Бонза повел посетителей во двор. Там было самое главное: то, что будет с людьми после их смерти.
ХL
После сумрака кумирни на дворе показалось светло и радостно. Туман садился.
Зеленоватое небо просвечивало бледными полосами. Солнце пробивало себе путь сквозь туман. Безмолвно, точно тени, шли по большому двору серые манзы.
По обеим сторонам двора, как клетки бродячего зверинца, вытянулись какие-то отделения, огороженные тонкими деревянными решетками, доходившими до половины вышины клеток.
Бонза, развеваясь складками желтой одежды, шел впереди, рассказывая Старому Ржонду, что находится в клетках.
Валентина Петровна увидала в первой клетке большую куклу в половину человеческого роста, посаженную за длинный стол. В руках у этой куклы был длинный свиток. Перед куклой, заполняя почти всю клетку, стояли на коленях маленькие человечки, такие точно, каких давили ногами "ен-ваны". Все было достаточно грубо сделано. Время и пыль повыели краски. По углам ветром намело сугробы снега, смешанного с песком. На всем лежала печать заброшенности и забвения, но Валентина Петровна видела в этой заброшенности особый ужасный смысл.
Всеми забытые, никому ненужные люди на коленях ждали решения своей участи.
Старый Ржонд, должно быть, буквально переводил то, что ему говорил китаец. Фразы выходили отрывистые и неуклюжие. От них веяло ужасом правды.
- Чиновник бога ада принимает души людей. Это свиток их земных дел… Он глядит, кому что дать… По его заслугам… Вот сейчас увидим, как это потом делается.
Вдруг ясно, четко звенящая мысль-воспоминание, отрывок чего-то раннего, детского, светлого пронеслась в голове Валентины Петровны… Горящий свечами храм. И читают… "И наших прегрешений рукописание раздери и спаси мя, Христе Боже мой"…
Надо молиться… сильно… горячо молиться… иначе чиновник бога ада наметит по списку ее грехов что-нибудь ужасное. Но, как молиться?… Сейчас?… В кумирне Чен-ши-мяо?… Смешно!.. И разучилась она молиться.
Поджав губы, со страдающим лицом, перешла Валентина Петровна к следующей клетке.
Огненное пламя было нарисовано на задней стене. Оно было как поток. Через него был устроен обыкновенный китайский, каменный трехпролетный мост. По мосту уныло шла толпа китайцев.
- Это души умерших идут на испытания, - пояснил Старый Ржонд.
В клетке стояли опять куклы. Самые обыкновенные русские черти, как их рисуют в захолустных церквах на изображении ада, с рожками и хвостами, пилили маленьких людей. В другом углу были весы. С одной стороны коромысла был подвешен крюк.
Этот крюк продели под ребро полуобнаженного манзы, а на чашку, подвешенную на другую сторону черт накладывал гири.
- Посмотрите, Анна Максимовна, как хорошо сделан этот черт? Как внимательно он смотрит на стрелку весов и черной лапкой трогает чашку!
Это сказал Петрик. Анеля спросила отца.
- Что это, папа?
- Это купеза. Насколько в жизни он обмеривал и обвешивал покупателей, столько гирь ему поставят на чашку - и беда, если гири перевесят его тело.
- Что ж, не глупо придумано, - сказал Петрик.
- Ваше паньство! - покачивая головою протянула Анеля. - Ну и фрукт!..
Шли дальше.
У третьей клетки Валентина Петровна с ужасом смотрела на куклу обнаженной женщины, ущемленной между колодок. Два громадных черта большою пилою распиливали ее вдоль. Пила дошла уже до середины груди. Вот оно где увидала она то, что с таким жутким ощущением тошной боли испытывала уже давно. Пила!.. Да, как в ее мыслях - так тут, в этих детски сделанных фигурках - пила действительно была.
Это не она придумала. Это и точно было. Это знали китайцы много веков тому назад.
Уши ей заложило. Звон и писк стояли в них. Она боялась, что лишится сознания. И как сквозь сон слышала она пояснения Старого Ржонда.
- Это вдова. Она вышла замуж не за вдовца, а за холостого и тем нарушила закон Конфуция. И так выходила она дважды… Вот ее и пилят пополам. Одну половину одному холостяку - другую другому.
"Меня… меня на три части пилить будут", - думала Валентина Петровна… Она не могла спокойно смотреть в клетки. Она ожидала, что в каждой найдется ее грех - и то наказание, что ее ожидает.
Она взяла Петрика под руку. Шла сзади Анели и Старого Ржонда и старалась не смотреть на фигурки, расставленные по клеткам. Отрывками слушала пояснения Старого Ржонда.
- Черти рвут кишки у тех, кто при жизни делал подарки и потом отнимал их…
Корова жалуется черту на магометанина за то, что он ел ее мясо… Это режут человека, который, чтобы выдвинуться, доносил и клеветал на других…
Все было такое обыденное.
За ними шла толпа любопытных манз. От них воняло чесноком и бобовым маслом. Их надо было прогнать. Но Валентина Петровна не смела попросить об этом Петрика.
