Всякий инстинктивно боялся заглянуть вовнутрь, где находились четверо заживо погребенных.
Первые лучи восходящего солнца осветили ужасную картину, представившуюся глазам собравшихся, столпившихся около вытащенного из омута возка и стоявшего теперь перед крыльцом барского дома.
Рыцарь с размокшими латами и шлемом сжимал в объятиях молодого клоуна, впившегося зубами в плечо монахини, нежная русалка с разорванной одеждой и обнаженной грудью, закинув назад свои белые красивые руки, с распущенными по плечам длинными шелковистыми волосами как бы заснула, откинувшись в угол возка. Монахиня, с перекошенными от ужаса чертами лица, с открытыми оловянными глазами, смотревшими в пространство, застыла в последнем усилии оторвать от себя шута, охватившего ее своими мускулистыми руками, вплотную обтянутыми материей ярких цветов с нашитыми уморительными харями шутовского костюма.
К десяти часам утра в усадьбу Ивлевых собралось почти все общество, бывшее на вечере Иваницких. Когда, в присутствии приехавшего станового пристава, вынули из возка трупы утопленников и перенесли их в залу, причем многочисленные бубенчики шутовского костюма, бывшего на молодом Ивлеве, начали издавать гармонические игривые звуки, ужас объял присутствовавших, нервная дрожь, как электрический ток, прошла по всем.
Марья Ивановна лежала в своей комнате в страшнейшем припадке нервной горячки.
– О, Царь Небесный! – шамкали губы беззубой старухи няни, смотревшей на похолоделые замаскированные внесенные трупы семейства Ивлевых.
– Кара Господня постигла… Велик Бог на небеси, велик Он и на земли… Правду я говорила… Сатанинские одежды до добра не доведут… Охо-хо-хо…
В. Л-в
Зелененький сюртучок
Да, вот и подите доказывайте всевозможными способами отсутствие всего сверхъестественного, – бросая на стол номер журнала "Ребус", произнес Яков Иванович Груздев.
– А что? – односложно спросил Петр Иванович Нечипуренко.
– Да как же, представьте себе, уж сколько ни кричали, что спиритизм гиль, шарлатанство… а все-таки… – Груздев задумался.
– Да в чем дело? Толком расскажите.
– Прочтите и узнаете. – Яков Иванович передал своему соседу номер "Ребуса".
Нечипуренко пошарил в кармане своего пиджака, затем схватился за боковой.
– Ах, шут тебя возьми, снова забыл очки дома, – произнес он с досадой.
– Ну, все равно, я вам расскажу так, своими словами, – начал Яков Иванович. – Дело в том, что в одном обществе, от нечего делать, принялись за верчение столов и требовали ответов. Вот, немного погодя, стол и начинает стучать. Его спрашивают: "Кто ты?" Стол отвечает: "Помолитесь об Сергее".
– А кто такой Сергей? – заинтересовался Петр Иванович Нечипуренко.
– Брат хозяина, где происходил спиритический сеанс, – удовлетворил Груздев любопытство Петра Ивановича.
– Ну вот-с, хорошо; все общество, знавшее этого самого Сергея, невольно как-то вздрогнуло. Действительно, согласитесь, услышать подобную фразу, да еще и от стола, – не особенно приятно.
– Да, признаюсь, – согласился и Нечипуренко.
– Нет, но послушайте, добрейший Петр Иванович, что дальше будет. Не успел стол это произнести, как раздается звонок, и… – В эту минуту действительно раздался звонок в прихожей. Оба приятеля, как-то не вспрыгивая с мест, шарахнулись в стороны, замолкли и даже немного переменились в лицах.
– О, чтоб тебе! – В голосе Якова Ивановича слышались и досада, и вместе нотка спокойствия. Он поправил на своем носе черепаховые очки.
– Да, вдруг звонок, и является рассыльный с телеграммой. Хозяин дрожащими руками распечатывает и читает: "Ваш брат Сергей скоропостижно умер", – Яков Иванович остановился и посмотрел через очки на своего друга.
– А, как вам нравится… Нет, чем вы объясните подобную вещь, Петр Иванович? – Груздев как-то нервно запахнул полу своего халата и переложил одну ногу на другую.
Наступило молчание. Петр Иванович машинально потихоньку барабанил по столу пальцами.
– Нет, чем вы объясните эту историю, Петр Иванович? – снова повторил Груздев.
– Эх, уж лучше вы и не говорите, – с досадой произнес Нечипуренко, – у нас как только что не укладывается в рамки положительных наук – все гиль, все ерунда – известный ответ наших модников; а нет вникнуть, да не откидывать этого существования, а оставить его – попробовать объяснить… этого нет… да разве это единичный случай… Вот у нас тоже был вроде этого. Я, грешный человек, хотел себе хотя немного объяснить, обращался к нашему доктору; а тот в глаза смеется… даже досада взяла меня.
– Это вы, Петр Иванович, про что же? – Яков Иванович был охотник до всего сверхъестественного, и чем история была страннее – тем большее удовольствие ему доставляла. Неопределенный намек Нечипуренко подстрекнул его любопытство.
