В салоне, уже знакомом ему, не оказалось никого. Лука Иванович обернулся и хотел было сесть, пока горничная доложит. Но вдруг он вспомнил фразу: "вас ждут и даже очень", - что заставило его остановиться посредине комнаты. В правом углу была дверь, полузавешенная портьерой. Оттуда донесся вдруг легкий шум, как будто кто-то разрезывал книгу.
- Это ты, Елена? - спросил женский голос. - Кто это звонил?
Лука Иванович почувствовал в себе такую смелость, что пошел прямо к двери.
- Это - я! - выговорил он, остановившись в самой портьере.
На кушетке, налево от двери, почти прилегла "обладательница квартиры", с толстой книжкой в красной обертке. На ней была шелковая безрукавка и тюлевая косынка на голове.
Она быстро поднялась, выпрямилась и даже как будто покраснела немного.
- Ах, это вы! Как это приятно! И так неожиданно!
На эти три восклицания Лука Иванович ответил широкой улыбкой и движением левой руки вбок.
- Садитесь, садитесь. Вот сюда! - и она указала на табурет около себя.
- Вы, конечно, к вашему собрату по литературе? - продолжала она, ласково оглядывая гостя.
- А ваша кузина дома? - уклончиво спросил Лука Иванович.
- Вероятно, дома, разве вы не спросили? Я бы не осмелилась принять вас одна.
И она немножко откинулась на спинку кушетки.
- Вы, право… слишком уж невеликодушны! - выговорил Лука Иванович, продолжая улыбаться глазами.
- Это почему?
- Да как же? сейчас меня сочинительством попрекать изволите.
- Ах, нет!
Лицо ее стало вдруг гораздо серьезнее, и глаза ушли куда-то вдаль. Лука Иванович заметил это.
- Полноте, не говорите со мной таким тоном: я сбиралась даже сама написать вам и просить как-нибудь прийти ко мне запросто вечером. Я и Елене говорила об этом, да не знаю, передавала ли она вам…
И она несколько исподлобья взглянула на него. На этот раз Лука Иванович положительно смутился.
- Только вы, пожалуйста, не подумайте, что я с вами сейчас же буду говорить о литературе или о ваших сочинениях… у меня настолько достанет вкуса или такта, как хотите. Но видите, во всем этом Елена виновата: она мне много о вас говорила, и я увидела в вас именно такого человека… какой мне нужен… я не знаю, как иначе выразиться.
- Да это - самое лучшее выражение.
- Вы, пожалуйста, ко мне не придирайтесь, я не привыкла говорить с людьми… интеллигенции, как выражается Елена; хоть и знавала на своем веку разных умных людей, только мало воспользовалась этим!..
Ее веселый, почти ребяческий смех сообщился и Луке Ивановичу.
- Если б вы были знаменитость какая-нибудь, романист или драматический писатель - я бы не стала искать с вами знакомства: что за охота чувствовать себя девчонкой!.. Я же очень застенчива, хоть это и не кажется - не правда ли? С ними тон особый нужно принимать, рисоваться и говорить глупости.
"Какая она милая!" - подумал гость и совершенно несалонно закинул ногу на ногу.
- А вы, хоть и писатель…
- Да из плохоньких, - с мягким добродушием добавил Лука Иванович.
- Ха-ха-ха! я не знаю, я вас совсем не читала, но Елена уверяет, что вы… замечательный публицист: это - ее любимое слово. И даже чуть ли не по-испански знаете…
- Грешен!
- А главное, вы - такой человек, судя по ее рассказам, о каком я в последнее время много думала…
Лука Иванович хотел было закричать: "пощадите!" - но воздержался, решив, что это слишком бы отзывалось "кавалером". Он только отвел глаза от собеседницы.
- Вы думаете - я дурачусь. Клянусь вам, я совершенно серьезна… ведь это так трудно в Петербурге напасть на мужчину, хоть немножко из ряду вон… Извините, что я вам это все прямо… Мне с вами хотелось бы побольше поговорить, да не знаю, как это сделать.
- Неужто оно так трудно? - спросил Лука Иванович.
- Не легко.
- Почему же?
Лука Иванович втягивался в игривый тон разговора.
- Ах, Боже мой!.. идет как-то глупо жизнь… вот теперь еще самая свободная минута… если вы только не торопитесь к вашему собрату по литературе…
Она не докончила и резко обернулась к двери, заслышав шаги в салоне.
Только что Лука Иванович успел вслед за нею обернуться, глаза его упали на высокую фигуру в военном сюртуке и густых эполетах, с белой фуражкой в руках. С фона портьеры выступило широкое, несколько отекшее лицо человека лет за тридцать, с черноватыми плоскими бакенбардами, хмуро ухмыляющееся и покрытое жирным лоском.
- Ах, это вы! - воскликнула хозяйка, совершенно так же, как она приветствовала и Луку Ивановича.
