- Лиуданзыря заточили в Хунчуне. Он с ума сошел и бредит Русскими войсками.
Шасыянваня отправили через Читу в Казань. Прежде, Петр Сергеевич, царское правительство умнее поступало. Я у Карамзина в истории читал. Таким людям надо кавалерийские корпуса давать. Вот это дело было! Служили же при Царе Иване Грозном татарские князья у нас. Худого не было.
- Но это же разбойники, а не владетельные князья.
- А где между ними грань? И князь потому князь, что его отец хорошим душегубом был.
- Ну это не так… Это было… да и не везде… в средние века.
- Теперь, Петр Сергеевич, хуже всяких средних веков… Теперь материализм наш бог. Теперь мошенники и негодяи первые люди. Их боятся и им служат. Вот хунхузам - весь край всполошился - гаолян жжет, сигнал подает - хоронись, мол, спасайся! А нам кто укажет? У него, может быть, жену зарезали на его глазах, а он клясться будет, что никого не видал и ничего не слыхал. Народ подлец стал.
Честный-то человек ему вроде какого-то слизняка, или сопляка кажется. Он его не уважает. А мошеннику - первый почет. А если мошенник еще и во фраке, да банк имеет или редактор газеты - так ему и президенты ручку пожимают.
- Слава Богу, у нас таковых нет.
- Есть председатели Государственной Думы, и существует борьба… Ну, а где борьба - там без мошенника… и какого! - самого махрового ни-и-как не обойтись.
- Есть еще, Анатолий Епифанович, совесть и Бог, - жестко и твердо сказал Петрик и прямо взглянул в холодные черные глаза Кудумцева. Тот не сломал своего злобного взгляда и сказал тихо, но уверенно:
- Совесть - понятие весьма растяжимое… А что касается Бога, то я имел неоднократно случаи убедиться, что никакого Бога нигде нет…
ХII
Петрик вспыхнул. Он чувствовал, что еще миг и он слишком резко, не по-офицерски, ответит Кудумцеву. Он сдавил лошадь шенкелями и догнал ехавшего впереди Ферфаксова. Несколько шагов они ехали рядом, молча. Узкая, лесовозная дорога зигзагами поднималась в гору. Пихты тесно ее обступили. Поднявшееся солнце жгло сквозь китель. Запах смолы был кругом.
Серьезное лицо Ферфаксова, его напряженно смотрящие вдаль глаза подействовали на Петрика успокоительно. Он справился с собою.
- Факс, ты самого Шадрина знавал? - спросил он.
- Я раза три у него был.
- Что это за человек?
- А кто его знает. Здесь Петр Сергевич, так люди не селятся. Да и место очень глухое он выбрал. Он старовер… У него я видал старые образа и, когда приходил я к нему, - первое, о чем он заявлял, что курить нельзя. Высокий, нескладный…
Черной бородищей оброс, не глупый. Мы с ним все о священном писании препирались.
Начетчик он хороший.
- Ну и ты, Факс, это дело тонко знаешь… Апостолов наизусть читаешь!
- Куда мне до него! Сразу схватились. Всю ночь проговорили. По книгам листали.
Спорили…
- Чем он жил?
- Думаю, что лебедями да фазанами, Хороший винчестер у него на стене висел. А хозяйство маленькое… Ну, и видимо - бабник… Китаянки при нем были… Такие, знаешь, Петр Сергеевич… С чолками на лбу… Ну да видать, какие!.. Волосы в толстых косах.
И, заметив, что Ранцев не вполне его понял, Ферфаксов пояснил.
- Я думаю, что ходил он временами на Корейскую границу. Бил лебедей - корейцев, в белом они ходят, вот их и зовут лебедями, отбирал у них дорогие панты оленьи, да корень целебный женьшень, а потом бил китайцев-фазанов, что шли с серебром к корейцам за рогами и за корнем…Этим и жил.
- Грабежом… Убийством?.. - спросил, пожимая плечами, Петрик. - Почтенное ремесло!
- Да так же… Таких варнаков здесь не мало.
- А потом о Священном Писании спорил?
- Да вот… Он, я думаю, когда и стрелял-то по корейцу, или по манзе, так с молитвою стрелял. Он их за людей не считал…
- Однако, с китаянками жил?
- Он, я думаю, и с козою бы жил… да апостол Павел в послании к Римлянам всякое такое осудил.
- А притом святость… Иконы… Лампадки!..
- Да это, как следует… Как водится. И свечи горят всегда восковые, толстые.
Ладаном пахнет. Посты соблюдал строго.
- И с китаянками спал?
- С двумя.
- Ты давно его не видал?
- С полгода тому назад… Зимою… Пришел под вечер и, как раньше, без стука вошел в хату. Слышу - табаком пахнет. Он на стук двери выскочил. Замахал на меня руками. Точно испугался меня. "Нельзя, нельзя", - шепчет, - "ваше блогородие ко мне". А сам дверь старается от меня в соседнюю горницу прикрыть.
