- Все на "ты", по условию. Дамы там, солидные видно, им тоже все "ты". Ну, я сначала, конечно, ломаюсь. После говорю, хорошо, только что припомню из старого. Не будьте строги. Все он меня научил, да уж потом я и сама разошлась, вижу, как с ними надо.
- Неужели помнишь стихи? - спросил Юрий. - Помнишь, так скажи Лизочке.
Стихи тогда Юрий сам старательно - не сочинил, он не умел сочинять, а составил для Верки. Составил с расчетом и со знанием, как дела, так и вкусов тогдашних.
Теперь Юрий, конечно, не помнил ни одного слова. Так давно все это было, так устарело. Но ему забавны казались воспоминания Верки: ведь для нее это приключение осталось свежим и важным.
- Ах, не припомню я, - сказала Верка. - После больницы уж не та у меня память. Погоди-ка.
Она встала в позу, опустив руки, наклонив голову, и начала нараспев, густо. Голос у нее был довольно приятный.
Я вся таинственна,
Всегда единственна,
Я вся печаль.
И мчусь я в даль,
Как бы изринута
Из чрева дремного…
Не семя ль темное
На ветер кинуто?
В купели огненной
Недокрещенная,
Своим безгибельем
Навек плененная…
Душа скитальная…
Верка запнулась. И повторила беспомощно:
Душа скитальная…
- Ну? Что ж ты? - поощрил Юруля. - Вали дальше. Длиннее было.
Он тогда очень старался, чтобы стихи составить средние, чтобы не пересолить в пародию. И действительно, пародии не было.
Верка припоминала:
Душа скитальная…
- Так вот хоть ты что! Больше, ей-Богу, ни-ни, ничего не помню!
Лизочка была разочарована.
- Ну-у! - протянула она. - Я думала, интереснее что-нибудь. И так заунывно и говорила?
- Так надо.
- Что ж они? Понравилось?
- Должно быть, понравилось. Руки мне жали и объясняли, что это значит.
- Что же?
- Ну, я уж не слыхала. Устала, беда! Целый вечер на этой кушетке, да гляди строго, да молчи, - оно доймет!
- Ишь ты, бедненькая! - пожалела Лизочка. - Я бы не выдержала. И, главное, ради чего, коли веселья никакого не было.
- Нет, в начале смешно. После только наскучило. Ну, побаловались они еще, затем платья свои понадевали - и по домам. А уж потом я не знаю, было ли у них еще, нет ли.
- Может, они потом без костюмов, Юрка, а? - спросила Лизочка.
Юрию надоело. Он зевнул.
- Не знаю. Я больше не был. А потом за границу уехал. Да нет, теперь уж ничего этого нет. Мода прошла. Теперь не дурачатся, теперь серьезно, лекции читают.
- Ну, лекции…
- Ничего, ты пойди как-нибудь, послушай, я тебе билет дам.
- И мне дай, - попросила Верка. - Не выгонят?
- Нет, нет, в общей зале. Садитесь смирно и сидите.
- Скука?
- Еще бы. А надоест - уйдете. Вот, признаться, вы мне теперь обе ужасно надоели. У меня к тебе дело было, Лизок, да скучно, и некогда теперь. Как-нибудь после. Отдохну и поеду. Обедаю я в одном месте нынче.
Он встал и открыл окно. В столовой было накурено. Верка, превратившись в горничную, принялась убирать со стола.
В эту минуту в передней зазвонили.
Лизочка прислушалась и вдруг вскочила, подхватив ленты своего капота.
- Вера, Вера, - зашептала она. - Живо! Все со стола вон! Это Воронка, я его руку знаю! Ключа-то не даю, дудки! Не иначе как опять забыл что-нибудь утром, растеряха! В спальной не убрано? Ладно, я прямо в постель, скажи, барыня еще не вставала… Юрунчик, прощай.
Она подскочила к Юрию, на лету чмокнула его и исчезла.
В один миг стол опустел, как будто ничего на нем никогда и не стояло. Юрий неслышно скрылся. И Верка уже отворяла дверь, скромная и ловкая в своем белом переднике, извинялась перед барином, что не сразу услыхала звонок, докладывала, что барыня опять започивали и не велели себя будить.
Дядя Воронка доверчиво пошел сам в спальню. Он только на минутку. Он, действительно, забыл утром у Лизочки какой-то, никому, кроме него, не нужный портфель.
Глава десятая
НА ФОНТАНКЕ
Необыкновенно унылая квартира - квартира графини. Весь дом унылый, старый, - ее собственный. Такие бывают казенные дома, казенные квартиры. Окна темные, высокие, с мелкими и будто всегда грязными стеклами.
Комнат непомерно много, половина из них - бесполезны. Какие-то буфетные, какие-то угловые. У графини своя гостиная, своя столовая, где с нею обедает Литта и две чрезвычайно приличные приживалки. Николаю Юрьевичу подают особо, да, кажется, и готовят особо. Юрий, когда жил на Фонтанке, обедал тоже с сестрой и графиней.
К отцу Юрий чувствовал дружеское сожаление. Он болен и в зависимости от графини. Считал, однако, что отец малодушен и слишком рано озлобился. Мог бы, если б не капризничал, поддерживать некоторые связи, и вообще жить гораздо приятнее.