– Да про зелененький сюртучок, – ответил Петр Иванович.
Глазки Якова Ивановича заиграли в ожидании интересной истории про чертовщину.
– Как же, Яков Иванович, история знаменитая, не подлежащая, так сказать, никакому сомнению, – начал Нечипуренко.
– Видите ли, – и рассказчик придвинулся ближе к Груздеву, – как и вам известно, я прямо из семинарии поступил в контору имения графа Л. Это, я так полагаю, будет тому лет двадцать семь или восемь, а то и все тридцать, о железных дорогах и помину еще не было. Только бац – бумага из Петербурга: "Приготовить дом для приезда графа". Ну, понятно, в экономии все закопошилось. Граф еще ни разу не бывал со смерти своего покойного родителя. Управляющий сейчас же выслал лошадей в уездный город, подставу оставил на постоялом дворе. Одним словом, приготовились к встрече. Ждать-пождать – нет графа. Что, думаем, за оказия: уж не раздумал ли приехать; помню, как теперь, управляющий даже хотел лошадей вести обратно. Да и в самом деле: чего даром корм травить зря. Но только граф приехал. Задержка вышла через болезнь.
Ну, в уездном городе, понятно, как следует встретили подобную персону: городничий и все такое.
"А далеко еще до деревни?" – спрашивает граф городничего; тот, – исправников заменяли городничие – всего, говорит, сорок верст будет. Граф сел в свой дормез и поехал. Только что проехали верст двенадцать, граф возьми да и разнеможься. Кучер было тронул лошадей – не приказал, говорит, беспокойно ехать, так что только часа через три насилу приехали к станции, где дожидали подставные лошади.
Надо вам сказать, что управляющий оставил лошадей в новом постоялом дворе, выстроенном всего года два назад на графской земле. Этот постоялый двор снял у нас курский мещанин Никифор Зайцев – парень шустрый, дело знал, так что через год хорошо-таки обзавелся хозяйством.
Только что приехал граф к этому постоялому двору, сейчас выводят шестерик и хотят запрягать, а граф и говорит: "Нет; пусть лошади отдохнут; мне нездоровится, я переночую здесь", – вылез из кареты и прошел в чистую половину.
"Хорошо, – говорит, – принесите мою складную кровать, я останусь до утра здесь". Конечно, ослушаться приказания графа никто не посмел. Камердинер, живою рукою, соорудил ему постель, и граф, не пивши даже чая, расположился на покой.
Управляющий распорядился, чтобы никого из приезжих в постоялый не принимать, и даже расставил караульных, чтобы, Боже сохрани, кто не обеспокоил заболевшего важного владельца.
Все притихло, даже цепных собак отвели в хутор, чтобы не брехали ночью. Огней не зажигали. Известно, управляющий хотел выказать свое усердие перед хозяином.
Только, так, немного спустя после вторых петухов, граф кличет к себе своего камердинера и приказывает ему лечь около него. Камердинер – сейчас подушку под мышку, пальто в руку – и марш в чистую комнату к графу.
Почитай снедать уже пора, когда проснулся граф и приказал запрягать.
"Вы, – говорит управляющему, – останьтесь здесь до моего возвращения, а я поеду в город", – сел и чуть не сломя голову теми же ходами да обратно. Приехал в город и прямо к городничему. "Так и так, – говорит, – ехал я в имение; в дороге заболел и остановился ночевать в постоялом дворе, выстроенном на моей земле. Только, – говорит, – успел напиться чаю, сон меня и начал клонить. Я лег, – говорит, – и, может, минут через пять соснул. Вдруг…" – Петр Иванович Нечипуренко покосился на печь, Яков Иванович в свою очередь подозрительно взглянул по тому же направлению; но тревога обоих оказалась ложною. Сытый кот хозяина, неслышно переступая своими бархатными лапами, вспрыгнул на близ стоявшее кресло и, поджав под себя передние ноги, препокойно улегся, по-видимому нисколько не интересуясь рассказом Петра Ивановича.
– Вдруг, – продолжал Нечипуренко, – является ко мне молодой человек с перерезанным горлом, в зелененьком сюртучке с барашковой опушкой.
Яков Иванович Груздев, при последних словах Нечипуренки, нервно пересунулся на своем насиженном кресле. История для него начинала быть интересной.
– "Граф, – говорит, – похорони меня".
Граф открыл глаза; смотрит – нет ничего; перевернулся на другой бок и снова заснул… а зелененький сюртучок тут как тут и снова свое: "Граф, похорони меня".
Тут уж граф не выдержал, приподнялся на локоть… смотрит… Зелененький сюртучок, как живой, стоит перед ним.
"Где же ты находишься?" – спрашивает граф мертвеца.
"А вот, – отвечает зарезанный, – под этой печкой, целый год уже лежу без погребения", – после чего призрак снова исчез.
Долго ли, коротко ли, а зелененький сюртучок снова предстал.