- Ваша кузина права, - выговорил он почти радостно, - у вас прекрасная натура!
- Это оттого-то, что я поняла самую простую вещь?.. Нет, уж вы меня, пожалуйста, не балуйте: я ведь вас собираюсь в свои наставники взять.
- Как князь Оглы?
- Полноте, - тихо и искренно остановила она, - я с вами ведь не играю и не дурачусь, - для этого с меня довольно и маскарадов. Идите в мои наставники… в духовные наставники…
- Увольте, Юлия Федоровна.
- Проповедей не нужно, никаких уроков - также. Выйдет что-нибудь - хорошо, не выйдет - не ваша вина!.. Но, разумеется, все это в минуты отдыха, когда вы совсем устроитесь… по-новому.
- Пожалуй, слишком долго придется вам ждать.
- Подожду!
Она протянула руку Луке Ивановичу веселым, дружеским жестом. Он пожал ее довольно крепко.
- Да, - почти вскричал он, - никаких уговоров не будемте делать!
Ему еще что-то хотелось сказать; но он боялся самого себя или воздуха этого салона.
- Куда же вы?
- Да вы посмотрите на часы: ведь пора вам и на Невский…
- Ах, да, на Невский!.. Ну, так до свидания! - согласилась она тотчас же и встала вместе с ним. - Вы зайдете к Елене?
- Зайду.
- Скажите ей, что все ее капельки яда - бесцельны. Я и без нее нашла себе наставника.
Они еще раз вместе рассмеялись.
Из столовой Лука Иванович попал в коридор и, по указанию горничной, постучался к Елене Ильинишне. Он застал ее за ломберным столом, служившим ей вместо письменного, около зеленой занавески, за которой помещалась, вероятно, ее постель.
- Я вижу, - полушепотом заговорила она, довольно порывисто вскакивая из-за стола, - по лицу вашему вижу, что действие уже началось.
- Какое? - беспечно спросил он.
- Продолжайте, продолжайте! я вас в опасную минуту остерегу.
- А!.. вы все про то же… Что ж!.. это будет хорошее дело.
Елена Ильинишна хотела было переменить разговор и усадить гостя; но он, не присаживаясь, распрощался с ней.
- Даже минутку не хотели посидеть, - упрекнула она его.
- Мешать не хочу… творчеству! - уже на пороге крикнул Лука Иванович и развязно вышел в коридор.
- Полноте! - со вздохом донеслось до его ушей.
XXII
Ровно через неделю, поздно ночью, к воротам дома, где жил Лука Иванович, подъехали сани без козел, в виде какой-то корзины с широким щитом, запряженные парой круглых маленьких лошадок. Фыркая и шумя погремушками, еле остановились лошадки на тугих вожжах. Ими правила женская фигура в меховой шапочке и опушенном бархатном тулупчике.
- Все руки мне оттянули! - вскричала наездница. Это была Юлия Федоровна Патера.
- Вы - молодцом! - откликнулся мужчина, вылезая из саней.
- Только, пожалуйста, Лука Иванович, не ворчите на меня за то, что я вас доставила домой так поздно.
- Да разве уж очень поздно? Я не считал часов…
- Ах, Боже мой!.. Вы, кажется, пускаетесь в любезности?
- Нет, ей-богу… я так…
- Ну, да вам не перед кем дрожать!.. ведь вы - холостой? Я у вас до сих пор об этом не спрашивала.
- Я - холостой, - довольно твердо выговорил Лука Иванович, запахиваясь в шубу от начинавшейся метели. - Прощайте, Юлия Федоровна, вьюга сейчас поднимется.
- Ничего!.. завтра я вас увижу, да?..
Она хлопнула бичом, лошадки тронулись, круто повернули сани и покатились, точно два кубаря, под задорную болтовню бубенчиков.
Дворника не случилось у ворот. Лука Иванович позвонил и стал спиной к воротам, глядя сквозь жидкую метель на удаляющееся пятно саней с темной фигурой наездницы. Щеки его пощипывал легкий мороз, в ушах раздавался все тот же топот лошадок, точно он еще едет к Нарвской заставе из ресторана, куда он никогда еще не попадал, особливо с подобной спутницей. Да, надо было правду сказать: никогда он так не жил, ни одной недели, ни одного дня, ни одной ночи, как вот сейчас в течение нескольких часов. Устроилось это катанье неожиданно и весело, и как-то приятно-жутко от новизны удовольствия было всю дорогу, и так легко говорилось, и так верилось…
Чему же верилось-то?
А тому, что можно живое существо, молодое, прекрасное, полное страсти, бойкости, отваги, вырвать из той "мертвечины", о которой почти с содроганием говорила недавно Елена Ильинишна, и возвратить ее настоящей жизни.
Какой?
На это он не находил еще прямого ответа; но он верил, что оно возможно, - и ему в эту минуту ничего больше не надо было… Он отвечал за нее, она была его человек. Без всяких личных видов говорил он это; не искал он себялюбивого счастья с ней, не мечтал даже о наслаждениях, о сильном чувстве избранной женщины - нет!..
Так, по крайней мере, казалось ему.
За воротами застучали ключи дворника.
Лука Иванович сунул дворнику двугривенный, чего никогда с ним не случалось, и скоро-скоро начал подниматься к себе.
