- Правосудие!.. Да что вы смеетесь надо мною, батенька мой… Правосудие!.. Все эти ваши… суды и судьи… чепуха… произвол и беззаконие!..
- Но позвольте, Владимир Васильевич, - вступился генерал, - как же без суда-то?.. Да и вы сами, слыхал я, недавно были присяжным заседателем.
- И был-с… Да-с… Был-с!.. - с вызовом обернулся Стасский к генералу. - И никогда не отказываюсь, а с восторгом принимаю заседательство, чтобы влиять на присяжных… Чтобы исключительно - оправдывать-с… Оправдывать!!! Преступники!.. Вы, Яков Кронидович, говорите: - преступники…
Стасский снова взял папиросу и стал ее раскуривать. Яков Кронидович воспользовался этим, чтобы возразить.
- Помилуйте, Владимир Васильевич, я имею дело с трупами. Кто-нибудь убил же?.. И в данном случае, то, что мне сегодня сказали - ужасно…
Стасский перебил его.
- Ужасно… Преступники!.. Это неправда… Как посмотреть?… Все эти преступники, если к ним присмотреться только… Да ведь это же - прекрасные… невинные люди, жертвы нелепых жизненных и общественных условий… Жертвы Государственного порядка. Создайте другие условия жизни - и не будет преступников. Право и преступление - это, простите, совершеннейшая чепуха-с!.. произвол … фантазия… рутина-с… Соdех Iustiniani… А… пожалуйте, прошу покорно! Свод законов Российской Империи… И все от римлян… Ну и народец, чорт его дери!.. Отвратный от темени до пяток и оттого-то такой любезный идеал всех европейских - с позволения сказать - государств… Вся эта римская мерзость - произведение их распроклятых царей!.. Завоеватели… Полководцы… Ах, шут их дери… Пока человек будет жить все только со зверями и животными и пользоваться ими… как и ваша глубокоуважаемая и почитаемая мною супруга - без котика и собачки не может…
- Но, помилуйте, - робко сказал Панченко, - пахать же надо на чем-нибудь?
Стасский обернулся к нему, как ужаленный.
- Скаж-жите, пожалуйста… Ну, тащися Сивка пашней, десятиной… Выбелим железо о сырую землю. Вам писателям, поэтам - это куда как надо!.. Картина! Вот и Лев Николаевич увлекался… Пахал на Сивке… На лошадке верхом катался… Что же век народу волам хвосты крутить?.. Механизация должна быть… Вон в Америке моторные плуги пошли, рядовые сеялки… А у нас - соха-матушка и Сивка… да Жучка! Пока будем возиться с животными - не прекратятся бойни, расстрелы и не выведутся эти злобные гиены Суворовы… Эти безсердечные Матадоры, путающиеся с развратными женщинами, зараженные всеми заразами Скобелевы, для которых любая война праздник и лакомая конфетка.
Стасский быстро повернулся к генералу.
- Вы, слыхал я, музей-памятник Суворову открыли!
- А вы разве не видали еще? Очень красиво вышло… И мозаика - переход через Альпы - чудесная.
- Ненавистен он мне, проклятый этот Суворов! Изверг истории и сифилис нашего времени!
- Чисто еврейская точка зрения, - сказал Панченко.
- Да-с… может быть… Может быть и еврейская… Не будем забывать, что евреи самый просвещенный и талантливый народ. Во всех видах человеческого знания и искусства - они первые. И я, Яков Кронидович, утверждаю и настаиваю, что вы совершенно напрасно путаетесь в это ужасное дело… Накличете беду на свое честное и всеми уважаемое имя… Что вам известно?.. Что вам сегодня сказали в совете?… Если не тайна… Мы так любим тайны… Государственная тайна… политическая… профессиональная… дипломатическая… военная… все тайны, чтобы обманывать народ.
- Помилуйте, какая тайна! Вот уже три дня, как вся прогрессивная печать только и кричит об этом. Я вам все расскажу и вы увидите, что я совершенно прав и не будете ни осуждать меня, ни нападать на меня.
- Я слушаю.
Стасский, наконец, сел. До этого он все стоял и заставлял стоять других.
IX
- Дело в том, - спокойно начал Яков Кронидович, усаживаясь в кресло против Стасского, севшего на диване, - дело в том, что четыре дня тому назад в Энске, на кирпичном заводе Русакова, несмотря на Русскую фамилию - еврея, было найдено тело христианского мальчика Ванюши Лыщинского… Тело было подвергнуто вскрытию и погребено. Уголовная полиция приступила к розыску. Но тут в народе пошла молва, что убийцами являются евреи и что мальчик убит с ритуальною целью для получения крови… Действительно…
- Ох и слушать не хочу от вас, - простонал Стасский.
- Действительно, - спокойно продолжал Яков Кронидович, - совершение убийства перед самою еврейскою пасхою, на земле, принадлежащей весьма набожному еврею, где должны были быть торжества освящения закладки богадельни для евреев и синогоги при ней…
- Это не доказано, - прервал Стасский, - что преступление совершено на земле Русакова.