Военный вошел уже совсем и чмокнул протянутую ему руку, как бы не обратив внимания на того, кто сидел около хозяйки.
- Какая это смешная комната, - заговорила она тоном девочки, - троим уже и тесно, перейдем в гостиную.
Она живо поднялась, вся обернулась и взглядом пригласила Луку Ивановича. Он, весь съежившись от внезапного появления нового лица, поплелся вслед за военным.
XVII
В гостиной полковник (Лука Иванович разглядел, что у него эполеты были без звездочек) уселся около дивана, где поместилась хозяйка, и плотно придвинул к дивану свое кресло. Палаш он уткнул между ног и сейчас же полез в карман рейтуз.
- Вы позволите, - сказал он ей не тоном вопроса, а мимоходом, как вещь, которая сама собою разумеется.
Лука Иванович присел около пианино, по ту сторону овального стола.
- Пожалуйста, - кинула хозяйка полковнику и, точно схватывая начатый разговор, продолжала, - вы меня видели вчера на Невском, только не успели поклониться… как вам нравится мой attelage?..
И потом, спохватившись, она указала рукой на обоих гостей своих и стала называть их:
- M-r Прыжов, m-r … ха-ха-ха!.. вот это хорошо: вашу-то фамилию я вдруг и забыла… только со мной случаются такие вещи, подскажите - шепнула она, шаловливо наклонившись в сторону Луки Ивановича.
- Присыпкин, - отчетливо, но не особенно охотно ответил он и обменялся с военным поклоном.
- А у вас, кажется, новая лошадь? - обернулась хозяйка в сторону полковника.
- Нет, все та же.
- Эта посветлее.
- Как вы называете?
- Подъездок; вы понимаете, вторая лошадь, для простой полковой езды.
- А у вас сколько всех лошадей?
- Вас это интересует?
- Вы знаете, я лошадей люблю больше людей.
- Похвально! Извольте, я пересчитаю: небезызвестный вам парадер, два подъездка и три упряжных лошади.
- Серые в яблоках?.. я их знаю!
- И караковый.
- Рысак?
- С порядочной побежкой.
- Какого завода, Хреновского?
- Нет, Воейковского. Ваши чаленькие тоже, кажется, с побежечкой?
- Только такая возня с моими лошадьми! Я хочу продать их и буду ездить на извозчичьих. Чтобы держать своих лошадей, надо быть мужчиной.
- Не спорю, - подтвердил полковник и дунул на папиросу.
"И долго они этак будут?" - подумал Лука Иванович и еще больше съежился.
- Это прекрасиво, - продолжала хозяйка, - когда по Невскому едут пять-шесть человек в ряд, и все в белых фуражках. А вы не боитесь простудиться в одном сюртуке?
- Привычка!
- Да он, может быть, у вас на пуху?
И она расхохоталась.
- Вот этот самый сюртук, из обыкновенного драпу.
- Не поверю. Уж под ним наверно что-нибудь надето.
- Ну, конечно, - протянул полковник и переставил палаш.
- А кто ехал рядом с вами?
- Корнет Цабернакель.
- Красивый мужчина, кажется?
- Очень хороший мальчик.
"И как им обоим легко", - продолжал Лука Иванович, поглядывая то на нее, то на него.
- Да вы меня на парадере видали, а это - подъездок.
- Хороший? - переспросила хозяйка.
- Прикажете привезти?
- Привезите.
- Видите, как я себя веду? - заметил полковник и двусмысленно улыбнулся.
- Я уж вам давно сказала, что довольна вами.
- Низко кланяюсь.
- Скажите Калупуцкому, отчего он так давно у меня не был?
- Болен.
- Что с ним?
- Не при смерти, успокойтесь… на днях явится…
- Буду ждать.
Полковник докурил папиросу и оправился.
- Сегодня среда, - сказал он и поглядел пристально на хозяйку.
- Среда, - повторила она, играя глазами.
- Помните?
- Помню.
- Так до свидания.
- До свидания.
Он опять чмокнул протянутую ему руку, палаш болтнулся вправо и влево и задел одну шпору. Лениво покачиваясь, стал он выходить из салона и чуть заметно кивнул головой в сторону Луки Ивановича.
Широкая его фигура скрылась за цветной портьерой салона. Лука Иванович поглядел ему вслед, а потом обернулся, и глаза хозяйки встретились с его взглядом.
- Извините, - полушепотом сказала она.
- Почему так? - совершенно искренней нотой спросил Лука Иванович.
- За то, что проскучали.
- Нисколько.
- Так вы наблюдали?
Она подчеркнула последнее слово насмешливым звуком.
- Коли хотите - наблюдал.
- И, конечно, говорили про себя: какова эта барыня? просто ужасно! может с офицерами толковать о каких-то парадерах и подъездках, знает про Хреновский завод и справляется про каких-то корнетов! Ужасно! Не правда ли?
- Нужно и с господами офицерами уметь говорить; я вот, например, плохо умею и этого себе в достоинство не ставлю.