Ему отперли тотчас же: он не дожидался и двух минут. Вместо Татьяны - со свечой в руке стояла на пороге Анна Каранатовна. Лицо у ней было не сонное, а скорее жесткое, с неподвижными глазами. Луке Ивановичу не приводилось видеть у ней такого выражения. Он тотчас отвел от нее взгляд, да и вообще ему не особенно понравилось то, что Анна Каранатовна могла засвидетельствовать его очень позднее возвращение.
- Ты еще не ложилась? - мимоходом выговорил он, снимая шубку и боты.
- Нет еще, - коротко и с дрожью ответила она.
- Покойной ночи, - кинул он еще небрежнее, проходя в свою комнату. Немало удивился Лука Иванович, когда услыхал за собою шаги Анны Каранатовны: она шла за ним же.
- У меня есть спички, не трудитесь, - не оборачиваясь, выговорил Лука Иванович.
Но Анна Каранатовна точно не слышала, что он сказал; вошла в комнату, поставила на стол свечу и тотчас же довольно тяжело опустилась на стул.
Тут Лука Иванович пристальнее вгляделся в нее: губы ее оттопырились, глаза покраснели, грудь колыхалась.
Он притих и ждал…
- Пустите меня, - резко воскликнула она и даже сложила руки просительным жестом. - Пустите, - продолжала она слезливо и нервно, - что вам во мне?..
Слова туго выходили у ней из горла, спертого спазмом.
Лука Иванович подошел к ней поближе и пугливо-удивленными глазами оглядел ее всю.
- Ты у меня просишься?.. - тихо спросил он, наклоняясь над ней.
- И никогда-то я вам мила не была, - заговорила Анна Каранатовна, как бы с трудом припоминая слова, - а теперь вон у вас душенька завелась…
- Что такое?! - точно ужаленный, перебил Лука Иванович.
- Нешто я знаю?!.. Барыня у вас какая-то… сегодня мне сказывали, за вами приезжала, дворника присылала… Не станет же по ночам ездить с человеком так, зря… да еще сама править, и лошади свои…
"Неужели и она ревнует?" - подумал Лука Иванович, еще не понимая, куда все это ведет.
- Мне что! - все слезливее и покорнее говорила Анна Каранатовна. - Я вам не жена, я и в душеньках ваших никогда не бывала. Вы… нешто меня любили когда?.. Жалость ко мне имели, да и не ко мне, а к девчонке моей, вот к кому… Ну, и стали со мной жить… больше из-за нее, я так понимаю… А теперь вон у вас есть барыня… лошадей своих имеет… К чему же мне срам принимать? зачем я вам? Обуза одна, квартиру надо хозяйскую, расходы, а вы перебиваетесь… и самому-то легко ли прокормиться…
- Полно, полно! - начал было Лука Иванович.
- Батюшка, Лука Иванович, отпустите меня Христа ради! мне этакая жизнь опостылела!..
Она рухнулась на колена, зарыдала и схватила его за руки. Лука Иванович совсем оторопел и опустился на кресло, поддерживая ее за плечи.
- Аннушка, что ты?.. разве я тебя силой держу?.. К чему ты так?..
- Пустите, пустите! - повторяла она, всхлипывая и пряча голову в его коленах.
"Еще этого недоставало, - с горечью подумал он, - неужели в ней заговорила страсть?"
- Ну, успокойся же, - вымолвил он мягко и степенно, - говори мне все, что у тебя на сердце легло: я недаром - твой приятель.
Голова Анны Каранатовны тяжело приподнялась. Слезы все еще текли, но рыдания уже смолкли. Она оставалась на коленах.
- Что мне вам рассказывать? вы видите сами, Лука Иваныч. Лгать я вам не хочу: я ведь не из ревности; с вами я так жила, потому что человек вы добрый, а больше ничего у меня не было. Теперь степенный человек меня любит, жениться на мне хочет… слово я скажи. Вам я в тягость… к чему же мне один срам на себя брать, скажите на милость? Я и прошу вас Христом Богом…
- Понимаю тебя, - остановил ее Лука Иванович, - ты хочешь сказать, что между нами настоящей любви нет. Что ж, это правда!.. За кого же замуж сбираешься?
- Мартыныч и спит, и видит…
- Ты ему веришь?..
- Я его насквозь вижу.
Анна Каранатовна уже настолько успокоилась, что села на стул и сложила руки на груди.
- А будет чем жить?
Вопрос Луки Ивановича заставил ее оживленно воскликнуть:
- Еще бы! Он - основательный человек. Я за ним, как у Христа за пазухой буду!
Лука Иванович задумался. Ему крепко жаль стало Настеньку. Анна Каранатовна тотчас же догадалась, почему он смолк и опустил голову.
- Вы не сумневайтесь насчет Настеньки. Тошно вам с ней прощаться… Так ведь я вам запретить не могу, Лука Иваныч: вы ей - второй отец; отпускать к вам буду, и насчет учения, как вы скажете… Ведь она не ваша… Вы только из жалости к ней привыкли. А Иван Мартыныч ей заместо родного отца будет, клянусь вам Богом. Вы позвольте, он вам обо всем доложит…
- К чему это! - поморщился Лука Иванович.