- Карту, которую я вам велел начертить. Да что с вами, сударыня? Ах, понимаю, с вами молодость и любовь…
Развозовская вспыхнула:
- Какая любовь?
- У кого любовь? - вспыхнула и Ахончева.
Горчаков будто не обратил внимания:
- О любви поговорим попозже, а сейчас - карту и прошу вас обождать в гостиной. Не думаю, чтоб лорд Биконсфильд долго задержался у меня.
Развозовская и Ахончева передали ему карту и последовали в соседнюю комнату, а старик закутал ноги пледом, устроился поудобнее и заглянул в карту.
- Превосходно, превосходно! - решил он. - Черта твёрдая, как императорской рукой проведённая. - Потянулся к столу, выдвинул ящик, достал печать, притиснул её к бумаге и положил возле себя карту, а печать убрал.
Только успел он это сделать, как вошёл лорд Биконсфильд, высокий, худой, несколько согбенный. Прядь волос падала вечно на вялое его лицо. Стёклышко блистало в его левом глазу. Поношенный фрак, впрочем, не лоснился, а был, как бы сказать-то, будто бы чуть ветх. Возможно, это происходило и оттого, что у владельца его и носителя была привычка, разговаривая, всовывать руки в задние карманы фрака и помахивать фалдочками в разные стороны. Сейчас же руки лорда были заняты, он держал в обеих крошечный букет подснежников.
Горчаков встретил гостя радушно:
- Дорогой сэр! Биконсфильд! Я безумно счастлив, что вы посетили берлогу умирающего русского медведя, Боже мой! Эти цветы мне? Любимые вами подснежники! И в это время года?! - Старик принял букет из рук гостя и принялся пристально, нарочито громко нюхать. - Амброзия!
Биконсфильд довольно произнёс:
- Учёный немецкий садовод с большим трудом вывел их к моему отъезду, князь. Узнав о вашей болезни, я решил поднести их вам, ваша светлость.
- Миллион, миллион благодарностей, сэр Биконсфильд. Но что я слышу? Вы уезжаете? У вас заболел кто-нибудь в Лондоне?
- Нет, уезжает вся наша делегация. Разве вы об этом не знаете, князь?
- Я никого, кроме врачей, не принимаю. А что случилось?
- Наши враги опубликовали майский наш меморандум. Министр иностранных дел подаёт в отставку. Правительство, вынужденное общественным мнением, пересматривает вопрос о передаче Бессарабии и Батума.
- Но вы должны разъяснить общественному мнению Англии, что Бессарабия незаконно отторгнута от России в 1856 году, а Батум - грузинский город.
- Это так, но вы сами, сэр, толкаете английское общественное мнение на дурные мысли о вас.
- Я, дорогой сэр Биконсфильд?
- Именно вы, князь. Разрешите быть откровенным? Только что Бисмарк вручил мне секретную телеграмму одного дипломата о согласии его на посылку к границам Индии армии в двести тысяч штыков. Я был возмущён. Рука моя совсем было протянулась, но в это время…
- Вы увидали глаза Бисмарка? - подхватил Горчаков.
- Откуда вы это знаете, князь?
- Привычка. Я много раз видел в глазах Бисмарка страстное желание войны с Россией - только чужими руками. Итак, вы, дорогой сэр, увидали это желание, и вам стало страшно?
- Именно, мне стало страшно! Я подумал: "А не обманывает ли меня Бисмарк? Не сам ли он сочинил эту телеграмму?"
- Нет. Телеграмму послал я.
Биконсфильд встал:
- Князь! Это - война?
- Наоборот, сэр. Прочный мир и, надеюсь, когда-нибудь даже союз.
- Но двести тысяч русских войск на границах Индии? Да тогда одних верблюдов потребуется миллиона полтора? Нет, сэр, мы с ума не сошли.
- И мы тоже не сошли с ума.
- А телеграмма?
- Это только надежда, сэр, что вы задумаетесь над ней, увидите глаза Бисмарка и зайдёте перед отъездом к старому русскому медведю. Ведь Бисмарк, подавая вам телеграмму, сказал: "Видите мою дружбу к Англии и вероломство русских? Это означает: надо образовать общеевропейскую коалицию против России с привлечением к участию в ней не только Англии, но и Франции". Будьте откровенны до конца, сэр! Сказал вам такие слова Бисмарк?
- Сказал нечто подобное, князь.
Горчаков долго выпутывался из пледа, чтобы подняться с кресла:
- А между тем его планы - обессилить Россию, Англию и Турцию во взаимной войне, сорвать Берлинский конгресс, а затем вместе с Австрией, которая не будет драться с вами, пойти, сэр, против России! Повторяю, вместе с Австрией разделить Балканы и идти на Суэц, Египет, Индию.
- Князь, ваши слова волнуют меня. Вы всегда, я знаю, говорите, имея доказательства.
- Австро-Венгрия отказалась сейчас выступить вместе с вами против России?
- Нет. Она согласна воевать вместе с нами!
