- He кощунствуйте, мама, - съ раздраженiемъ сказала Ольга Сергѣевна. - Грѣхъ это большой.
Она встала со ступеньки и хотѣла (войти) въ домъ. Но въ это время стукнула калитка ихъ переулка. Ольга Сергѣевна оглянулась на стукъ. Какой-то молодой высокiй человѣкъ въ лѣтнемъ сѣромъ костюмѣ и новой модной шляпѣ съ широкими полями входилъ въ ихъ тупикъ. Было въ этомъ элегантномъ человѣкѣ что-то знакомое. Онъ увидалъ Ольгу Сергѣевну и, снявъ шляпу, низко и церемонио поклонился.
- Тетя, - крикнула сверху Леночка. - Михако кланяется совсѣмъ какъ на картинкѣ котъ въ сапогахъ кланяется маркизу де Карабасъ.
Ольга Сергѣевна сейчасъ же узнала князя Ардаганскаго. Ей показалось, что князь выросъ за это время и сильно загорѣлъ красивымъ бронзовымъ загаромъ, какимъ загораютъ на горномъ солнцѣ жители горъ и летчики.
Но … приходъ сюда Ардаганскаго, одного изъ членовъ кинематографическаго общества "Атлантида", знаменовалъ, что "Немезида" не погибла и, значитъ, ея мужъ и сынъ живы.
Чудо, котораго она ждала и въ которое она вѣрила, совершилось. И не въ силахъ себя сдерживать, она, широко улыбаясь, бѣгомъ побѣжала къ калиткѣ.
He думая ни о чемъ, она крикнула:
- Князь, вы живы?..
- Какъ видите.
- А "Немезида"?
- И не думала тонуть.
Князь Ардаганскiй былъ очень смущенъ. Три дня тому назадъ, когда замѣнившiй Ранцева въ должности замѣстителя капитана Немо полковникъ Арановъ отправлялъ его въ Парижъ для сообщенiя семьямъ, что ихъ главы живы, онъ говорилъ, какъ всегда невнятно и отрывисто. Про Аранова среди офицеровъ ходилъ анекдотъ, что онъ такъ ушелъ въ свои изобрѣтенiя и математическiя выкладки, что забылъ Русскiй языкъ и умѣетъ говоритъ только два слова: "да, конечно". Арановъ говорилъ князю, что его выбрали, какъ самаго молодого, а потому наименѣе примѣтнаго въ Парижской толпѣ. Его обязанность посѣтить всѣ семьи, и всюду засвидѣтельствовать, что всѣ живы и здоровы и просили кланяться. - "Но меня разспрашивать будутъ"? - сказалъ князь. Арановъ, какъ и всегда, помолчалъ. Офицеры разсказывали, что въ это время онъ высчитываетъ кубическiй корень изъ восьмизначнаго числа. - "Да, конечно", наконецъ, сказалъ онъ. - "Что же мнѣ говорить"? - "Ничего не говорите". - "Но это неудобно … Тамъ дамы" … Этого Арановъ совсѣмъ не понималъ и, когда князь пояснилъ ему все неудобство молчанiя, когда васъ спрашиваютъ дамы, Арановъ послѣ долгой паузы сказалъ: - "да, конечно" … И потомъ добавилъ: - "Еще тутъ, можетъ быть … Письма тамъ какiя … Такъ никакихъ чтобы писемъ" … Трудная была задача. Ардаганскiй хотѣлъ было отказаться. Но отказаться летѣть! … Летѣть!! Одно это уже какъ прельщало его, летѣть въ Парижъ, гдѣ была его мать, гдѣ была та, кого онъ полюбилъ первою и такою чистою, почти неосознанною любовью, больше въ мечтахъ, чѣмъ сердцемъ, было выше его силъ, и онъ не отказался. Онъ все-таки высказалъ свои затрудненiя Аранову. Тотъ криво усмѣхнулся, потомъ сказалъ: - "Ну, врите тамъ что-нибудь …, Впрочемъ, можете и правду говорить. Все равно вамъ никто не повѣритъ". Получивъ приказанiе, деньги, указанiе, что онъ отнюдь не долженъ носить ихъ "Атлантидской" формы, что вобще то "Немезида" для всѣхъ погибла, что онъ долженъ очень хорошо одѣться и походить возможно болѣе на француза, - князь же кончилъ французскiй колледжъ, - что нигдѣ онъ не долженъ задерживаться, промелькнуть метеоромъ по всѣмъ домамъ, успокоить семьи, исполнить еще два, три порученiя и сейчасъ же летѣть обратно, князь былъ отпущенъ изъ ангара полковника Аранова.
