- Ничего не знаю, но она у отца была.
- Когда познакомился граф Развозовский с вашим отцом?
- На Венской выставке. Граф тогда интересовался конями и доставлял на выставку лошадей. Ему потребовались на эту операцию деньги. Он обратился к отцу и занял у него около двадцати тысяч рублей.
- Каковы были дела графа Развозовского перед смертью вашего отца?
- Граф продал принадлежавшее ему имение за сумму приблизительно семьдесят тысяч рублей.
- Вправе ли я заключить из ваших слов, что денежные обстоятельства графа Развозовского были блестящи?
- Нет. Имение графа было заложено, и он от продажи едва ли получил пять тысяч рублей.
- Почему вашего отца посещал канцлер князь Горчаков?
- Я об этом ничего не знаю.
- Но ведь слышали вы, что канцлер, князь Горчаков, находился в комнате у графа Развозовского и смотрел бумаги вашего отца, когда в комнату вошёл ваш брат Аполлоний?
- Не помню.
- Вопрос к графу Развозовскому. Когда после смерти коннозаводчика Ахончева вы разбирали бумаги, присутствовал при вашем разборе канцлер князь Горчаков?
- Да.
- С какой целью?
- Он искал свои векселя, - обречённым голосом сказал Развозовский.
- Они значились в кассовой книге?
- В кассовой книге их не было. Они были в вексельной. Покойный записывал в вексельную книгу только суммы крупных должников. Он обозначал в скобках, сколько долга, затем в соответствующей графе через месяц ставил проценты, а если вексель с бланком, то и бланконадписатель. Он говорил своим должникам: "Я лишнего ничего не возьму, у меня в вексельной книге всё записано, я никому не даю расписок, мне чужого не нужно". Вот и я попал из-за этого…
Клейнгауз отвернулся от Развозовского:
- Простите, Егор Андреевич. Что, пропажа вексельной книги выгодна для должников?
- Вообще-то пропажа выгодная для наследников, - нехотя ответил Егор Андреевич. - Вот, например, граф говорит, что уплатил деньги, а раз нет вексельной книги, мы не знаем, уплатил ли он, мы будем требовать всю сумму.
Клейнгауз повернулся обратно:
- Граф Развозовский, вексельная книга была у вас, судя по вашим словам?
- Вексельная книга существовала у меня в период между увозом мною документов и опечатыванием их согласно требованию капитан-лейтенанта Ахончева. Затем она пропала.
- Почему вы увезли документы?
- Госпожа Ахончева не хотела их держать, а мне надо было сохранить вексельную книгу, так как не было иных отметок об уплате мною долга, что же касается моего денежного состояния, о котором Егор Андреевич…
- Об этом позже. Вы видели вексельную книгу?
- Да.
- Прочли её всю?
- Да.
- Не помните ли, сколько значилось долга за канцлером князем Горчаковым?
- Я ошибусь в трёх - пяти тысячах, но приблизительно около ста пятидесяти тысяч.
- Неправда! - выдохнула Ирина Ивановна. - Князь никогда не брал у мужа денег! Я знаю дела Андрея Лукича, я сама вела их! В них нет долга князя Горчакова. Здесь какое-то недоразумение. Подумайте, граф, что вы говорите?!
Развозовский заявил твёрдо:
- Я говорю то, что помню. В вексельной книге был обозначен долг канцлера князя Горчакова - сто пятьдесят тысяч рублей. Что касается того, что он не обозначен ни в кассовой, ни в алфавитной книге, то это вполне понятно: Андрей Лукич не желал очень разглашать такое дело…
- Но что вы-то теперь делаете?! - негодовала Ирина Ивановна.
- Я говорю правду. - Развозовский был переполнен достоинством.
- Вы лжёте. Я по вашим глазам вижу, что вы лжёте, полковник, - произнёс Ахончев.
- Капитан-лейтенант!..
Клейнгауз попытался их утихомирить:
- Успокойтесь, господа. Мне кажется ваш спор лишним. Драгоценное значение вексельной книги доказывать нечего. Где же эта книга? Вы можете что-нибудь сказать об этом?
- Да.
- Пожалуйста.
Повисла тягостная пауза.
- Что же вы молчите? - поторопил Клейнгауз.
Заикаясь и краснея, Развозовский вымолвил:
- Вексельную книгу… взял… канцлер.
Клейнгауз был изумлён:
- Простите. Я не понял вас? Кто?
- Канцлер, князь Горчаков. Взял книгу. И свои векселя.
- Ложь! - крикнула Ирина Ивановна.
- Спокойствие, господа, спокойствие! Факт настолько поразительный и ужасающий, что этому, вполне понятно, нельзя поверить. Восьмидесятилетний старец, канцлер великой державы… Нет, нет, невозможно! Садитесь, прошу вас, граф, подумайте над тем, что вы сказали. Вы, наверное, забылись, заговорились…
- Я знаю, что сказал. Я могу повторить…
- Нет, нет, зачем? Мы помним. Сядьте. Я хочу задать несколько вопросов госпоже Ахончевой. Но я так потрясён! Извините, господа, моё волнение… Германия бесконечно дорожит дружбой с великим своим соседом, и вдруг канцлер… Чудовищно!.. Итак, госпожа Ахончева, скажите мне, что вы знаете о пребывании канцлера, князя Горчакова, у графа Развозовского в момент получения последним бумаг покойного вашего мужа? Ведь вы вошли вместе с капитан-лейтенантом Ахончевым?..