- Сэр, вы - англичанин. Я - русский. Это две наиболее искренние нации в мире. Кроме того, вы прекрасный и искренний писатель, а я - лицейский друг Пушкина и дядя Льва Толстого, двух самых искренних писателей России, которые научили и меня искренности. Будем говорить правду! Граф Андраши сказал вам, что Австро-Венгрия не в состоянии в данное время воевать с Россией?
- Да.
- Благодарю вас, сэр. Если вы останетесь в Берлине на несколько дней, я доставлю вам доказательства переговоров о преступном союзе между Германией и Австро-Венгрией, цель которого - разрушение Европы и цивилизации.
- Я остаюсь, князь.
- Вы благородный человек, сэр.
- Но только взамен, дорогой князь, вы должны отказаться от Бессарабии и Батума.
- Сэр Биконсфильд! Вот карта крайних уступок, присланная мне сегодня Царским Селом. Здесь есть красная черта, за неё не отступит русский солдат. Так сказал мой император. - Биконсфильд сделал движение к карте. - К сожалению, я не могу показать её вам. Она секретна. Это, повторяю, крайние уступки, превысить которые может только война.
- Я убежден, князь…
- Что эта карта удовлетворит обе стороны? Бесспорно. Вам кофе или чаю, сэр? Простите, поздно вспомнил, заболтался. Лаврентий, Лаврентий! Куда он пропал?
- Не трудитесь, ваша светлость.
- Ужасный слуга, но я привык к нему. Лаврентий, Лаврентий! Простите, дорогой сэр, я покину вас на минутку.
- Но у меня нет желания…
- Таков уж у русских обычай, дорогой сэр, гость не уходит без чая. Лаврентий, Лаврентий! Куда он запропал? - По-старчески, еле волоча ноги, Горчаков ушёл.
Биконсфильд остался один. Он сидел у стола. Взор его долго блуждал в разных направлениях, но остановился на карте. Биконсфильд отвернулся. "Нет! Он признаёт меня как самого искреннего писателя Англии, и я не должен обманывать этого доверчивого старика. Я не буду смотреть в карту, хотя…"
Лорд отошёл от стола. С противоположной стороны неслышно раскрылась тяжёлая портьера, и показалось лицо Горчакова. Он наблюдал за Биконсфильдом, разглядывавшим корешки книг.
"Но, с другой стороны, интересы Англии", - рассуждал дипломат. Размышляя, Биконсфильд медленно подошёл к столу и медленно наклонился к карте, заложив руки за спину. Постепенно руки его выползли из задних карманов, фалды опали. Опять показалось лицо Горчакова в складке портьеры.
"Нет, он уважает Англию и доверяет мне как англичанину!" - убеждал себя Биконсфильд и, чтобы преодолеть искушение, вернулся к книжному шкафу. Лицо Горчакова быстро скрылось за портьерой. Между тем Биконсфильд опять повернулся к столу, и сразу же появилось лицо Горчакова. Биконсфильд наклонился над столом, протянул руку, но рука дрогнула… и он отдернул её. "Нет! Если Россия столь могущественна, что бросает небрежно такие карты, лучше их не трогать!.."
Раздались кашель и заглушенный портьерами голос Горчакова. Затем, бормоча, появился он сам:
- Ему, видите ли, сэр, чай все казался жидким. - Кивнул на слугу, несшего следом поднос с принадлежностями чаепития. - Он его делал крепче, он утверждает, что англичане пьют необыкновенно крепкий чай. Ах, эта дипломатическая работа! Даже слуги и те должны обладать дипломатическим нюхом. Если б меня попросили написать воспоминания, я бы написал три тома и озаглавил их "Радости и горести дипломатической карьеры". Радость бы упоминалась только в заглавии, а горести занимали все остальные страницы.
- Многие люди умеют прекрасно говорить, ваша светлость, но редко кто, кроме вас, умеет сказать то, что нужно, - сделал комплимент Биконсфильд. Судя по вашему красноречию, князь, чувствую, что ваше здоровье улучшилось и мы встретимся на конгрессе.
- Непременно, дорогой сэр. До свидания, до свидания. Спасибо за милые цветы и крайне поучительную беседу, а что касается доказательств обнаруженного нами международного преступления Бисмарка, я не замедлю их представить.
- Не провожайте меня, князь, не провожайте.
Горчаков рассуждал вслух:
- Но каким же образом, хотел бы я знать, добудем мы текст переговоров? Вот несчастье! - И обратился к вошедшим Развозовской и Ахончевой: - Вы слышали, что сказал Биконсфильд? Вот прекрасные мысли молодости!
- Александр Михайлович, он совершенно не сказал ни слова о молодости! удивилась Развозовская,
- Я тоже не слышала, Александр Михайлович, - подтвердила Ахончева.
- Тогда он это подумал, - возразил Горчаков. - Он очень умный человек. Он так подумал, и я так думаю. Мне жаль вашей молодости, Нина Юлиановна, и вашей также, Иринушка. Вы ощутили в себе трепет счастья, огонь нарождающейся любви, и поэтому жертвы, которые вы должны принести, чтобы достать известный документ, чересчур огромны и неприемлемы! Да-с, неприемлемы. Я даю вам другое поручение.
Обе запротестовали враз:
- Это невозможно! Мы не желаем!..