Когда въ лагерѣ стало извѣстно, куда и зачѣмъ летитъ князь, къ нему присталъ Мишель Строговъ. Онъ просилъ, чтобы князь передалъ его двоюродной сестрѣ, Леночкѣ Зобонецкой, совсѣмъ маленькую записочку.
- "Вы понимаете, Михако, это дѣло любовное. Мнѣ очень надо ее успокоить и никто, кромѣ насъ двоихъ не долженъ этого знать".
Передача записки нарушала инструкцiи, полученныя отъ Аранова княземъ. Но князю было очень трудно отказать въ этомъ пустякѣ Мишелю. Очень ужъ его просилъ объ этомъ Мишель. Уже очень, - такъ казалось доброму князю, - сердца то ихъ бились созвучно. Князю было, кромѣ всего этого, безконечно жаль Мишеля Строгова. Его отставленiе отъ полета съ отцомъ казалось ему чрезвычайною жестокостью и несправедливостью со стороны этого "педанта" Ранцева. Михако принадлежалъ къ молодому поколѣнiю, выросшему и воспитавшемуся въ послѣвоенное время, когда въ обществѣ произошелъ нѣкоторый моральный сдвигъ, то, что называлось: "переоцѣнка цѣнностей". Точность въ исполненiи приказанiя или порученiя стала относительной, какъ стала относительной и подверглась сомнѣнiю самая честность. Молодежь, даже такая прекрасная, какою былъ князь Ардаганскiй, стала "разсуждать". Въ полученныя отъ старшихъ приказанiя она вносила поправки, считая себя умнѣе стариковъ. Въ этой молодежи была и еще одна черта. Испытавъ въ жизни много видѣвъ въ самые нѣжные годы ея суровость, она какъ-то размякла и иногда, особенно когда ея интересы не были затронуты, она не умѣла настойчиво отказать.
Изъ старшихъ обитателей лагеря никто ни о чемъ-не просилъ Ардаганскаго. Фирсъ хотѣлъ было написать "цидулю" паннѣ Зосѣ, но, когда князь несмѣло сказалъ, что онъ не имѣетъ права передавать никакихъ писемъ, Фирсъ махнулъ безпечно рукой и сказалъ: - "Ну, нельзя, такъ и нельзя. Передайте, ваше сiятельство, Зоськѣ, что я по прежнему ей вѣренъ, болѣе потому, что тутъ и измѣнить то ей не съ кѣмъ. Никакой даже чернокожей обезьяны дѣвичьяго рода тутъ нѣтъ. Такъ и пере-дайте, чтобы значитъ не безпокоилась. А разыскать ее можете черезъ госпожу полковницу Ферфаксову. Онѣ обѣщали о Зоськѣ позаботиться, чтобы не путалась съ кѣмъ не слѣдуетъ" … Старый Нифонтъ Ивановичъ просилъ, и очень трогательно, передать его поклоны генеральшѣ, полковницѣ и барышнѣ. "Топси пожмите лапку, скажите, чтобы не скулила. Помнитъ ее старый дѣдушка".
Все это было легко и просто тамъ, на островѣ Россiйскомъ, но какъ оказался онъ противъ глубокихъ, полныхъ вѣры и печали глазъ Нордековой, какъ увидалъ маленькiе, сверлящiе буравчиками глазки Неонилы Львовны, почувствовалъ бѣдный Михако, что его дипломатическiя способности очень невысокаго сорта… "Лучше всего говорить правду", - подумалъ онъ, - "не всю, конечно, правду. И отмалчиваться, а главное, поскорѣе уйти. Это не очень любезно, ну да поймутъ же и простятъ".
Сверху сбѣжала Леночка. Изъ окна комнаты Мишеля Строгова смотрѣла какая-то молодая брюнетка. Князь подозрительно покосился на нее.