Они были хозяева. Они показывали пальцем на кукол, на Анелю и смеялись. Они тоже не верили. Они были - материалисты. Дети "золотого", двадцатого века. Валентина Петровна верила и ужасалась.
Сколько еще клеток осталось! Их всего двенадцать! И в каждой - ужас.
- Это они сдирают кожу с людей, носивших не принадлежащее им платье - то есть, так сказать, лицемеривших… - говорил Старый Ржонд.
- Окропне, - прошептала Анеля.
"Защитный цвет"… Валентина Петровна надевала защитный цвет улыбок и болтовни в ту пору, когда изменяла своему первому мужу. - "Защитный цвет!.." А теперь не лицемерит она с Петриком?… Не скрывает от него своих порою нестерпимых мук?…
Кожу сдирают… Да это так… Ее душевная мука порою не меньше!
- Собаки рвут прелюбодея…
"И меня порвут"…
Они подходили к последней клетке.
- Как в магазине готового платья, - сказала Анеля. - В последней клетке черти раздавали одежды душам людей, прошедших все испытания.
Праведник с довольным видом надевал на себя одежду чиновника. Громадный черт с предупредительной насмешливой улыбкой подавал маленькой куколке богдыхана собачью шкуру.
- Но, Аля, посмотри, - каково выражение у китайца-то! - сказал Петрик. - Какая растерянность и смущение. Попался, брат!.. Революционеры эти китайцы…
Собачья шкура!.. Ах су… - он покосился на Анелю - суровые сыны!
На задней стене была нарисована большая печь. Из ее трубы валил густой черный дым. И с ним вылетали разнообразно одетые люди, тигры, собаки, лошади, коровы, птицы, бабочки, насекомые, рыбы.
- Вот она, метампсихоза-то, - сказала Анеля. - Кем же буду я? Что мне подарит свирепый Чен-ши-мяо?…
В стороне стояла игрушечная постель, на ней лежал манза. Старушка с коричневым лицом, настоящая китайская бабушка, склонилась над ним. В руках у нее был маленький нефритовый пузырек.
Старый Ржонд выслушал пояснение бонзы и сказал, повышая голос: - Вот это особо рекомендую вашему вниманию. Какая глубина понимания этой самой метам… как ты сказала-то, Анелечка?
- Эта старушка - фея благодетельница Муй-пуо. Она дает умершему нектар забвенья. Когда он проснется и оживет - он все позабудет, что с ним было, и кем он был в прошлой жизни. Вот почему и ты, моя милая, не знаешь, кем ты была раньше… А если бы знала!..
- Кем, кем? - приставала к отцу Анеля.
Они шли к воротам. Бонза, получив хороший бакшиш, провожал их с поклонами. Манзы разбредались по двору.
В воротах Валентина Петровна оглянулась на кумирню. Были видны: темный вход и искорки тлеющих у ног бога ада свечек и двухъярусная башня с приподнятыми, как лепестки опрокинутой лилии, серыми черепичными крышами. Над верхней крышей шпиль с тремя золотыми шарами упирался в заголубевшее небо.
Звякание гонга донеслось от кумирни. Зазвенели колокольчики. Валентине Петровне почудилось, что сквозь серые кирпичные стены башни она видит всего бога Чен-ши-мяо.
Под конической крышей у него не серебряная уродливая голова - фантазия китайскаго художника-ваятеля, но темное в коричневых оспинах лицо, клочья рыжей бороды и злобная усмшка страшных серых глаз. Точно громадный четырехсаженный Ермократ угрожающе заглянул оттуда и исчез.
ХLI
Валентина Петровна торопилась "домой", на пост Ляо-хе-дзы. Ей страшно было в городе, где всюду и везде чудился Ермократ. Кумирня бога ада потрясла ее.
Анеля упивалась китайщиной. Она умолила Валентину Петровну поехать с ней и Старым Ржондом по магазинам. Она покупала курмы, халаты, меха, ручной сунгарийский жемчуг, серебряные изделия Куаньчендзы.
"Куда она все это", - думала Валентина Петровна. "Идет война. И ни у кого из нас нет дома, где все это можно спрятать и сохранить".
Она осторожно сказала Анеле свои мысли.
- Тэж пытане! - весело воскликнула Анеля. - Вот пустяки-то! У папы останется квартира. В ней все и спрячу. А как не купить, когда все это так прелестно!.. И так дешево!..
Еще переночевали одну ночь и, наконец, поехали на рассвете домой.
На середине пути разделились. Старый Ржонд в коляске генерала Заборова с Анелей похал в свой штаб, Валентина Петровна с Петриком и амой с Настенькой - на тройке Старого Ржонда на пост Ляохедзы.
Впрочем, расстались не надолго. Через три дня Анеля примчалась к Валентине Петровне на целую неделю.
Катанье верхом днем - Петрик учил Анелю, - по вечерам концерты Валентины Петровны, а то придут Кудумцев и Ферфаксов и точно на деревенских посиделках сидят, поют под гитару, зубоскалят… Валентина Петровна наставит тарелок с изюмом, финиками, пастилой, мармеладом и орехами - и коротают длинные зимние вечера.
- Какая тут война! - проворчит Петрик и уйдет в сотню.