- Сейчас буду ближе. У нас здесь так мало свободного времени… Читаю газеты. Огромное объявление. Княгиня Гагарина потеряла свое брильянтовое ожерелье. Фамильная драгоценность. Нашедшему - пять тысяч рублей. Читаю газету, комкаю, бросаю в мусорный ящик. Иду и думаю: вот бы мне найти это ожерелье. Половину матери послал бы. На половину съездил бы за границу. Пальто хорошее купил бы. Абонемент в Малый театр. Тогда еще не было Художественного. Иду по Никитскому бульвару. Да не по бульвару, а по доскам деревянного тротуара - еще там гвоздь один вылезал постоянно, как наступишь. Сошел на землю, чтобы обойти этот гвоздь, и смотрю - в канаве… Словом, нашел ожерелье. Посидел на бульваре, помечтал. Подумал о своем будущем счастье. В университет не пошел, а пошел к мусорному ящику, достал свою газету, развернул, прочитал адрес.
Звоню… Звоню. Лакей. "Насчет ожерелья". Выходит сам князь. Выбегает жена. Двадцать лет мне тогда было. Двадцать лет. Испытание было большим. Проба всего, с чем я вырос, чему научился… Надо было решать сразу - человек я или не человек. "Я сейчас принесу деньги, - это князь. - Или, может быть, вам чек? Садитесь". А княгиня здесь же, в двух шагах от меня. Я не сел. Говорю - я студент. Я принес ожерелье не затем, чтобы получить какую-то награду. "Ах, вот что, - сказал князь. - Простите нас. Прошу к столу, позавтракаем с нами". И жена его, Ирина Сергеевна, поцеловала меня.
- Пять тысяч, - зачарованно выговорил волоколамский механик.
- Большая проба, - сказал генеральный секретарь общества политкаторжан. - Так я первую свою бомбу бросал в Крыму.
- Потом я стал бывать у князя, чуть не каждый день. Влюбился в его жену. Три лета подряд за границу с ними ездил. Врачом уже. Так я и не женился. Прожил жизнь холостяком из-за этого ожерелья… И потом - революция. Гражданская война. В гражданскую войну я хорошо познакомился с Путной, с Витовтом Путной. Был у него домашним врачом. Путна был хороший мужик, но, конечно, не князь Гагарин. Не было в нем чего-то… этакого. Да и жены такой не было.
- Просто вы стали старше на двадцать лет, на двадцать лет старше "гаудеамуса".
- Может быть…
- А где сейчас Путна?
- Военный атташе в Англии.
Александр Георгиевич, сосед слева, улыбнулся.
- Я думаю, разгадку ваших бедствий, как любил выражаться Мюссе, следует искать именно в Путне, во всем этом комплексе. А?
- Но каким образом?
- Это уж следователи знают. Готовьтесь к бою под Путной - вот вам совет старика.
- Да вы моложе меня.
- Моложе не моложе, просто во мне "гаудеамуса" было меньше, а бомб - больше, - улыбнулся Андреев. - Не будем ссориться.
- А ваше мнение?
- Я согласен с Александром Георгиевичем, - сказал Крист.
Миролюбов покраснел, но сдержался. Тюремная ссора вспыхивает, как пожар в сухом лесу. И Крист и Андреев об этом знали. Миролюбову это еще предстояло узнать.
Пришел такой день, такой допрос, после которого Миролюбов двое суток лежал вниз лицом и не ходил на прогулку.
На третьи сутки Валерий Андреевич встал и подошел к Кристу, трогая пальцами покрасневшие веки голубых своих, бессонных глаз. Подошел и сказал:
- Вы были правы.
Прав был Андреев, а не Крист, но тут была тонкость в признании своих ошибок, тонкость, которую и Крист и Андреев хорошо почувствовали.
- Путна?
- Путна. Все это слишком ужасно, слишком. - И Валерий Андреевич заплакал. Двое суток он крепился и все же не выдержал. И Андреев и Крист не любили плачущих мужчин.
- Успокойтесь.
Ночью Криста разбудил горячий шепот Миролюбова:
- Я вам все скажу. Я гибну непоправимо. Не знаю, что делать. Я домашний врач Путны. И сейчас меня допрашивают не о квартирной краже, а - страшно подумать - о подготовке покушения на правительство.
- Валерий Андреевич, - сказал Крист, отгоняя от себя сон и зевая. - В нашей камере ведь не только вы в этом обвиняетесь. Вон лежит неграмотный Ленька из Тумского района Московской области. Ленька развинчивал гайки на полотне железной дороги. На грузила, как чеховский злоумышленник. Вы ведь сильны в литературе, во всех этих "гаудеамусах". Леньку обвиняют во вредительстве и терроре. И никакой истерики. А рядом с Ленькой лежит брюхач - Воронков, шеф-повар кафе "Москва" - бывшее кафе "Пушкин" на Страстной - бывали? В коричневых тонах пущено было это кафе. Воронкова переманивали в "Прагу" на Арбатскую площадь - директором там был Филиппов. Так вот в воронковском деле следовательской рукой записано, - и каждый лист подписан Воронковым! - что Филиппов предлагал Воронкову квартиру из трех комнат, поездки за границу для повышения квалификации. Поварское дело ведь умирает… "Директор ресторана "Прага" Филиппов предлагал мне все это в случае моего согласия на переход, а когда я отказался - предложил мне отравить правительство. И я согласился". Ваше дело, Валерий Андреевич, тоже из отдела "техники на грани фантастики".