- Но труп найден там…
- Труп… да… Но убийство не там, - почти крикнул Стасский.
- Обезкровление трупа…
- Не доказано, - уже прокричал Стасский.
- Вот я и вызван для того, чтобы или доказать это, или опровергнуть… И завтра я выезжаю в Энск, чтобы сделать новый осмотр тела мальчика.
- Или докажите, что тело не было обезкровлено… или, еще лучше, не ездите совсем… Заболейте, - сердито сказал Стасский.
- Но почему Яков Кронидович должен ехать с тою или другою предвзятою мыслью? - вмешался Панченко, мягким голосом, казалось, старавшийся успокоить рассерженного старика. - Он постановит по совести. Почему ему не ехать?
- Почему?.. Почему?.. Почему?.. - зарычал на Панченко Стасский, - да потому, почтенный мой, что это все выдумки черной сотни, это придумано полицией, чтобы вызвать еврейский погром.
- Да на что полиции погром? - сказал Панченко.
- На что? Усердие свое показать и поживиться на нем. Вы думаете - околодочные надзиратели теперь не обходят богатых евреев Энска и не взимают мзду за то, что их при погроме не тронут?
- Вот это, действительно, доказать надо, - сказал Яков Кронидович. - Чего вы хотите, Владимир Васильевич? Чтобы преступление осталось безнаказанным? Вы говорите о погроме! Но именно - молчание правосудия, нерозыск виновных в убийстве мальчика, оставление этого дела в темноте - вот такое отношение к этому страшному делу может вызвать в толпе погром. Ибо, чем темнее толпа, тем больше в ней искания и жажды правды.
- Правда в еврейском погроме? - наступая на Якова Кронидовича, в негодовании воскликнул Стасский.
- Правда в раскрытии преступления, и Государь Император совершенно прав, приказывая раскрыть это дело до дна.
- Значит и Николай II замешан в кровавом навете на евреев? - спросил злобно Стасский.
- Ни о каком кровавом навете нет никакой речи, - сказал Яков Кронидович. Он тоже разгорячился и взволновался. - Никто евреев в целом не обвиняет. В каждом народе есть свои изуверческие секты, есть просто изуверы - и правительство обязано с ними бороться. Это его долг!
- В еврействе нет сект. Еврейство едино, - вставил Стасский, но не мог остановить Якова Кронидовича, который настойчиво продолжал:
- В каждом народе есть свои изуверы… И если правительство, нисколько не стесняясь, в широких рамках поднимало дела о православных изуверах - о скопцах, хлыстах, о дыромолах, привлекало к ним массу подсудимых и жестоко их карало не за веру, а за изуверство, если правительства Запада поднимали дела о черной мессе и кровавых жертвах сатане, почему оно должно молчать, когда это касается изуверства еврейского?
- Средние века!.. средние века! - зажимая уши кричал Стасский. - В угоду толпе вы хотите раздражать мировое еврейство! Поплатитесь за это. Россия в долгах… Россия нуждается в займах… А вы опять раздразните Шиффа!..
- Нет, Владимир Васильевич. Отнюдь не в угоду толпе, а ради удовлетворения справедливых требований народа.
- Народ, народ! Что вы мне толкуете о народе. Точно я не знаю, что такое народ?
- Думаю, что вы не знаете. Вы считаете, что народ и пролетариат одно и тоже. Жестоко ошибаетесь: народ не пролетариат. Пролетариат так же откололся от народа, как откололась от него интеллигенция. Пролетариат - это отброс народный. Ваши комические партии, все эти эр-деки, эс-эры, кадеты с их комитетами народу никак не нужны. Они ему просто непонятны. Народу нужна правда. Эту правду он видит в царе…
- До Бога высоко, до царя далеко, - вставил Стасский.
- Если уже надо заменять существующий порядок и свергать царя - то народу надо выставить какой то высший, общий и доступный ему идеал - и этого идеала интеллигенция с ее партиями ему не дает. Нет его и у настроенного интеллигенцией пролетариата. Есть только слова - и те чужие - еврея Карла Маркса… В партиях - слова. На болтовне далеко не уедешь. Народу нужна правда. Эту правду ему хочет дать Государь - и я еду, чтобы у трупа спросить, кто и как его убил.
Последние слова Яков Кронидович произнес с особенною силою, в упор глядя острыми сверкающими глазами в глаза Стасского.
Стасский хотел что-то возражать, но в это время дверь в кабинет приотворилась и в нее показалась Валентина Петровна.
- Яков Кронидович, - сказала она, - Обри приехал. Можно начинать?
Стасский точно обрадовался тому, что спор этим был прерван.
- Остаюсь при своем мнении, - важно сказал он, - вам ехать никак не надо… И вы и не поедете… Ну, идемте слушать…
И он первый направился в двери гостиной. За ним пошел Полуянов, Яков Кронидович и Панченко. Последним выходил Петрик.