Ахончев встал:
- Господа, довольно! Пора говорить правду. Слушайте меня, господа! Я скажу. Я взял книгу, и я взял все векселя. Я не знаю, зачем графу нужно было плести на канцлера, надеется, наверное, что русский Двор защитит его и не доведёт дело до суда, но я взял вексельную книгу, так как мне нужны были деньги. В тот момент, когда Развозовский говорил с моей мачехой, она тоже пришла вместе со мной, и никакого канцлера не было тогда в комнате. Что за вздор! Я хотел, чтоб подумали на графа. Я взял! Я хотел получить много денег с должников - и с графа!..
- Вы можете нам представить вексельную книгу?
- Я её уничтожил!
- Что ты говоришь, брат? Да неправда это! - смутился Егор Андреевич.
- Правда, правда! - вдруг подтвердила Ирина Ивановна.
- Взял книгу! - кивнул головой Ахончев. - И напрасно ношу погоны русского офицера. Надо сорвать их долой!
Клейнгауз внимательно оглядел присутствующих:
- Простите меня, господа, но я вынужден прервать нашу беседу. Я доложу дело статс-секретарю, и вас вызовут. Разумеется, вы должны держать дело в глубочайшей тайне. Слишком огромные величины замешаны в него. До свидания, благодарю вас, господа.
Когда Клейнгауз остался в одиночестве, он закурил и принялся рассуждать: "Однако дело оказалось не настолько простым, как я предполагал". Дым шёл голубыми и серыми колечками к высокому имперскому потолку, теряясь в вышине. Клейнгауз сидел недвижно. "Удивительно дурное настроение. Поместить бы мне деньги в русскую пшеницу, а я вздумал в процентные бумаги".
Он обратился к вошедшему дежурному чиновнику:
- Рейнкенс, как сегодня русская пшеница? Она поднимается? В прошлом месяце её в Риге продавали по сто двадцать марок за тонну, а позавчера по сто пятьдесят пять.
- Сейчас вы сможете навести справку. Сюда хочет войти их светлость, канцлер князь Горчаков.
- Что, сюда? Ко мне? Мне он не нужен, Рейнкенс, не нужен! Когда бранится наш канцлер, у меня фалды от страха взвиваются вот так, вот так. Клейнгауз приподнял фалды фрака и потряс ими в воздухе. - Вот так, а когда воркует этот русский византиец, я чувствую, что у меня от ужаса седеет не только голова, но и пятки. Послушайте, Рейнкенс, куда вы уходите?
- Моё дело докладывать. Пожалуйте, ваша светлость!
- Здравствуйте, - Горчаков обратился к Клейнгаузу. - Вы дежурный чиновник господина статс-секретаря?
- Я, собственно, ваша светлость…
- Трудитесь ночью? Отдыхать вам надо, молодой человек, отдыхать. Любите ли вы жизнь? Если любите, то не расточайте время, потому что время как раз и есть та материя, из которой ткётся жизнь. Что? Философия? Да, мой милый, философия теперь не наука пропитания, потому что пропитание нынче единственно серьёзная философия.
- Совершенно верно, ваша светлость.
- Мне срочно нужно видеть господина статс-секретаря, а того лучше князя Бисмарка. Я был у него только что на квартире, мне сказали: князь отбыл к статс-секретарю в имперскую канцелярию.
- К сожалению, ваша светлость, их светлость только что выбыли отсюда.
- Чрезвычайно жаль. - Горчаков сел. - Ездить в такую жару! Есть у вас вода, голубчик? Благодарю. Чрезвычайно жаркий вечер, не находите? Вы конфузитесь? Вы здесь недавно, молодой человек? Мне кажется, что я видал вас в Петербурге?
- Я служил в германском посольстве, ваша светлость.
- Да, да, припоминаю. Вы были тогда представителем германской полиции и следили за Бисмарком.
- Вы ошибаетесь, ваша светлость.
- Ничего, ничего, не смущайтесь, голубчик. Какая беда, если тогда немцы меньше доверяли Бисмарку, чем теперь. Мне, кажется, попало в руки несколько ваших сообщений. Они были написаны талантливо и с сарказмом. Помню, Бисмарку в чём-то повезло, и вы изволили выразиться так: "Умные люди гоняются за счастьем, а счастье гонится за дураками". Хе-хе-хе. То-то, если б князь Бисмарк услышал эти слова сейчас…
- Но, ваша светлость…
- Вы хотите сказать, я за дальностью времени перепутал? Ну, во-первых, голубчик, у меня хорошая память, а во-вторых, я не имею привычки уничтожать документы, которые мне могут пригодиться. Я даже сейчас это ваше письмецо привёз из Петербурга. Фу-у!.. Жарко и в природе, и среди людей, не правда ли? И особенно на бирже. Русские процентные бумаги падают и падают, за последние два часа упали на три пункта…
- Не может быть! Тогда мне нужно…