобнее без этого.
Вышло, что оправдываюсь. Замолчал. Закурил и вопросительно посмотрел на нее.
- У меня тоже. Детей то есть нету.
Она улыбалась.
- Отчего такой нестандарт?
- Ого! - сказала Юлька. - Ого! Левантийская непосредственность или русская бесцеремонность?
- Еврейское любопытство, - мне уже самому стало неловко - какое, собственно, мое собачье право?