- Что вы меня успокаиваете? Что вы знаете? Я с Путной вместе чуть не с революции. С гражданской войны. Я - свой человек в его доме. Я был с ним вместе и в Приморье и на юге. Только в Англию меня не пустили. Визы не дали.
- А Путна - в Англии?
- Я уже вам говорил - был в Англии. Был в Англии. Но сейчас он не в Англии, а здесь, с нами.
- Вот как.
- Третьего дня, - шепнул Миролюбов, - было два допроса. На первом допросе мне было предложено написать все, что я знаю о террористической работе Путны, о его суждениях на этот счет. Кто у него бывал. Какие велись разговоры. Я все написал. Подробно. Никаких террористических разговоров я не слышал, никто из гостей… Потом был перерыв. Обед. И меня кормили обедом тоже. Из двух блюд. Горох на второе. У нас в Бутырках все дают чечевицу из бобовых, а там - горох. А после обеда, когда мне дали покурить, - вообще-то я не курю, но в тюрьме стал привыкать, - сели снова записывать. Следователь говорит: "Вот вы, доктор Миролюбов, так преданно защищаете, выгораживаете Путну, вашего многолетнего хозяина и друга. Это делает вам честь, доктор Миролюбов. Путна к вам относится не так, как вы к нему…" - "Что это значит?" - "А вот что. Вот пишет сам Путна. Почитайте". Следователь дал мне многостраничные показания, написанные рукой самого Путны.
- Вот как…
- Да. Я почувствовал, что седею. В заявлении этом Путна пишет: "Да, в моей квартире готовилось террористическое покушение, плелся заговор против членов правительства, Сталина, Молотова. Во всех этих разговорах принимал самое ближайшее участие, самое активное участие Климент Ефремович Ворошилов". И последняя фраза, выжженная в моем мозгу: "Все это может подтвердить мой домашний врач, доктор Миролюбов".
Крист свистнул. Смерть придвинулась слишком близко к Миролюбову.
- Что делать? Что делать? Как говорить? Почерк Путны не подделан. Я знаю его почерк слишком хорошо. И руки не дрожали, как у царевича Алексея после кнута - помните эти исторические сыскные дела, этот протокол допроса петровского времени.
- Искренне завидую вам, - сказал Крист, - что любовь к литературе все превозмогает. Впрочем, это любовь к истории. Но если уж хватает душевных сил на аналогии, на сравнения, хватит и для того, чтобы разумно разобраться в вашем деле. Ясно одно: Путна арестован.
- Да, он здесь.
- Или на Лубянке. Или в Лефортове. Но не в Англии. Скажите мне, Валерий Андреевич, по чистой совести - были ли хоть какие-нибудь неодобрительные суждения, Крист закрутил свои воображаемые усы, - хотя бы в самой общей форме.
- Никогда.
- Или: "в моем присутствии никогда". Эти следственные тонкости вам должны быть известны.
- Нет, никогда. Путна - вполне правоверный товарищ. Военный. Грубоватый.
- Теперь еще один вопрос. Психологически - самый важный. Только по совести.
- Я везде отвечаю одинаково.
- Ну, не сердитесь, маркиз Поза.
- Мне кажется, вы смеетесь надо мной…
- Нет, не смеюсь. Скажите мне откровенно, как Путна относился к Ворошилову?
- Путна его ненавидел, - горячо выдохнул Миролюбов.
- Вот мы и нашли решение, Валерий Андреевич. Здесь - не гипноз, не работа господина Орнальдо, не уколы, не медикаменты. Даже не угрозы, не выстойки на "конвейере". Это - холодный расчет обреченного. Последнее сражение Путны. Вы - пешка в такой игре, Валерий Андреевич. Помните, в "Полтаве"… "Утратить жизнь - и с нею честь. Врагов с собой на плаху весть".
- "Друзей с собой на плаху весть", - поправил Миролюбов.
- Нет. "Друзей" - это читалось для вас и для таких, как вы, Валерий Андреевич, милый мой "гаудеамус". Тут расчет больше на врагов, чем на друзей. Побольше прихватить врагов. Друзей возьмут и так.
- Но что же делать мне, мне?
- Хотите добрый совет, Валерий Андреевич?
- Добрый или злой, мне все равно. Я не хочу умирать.
- Нет, только добрый. Показывайте только правду. Если Путна захотел солгать перед смертью - это его дело. Ваше спасение - только правда, одна правда, ничего кроме правды.
- Я всегда говорил только правду.
- И показывал правду? Тут есть много оттенков. Ложь во спасение, например. Или: интересы общества и государства. Классовые интересы отдельного человека и личная мораль. Формальная логика и логика неформальная.
- Только правду!
- Тем лучше. Значит, есть опыт показывать правду. На этом стойте.
- Не много вы мне посоветовали, - разочарованно сказал Миролюбов.
- Случай нелегкий, - сказал Крист. - Будем верить, что "там" отлично знают, что к чему. Понадобится ваша смерть - умрете. Не понадобится - спасетесь.
- Печальные советы.
- Других нет.
Крист встретил Миролюбова на пароходе "Кулу" - пятый рейс навигации 1937 года. Рейс "Владивосток - Магадан".