Он ласково и шутливо выговаривал ему подчас. Николай Юрьевич махал рукой, но потом оживлялся и даже начинал доказывать себе и Юрию, что вовсе он не так опустился и вовсе не так уж его забыли. Вряд ли он любил сына, однако ценил посещения: они развлекали и утешали его. Веселый, красивый, уверенный и здоровый Юрий ему нравился.
На дочь Литту он не обращал никакого внимания. Графинина внучка.
В этот день Юрий пришел часа в два, посидел у отца, а после пил чай с сестрой. Графине нездоровилось, она не выходила.
- Отчего ты теперь не живешь с нами? - спрашивает Литта тихо.
В доме все тихо говорят.
Юруля смотрит на сестру, на ее еще по-детски распущенные волосы, бледные, связанные черным бантом, и улыбается.
От его улыбки в комнате делается уютнее.
- Почему не живешь с самой заграницы? - опять спрашивает Литта.
- Разве я не живу? Я часто ночую. Там, на Острове, мне ближе к университету, ты знаешь. И заниматься удобнее.
Но Литта качает головой.
- Разве здесь мешают? Твоя комната самая хорошая. Большая. И прямо из передней. Ничего не слышно. Да ведь у нас нигде ничего не слышно.
Юруля опять улыбается.
- Скучно у вас очень.
- Юруля, а я тебя боюсь.
- Неправда. Меня никто не боится. Это глупости.
Литта краснеет и делает сердитое лицо.
- Да, не боюсь. Это не то. Но как-то я тебя не понимаю. Не знаю.
- И я тебя не знаю, сестренка. А зачем знать друг друга?
Литта удивилась, но ничего не сказала. Помолчала, подумала.
- И от отца, и от графини - такая скука идет, - сказал Юруля искренно. - Я тут бы не мог все время жить. А иногда люблю.
- Юра, мне хочется в гости к тебе. Да ведь бабушка не пустит.
- Ничего, потом пустит. Ты с кем выходишь?
- С ней выезжаю, в Летний сад. Или, иногда, с Maрьей Владимировной.
Марья Владимировна - одна из важных графининых приживалок.
- Прежде было лучше, когда miss Edd жила, - продолжала Литта. - Но выдумала бабушка вдруг, - не надо гувернанток, порча - гувернантки, и вот я теперь одна-одинехонька. Только учителя и учительницы целый день, приходящие. Надоело уж.
Юруля глядел на нее и думал что-то свое.
- Ну, не ной, - сказал он. - Ты пока слушайся старухи. Понемножку будешь свободнее, со мной станет пускать. О гувернантках не жалей. Графиня это не глупо выдумала - вон их. Характер только портят. - И вдруг добавил, по какому-то внутреннему сцеплению мыслей: - Что, Саша Левкович у вас бывает с женой?
- Отчего ты спросил? Да, был раз, еще когда ты не приехал, когда только что женился. Ах, Юра! Она прехорошенькая, но ужасно странная. А ты, оказывается, давно с ней знаком?
- Давно, прежде… Когда еще отец ее был жив. Еще и Саша ее не знал.
- Ну, когда это давно? Ей и теперь с виду четырнадцать лет. Бабушке она не понравилась.
- А тебе?
- А мне… Видишь ли, сначала я ужасно обрадовалась. Думаю, вот Саша женился, grand-maman к нему благоволит, станут бывать у нас, я с ней подружусь… Она ведь такая молоденькая. Ну, а потом…
- Что же потом? Grand-maman не одобрила?
- Да нет… Не то. А она сама какая-то… Я, впрочем, раз только ее и видела. У нее такие манеры…
- Манеры! - засмеялся Юрий. - Ну, милая, ты сама по-бабушкиному заговорила.
Литта вдруг ужасно рассердилась.
- Как тебе не стыдно! Я вижу, ты ничего не понимаешь. Прежде, когда мы маленькие были, ты понимал, и я тебе все говорила, а теперь ты, как все. Вот и правда, что я тебя боюсь, то есть не боюсь, а не знаю, мы как чужие. Точно я об манерах забочусь! Я не про то. Но и пусть мы чужие, если так. Я сама тебе теперь давно не все говорю про себя, и не нужно.
Юрий нежно притянул ее за рукав.
- Ну прости, детка. Про манеры я тебе нарочно, это правда. И мы совсем не чужие. Хотя и думаю, что "все про себя говорить" никому не следует, и ты хорошо делаешь, что не говоришь. А на меня не сердись. Лучше расскажи про Муру, что она тут делала. Я уж пойму, почему она тебе не понравилась.
- Да не то что не понравилась… - начала Литта, усаживаясь ближе к Юрию и успокаиваясь. - А просто… дикая она какая-то. Вот приехали они, grand-maman к ней сначала ничего. И она ничего, только все вертится. Коса за спиной. Об отце ее grand-maman спрашивает - помню, говорит, генерала, - а Мура так странно: "Да, жалко старика!" Потом вдруг ко мне: "Пойдемте, покажите мне вашу комнату, познакомимся!" Пошли.
- Ну, что ж тут такого?