- He бойтесь, - сказала Ольга Сергѣевна, подмѣтившая его взглядъ, - это у насъ новая жилица. Она француженка, ничего по Русски не понимаетъ. Ну, какъ же они? Какъ мы наволновались по васъ! Панихиды даже служили. Ну, говорите … Только всю правду. Это вѣрно, всѣ живы и здоровы?
- Снимаетесь, - протянула, насмѣшливо улыбаясь, Неонила Львовна. - А не секретъ, сюжетъ вашей необычайной фильмы?
- А кто у васъ "старъ"? - спросила Леночка. Вопросы сыпались, и это было хорошо для Ардаганскаго. Онъ могъ на нихъ не отвѣчать.
- Навѣрно они американку какую-нибудь взяли … Патрiоты, - протянула мамочка.
- Пойдемте, пойдемте ко мнѣ, - звала Ольга Сергѣевна, - вы мнѣ все скажете. Что Шура? Все такимъ же дичкомъ? А Георгiй Дмитрiевичъ, не скучаетъ?
Въ комнатѣ еще былъ утреннiй безпорядокъ. Ольга Сергѣевна не успѣла прибрать ее. Она не замѣтила этого. Набросила одѣяло на постель и сѣла подлѣ смятой подушки.
- Князь, - сказала она, - не томите меня. Мы до-гадываемся. Мы знаемъ, что это не кинематографъ. Скажите мнѣ … Я никому ничего не скажу. Я же понимаю, какая это опасная тайна.
- Ольга Сергѣевна, - съ чувствомъ сказалъ князь, - я ничего не могу сказать. Я далъ честное слово никому ничего не говорить. Я могу вамъ тоже честнымъ словомъ завѣрить, что Георгiй Дмитрiевичъ и Шура въ добромъ здравiи.
- Гдѣ же они всѣ находятся? Вѣдь не на этихъ же глупыхъ островахъ Галапагосъ?
- Этого, Ольга Сергѣевна, я никакъ не могу сказать.
- Вы мнѣ не вѣрите?
- Нѣтъ, Ольга Сергѣевна, я вамъ очень вѣрю, но я не могу, и не могу.
Князь страдалъ подъ выразительнымъ взглядомъ прелестныхъ женскихъ глазъ. Безпорядокъ въ спальной смущалъ его. Ему было неловко. Казалось, что онъ оскорбляетъ Ольгу Сергѣевну. Онъ чувствовалъ, что, если сейчасъ не уйдетъ, то размягчится и разболтаетъ.
Ольга Сергѣевна поняла его душевное состоянiе и ей стало жалъ Ардаганскаго.
- Когда же вы уѣхали оттуда?
- Третьяго дня, - сказалъ Ардаганскiй.
- Третьяго дня, - воскликнула Ольга Сергѣевна.
- Такъ недавно … Господи, да гдѣ же вы всѣ находитесь?
Князь Ардаганскiй мучительно покраснѣлъ. Онъ уже проболтался.
- Ольга Сергѣевна, простите меня. Я сказалъ вамъ все, что могъ сказать. Сказалъ больше … Мнѣ надо спѣшить. Парижъ такъ великъ … Мнѣ же кадо всѣхъ объѣхать.
- Да, я понимаю васъ, - съ печальнымъ упрекомъ говорила Ольга Сергѣевна, - провожая князя.
- Уже, - сказала не безъ язвительности Неонила Львовна..- He долго же нагостили у насъ, молодой человѣкъ.
Надо было передать незамѣтно Леночкѣ письмо Мишеля. Леночка будто знала объ этомъ. Она побѣжала за нерѣшительно шедшимъ по тупичку Ардаганскимъ.
- Князь, - крикнула она. - Михако! Ардаганскiй остановился.
- Выйдемте за ворота, - тихо сказалъ онъ.
Изъ окна комнаты Мишеля Строгова, высунувшись по поясъ, за ними слѣдила француженка брюнетка. У калитки стояла Ольга Сергѣевна.
Ардаганскiй досталъ маленькiй конвертикъ и передалъ его Леночкѣ.
- Мишель Строговъ просилъ вамъ передать, - быстро сказалъ онъ и побѣжалъ внизъ по улицѣ, направляясь къ станцiи желѣзной дороги.
Леночка взяла конвертъ и спрятала его на груди. "Вотъ она, тайна, которой никто не знаетъ. Тайна, за которую можно получить миллiоны", - подумала она.