Да на беду полушубок на порог упал и никак ему не захлопнуть двери. Я невольно заглянул. Там за столом, на лавке под иконами, сидели две женщины - русские. И одна мне показалась - интеллигентная, большие такие глаза… И будто с ними какой-то бородатый человек… Тоже не манза, хотя и в китайском платье. А Шадрин, значит, меня так легонько, почтительно, но настойчиво выпроваживает. - "Ваше блогородие, молю вас, уйдите. Это же совсем сумасшедшие люди! Они могут вам худое сделать. И вам неприятность и сами ответят. Вы меня за мою хлеб-соль подводите".. Дал мне работника проводить в соседнюю падь к китайцам. Я там и ночевал.
- Ты работника спрашивал, что это за люди?
- Спрашивал… Но что в этом деле может понимать китаец?
- А больше ты не пошел к нему?
- Нет. Все-таки, Петр Сергеевич, хотя и вежливо и очень почетно, но мне на дверь показали, так что же я буду навязываться? Да и охота тут не ахти какая.
- Да, я понимаю тебя, - тихо сказал Ранцев. - А ты Кудумцеву об этом не рассказывал?
- Нет… Я Толе ничего не говорил. Если бы он пронюхал о китаянках, а тем более о Русских женщинах - так распалился бы!.. Бог его знает на какой рожон полез бы!..
С Шадриным шутки плохи. Он не посмотрел бы, что Толя офицер… Он, я думаю, ревни-и-вый…
- Да… Может быть, ты и прав…
- Нас учили, Петр Сергеевич, от службы не отказывайся, на службу не напрашивайся… В сущности все это меня ни как офицера пограничной стражи, ни как Андрея Васильевича Ферфаксова не касалось.
- Но… поинтересуйся ты… и возможно, что этого убийства вовсе и не было бы…
- На все воля Господня.
На перевале Петрик сделал привал. Он все поджидал следователя. По всему было видно, что напавших на заимку он тут не найдет, и поиски придется производить в зависимости от того, что найдет следствие.
Около полудня стали спускаться в Драконову падь. Лес стал реже. Попадались порубленные места и на них делянки дров, поставленных и обделанных по-русски.
Уже издали доносилось протяжное, унылое мычание невыдоенной брошенной коровы и собачий вой и лай. Еще новое доказательство, что хунхузов тут нет, да может быть, и не было. Они не оставили бы в живых собаку и угнали бы скот. Впереди была не военная экспедиция и расправа, а обыкновенное судебное следствие. Петрик опять остановился и стал дожидаться следователя.
Следователь, молодой человк с рыжеватой бородкой кисточкой и мягкими русыми усами, в пенснэ, неловко сидя на лошади и посылая ее, дергая поводьями, наконец показался из леса.
Они познакомились.
- Барон Ризен…
- Ротмистр Ранцев.
- Вы видите, барон, - сказал Петрик, - никакой войны нет.
- Но, как мне телеграфировали, есть убийство. Русского, и в этом краю я не найду убийц без вашей помощи. Фудутун мне дал своих полицейских, чтобы оказать содействие, - шепелявя и задыхаясь от непривычки ездить, сказал следователь.
Он был возбужден и взволнован. Он был не настоящей следователь, а кандидат на судебные должности, недавно кончил университет и еще не знал, как ему держаться с этими загорелыми и суровыми на вид офицерами.
- Шадринская заимка внизу, - сказал Ферфаксов, ездивший на разведку, - там все тихо. Прикажешь ехать?
- Вы позволите? - прикладывая руку к козырьку фуражки, спросил Ранцев следователя.
- Ах, пожалуйста… Это совсем, как вы найдете нужным… Я думаю не опасно?
Петрик послал взвод оцепить падь, чтобы если на заимке был кто-нибудь, он не мог убежать, и стал спускаться в ложбину.
ХIII
Лес и кусты кончились. Низ Драконовой пади представлял из себя зеленый, слегка покатый луг, почти со всех сторон замыкаемый крутыми, утесистыми, лесом покрытыми горами. Посередине луга был по-русски устроен двор с высоким тыном с воротами из прочных дубовых досок, с калиткой сбоку. Все было заперто. Сверху, с горы было отчасти видно, что было во дворе. Там была по-сибирски, как строят поселенцы, поставлена просторная, длинная, горницы на три, изба-землянка. Срубы были низкие из замшелой серой пихты. Длинные подслеповатые с плохими стеклами окна вровень с землей отсвечивали фольгой. Изба наполовину уходила в землю.
Крыша была плоская, частью тесовая, частью жердяная. Из нее выходила труба русской печи из серого китайского сырцового кирпича. Сбоку избы была большая, китайского устройства кирпичная фанза с бумажными окнами. В глубине двора стоял колодезный сруб с деревянным колесом. Все было прочно, домовито и основательно построено. Сарай был жердяной, обмазанный глиной, за ним были скирды гаоляна и копны сена. Из сарая еще тревожнее стало мычание коровы. Она почуяла людей.
Собаки лаяли и визжали, и только куры, пестрой стаей бродившие по куче навоза, одни оставались спокойными. Это жилье почему-то напомнило Петрику медвежью берлогу.
- Какие же это хунхузы? - сказал Кудумцев. В его голосе слышалось разочарование. Оно было и на лице солдат.
Шли, как-никак, на бой, на погоню, на преследование. Было все-таки и какое-то волнение в ожидании возможной своей или чужой крови. Заимка казалась пустой и безлюдной.